Зима во Флоренции была сырая. Вилла оказалась неудобной. Хозяйка отвела больной самую темную и холодную комнату и не разрешала занять другую. Она требовала посещать с ней светские рауты, он отказался, началась война с отключением воды и отопления. Стали искать другой дом, но тут Оливия заболела ангиной, у Твена обострился ревматизм. Клеменсы хотели уехать из Флоренции, но врач отговорил. За эту зиму Твен написал для «Харперс» путевые очерки, повесть «Наследство в тридцать тысяч долларов». В середине января начал диктовать Изабел воспоминания.
В начале апреля Оливии опять стало хуже, новый приступ невольно спровоцировала Клара. Успешно выступив во Флоренции с концертом, она пришла порадовать мать, а та слишком разволновалась. Твен тут был ни при чем, но ему совсем запретили видеть жену. Он был в отчаянии. В конце апреля у Оливии наступило улучшение, супругу вновь позволили двухминутные свидания. Горькая запись от 27 апреля: «Мужчины и женщины, даже муж и жена, — тоже чужие друг другу. У каждого есть свое, скрытое от другого и недоступное его пониманию. Это как пограничная линия». Умерла Оливия 5 июня в возрасте 58 лет. Твен с трудом перенес эту потерю и так и не пришел окончательно в себя до конца своей жизни.
После смерти Оливии стало очевидно, насколько вся семья держалась на ней, — никто не знал, «что делать и куда идти». У Джин приступ, у Клары нервический припадок, она хотела спать на постели вместе с умершей, потом слегла на несколько суток. Отец во всем винил себя, считал, что в последний вечер, нарушив запрет врачей, убил жену, вспоминал обидные слова, что сказал ей за 34 года. Но что же делать? Где хоронить? Где жить с дочерьми? Гилдер предложил поселиться у него в Тайрингеме, штат Массачусетс. Согласились, ждали, пока поправятся Клара и Джин, потом ждали подходящего парохода, а тело лежало в морге.
Отплыли из Неаполя 28 июня, Клара билась в истерике, пробовала выброситься за борт. «Сейчас прогудел рожок к завтраку. Я узнал его и был потрясен. В последний раз мы слышали этот звук вместе с Ливи. Теперь он для нее не существует». «Я видел июнь шестьдесят восемь раз. Как бесцветны и тусклы они по сравнению с ослепляющей чернотой этого». Теодор Рузвельт издал специальную директиву, чтобы таможня пропустила печальный груз Марка Твена без досмотра. Встречал Туичелл, отвез Клеменсов в Эльмиру. 14 августа Оливию похоронили возле Сюзи и Лэнгдона, панихиду отслужил Туичелл.
18 августа Клеменсы приехали в Тайрингем — Гилдеры отвели для них отдельный коттедж. Клара была больна, 22-го уехала в Нью-Йорк с Кэти, доктора поставили диагноз «нервное истощение», положили в больницу, запретили родным ее навещать. 31 августа умерла сестра Памела, Твен на похороны не поехал, чтобы Клара не узнала. В начале осени уехали в Нью-Йорк, сняли на углу Пятой авеню дом номер 21 — мрачноватый готический особняк, мебель взяли старую хартфордскую. Нашли для Джин нового врача, Эдварда Кинтарда. Клару выписали из больницы, она с энтузиазмом обустраивала дом, но в ноябре врачи решили, что она слишком «волнуется», и отослали ее в санаторий в Норфолке.
Прочтя об открытии супругов Кюри, Твен написал «Сделку с Сатаной», но издавать не стал. В «Харперс» продолжало выходить собрание сочинений, отдельной книжкой издали «Рассказ собаки», вышел новый сборник «Наследство в тридцать тысяч долларов», в рождественском выпуске «Харперс мэгэзин» опубликована «Святая Жанна д’Арк», продажи книги о Жанне росли, критики стали называть ее шедевром. В декабре — ревматизм, простуда, пролежал три недели, выздоровев, начал много писать, причем вещи очень жесткие. В России после Кровавого воскресенья 9 января 1905 года прокатилась волна забастовок, об этом писал весь мир, 2 февраля Твен написал для «Норз америкэн» «Монолог царя».
Продолжал критиковать политику США на Филиппинах, опять бранился с Туичеллом, пытавшимся его убедить, что все люди, в том числе политики и миллионеры, честные, моральный прогресс существует, а другу придется раскаяться в своем пессимизме. Твен отвечал: «Каждый отдельный человек честен в одном или нескольких отношениях, но нет ни одного, кто был бы честен во всех отношениях, как того требует... что требует? Да его собственное понятие о честности!». В спорах с Туичеллом Твен утверждал, что никакого прогресса нет, средний человек так же темен, туп и жесток, как в древности. Итогом этих мыслей стала «Военная молитва», самый страшный текст, написанный Твеном; от нее были в ужасе все друзья, она была опубликована лишь в 1923 году.
Зимой он почти не выходил, а к весне ожил. Увлекся новинкой — автомобилями, позировал для рекламы фирмы «Олдсмобиль», написал статью «Превышение скорости», рекомендуя делать номера машин покрупнее, чтобы пешеходы, издали завидев водителя, известного склонностью их давить, успели забраться на дерево. Продолжал заниматься инвестициями: пять тысяч вложил в фирму по производству стелек «Инсол компани», столько же — в «Органную компанию Хоуп-Джонса», купил акции ресторанной корпорации «Табард Инн», «Американских механических касс» — все без дохода. Купил тростниковый орган (играл каждый день) и громадную кровать, лежа в которой отныне принимал гостей. Джордж Харви: «Я думаю, самое любопытное сейчас не статьи Марка Твена, а его кровать. Он все время лежит на ней. Его кровать самая большая в мире, и на ней размещается самый удивительный набор вещей — достаточно, чтобы заполнить квартирку в Гарлеме. Книги, бумаги, одежда и прочая утварь, необходимая для жизни».
На лето Твен снял дом в Дублине, штат Нью-Гэмпшир. Джин отвели студию для резьбы по дереву, купили ей лошадь. Впервые в жизни у нее появились друзья — соседские дети. Здесь Твен начал большую работу — роман «Три тысячи лет среди микробов»: «Эта работа доставляет мне больше удовольствия, чем любая другая за последние двадцать лет». Продолжал работу над романом «№ 44», написал эссе «Привилегия могилы»: только после смерти можно сказать всю правду, при жизни мешает боязнь кого-то обидеть. «В стол» было написано еще несколько статей. «Интерпретация божественных знамений», «В суде зверей», «Десять заповедей», «Разум Бога». Весной сочинил «Монолог Адама», добавил к теме «Памятник Адаму» и «Дневник Евы».
С октября 1905 года он жил в Нью-Йорке, ненадолго приезжала Клара. Близился семидесятилетний юбилей, мешками приходили письма со всего света, на все приглашения отвечал, что нет сил, что хочет провести остаток жизни, сидя у камина. Однако согласился пообедать с Рузвельтом в Белом доме. Юбилей хотел отметить «бутербродами и пивом в узком кругу», но Джордж Харви 5 декабря устроил банкет на 200 человек в ресторане Дельмонико. Юбиляр произнес речь: «Вчера, в шестьдесят девять, я был беспечен и юн, и как же я разочарован, став семидесятилетним старцем». Весь декабрь и январь Твен выступал на разных собраниях: благотворительный вечер в Карнеги-холле, обед в Обществе Диккенса, Обществе Китса и Шелли, Обществе американо-германской дружбы. Одна за другой выходили книги: «Дневник Евы», тома собрания сочинений, старые и новые сборники, переиздания романов.
В начале 1906 года Твен вновь встретился с писателем Альбертом Пейном, он хотел написать биографию Марка Твена, то предложил другое: он будет диктовать автобиографию. Гость согласился и через несколько дней пришел со стенографисткой Джозефин Хобби. Твен предупредил, что диктовать будет как ему вздумается и что публиковать книгу при жизни не разрешает. Жизнь Твена была размеренна. Каждое утро Кэти пекла ему черничный пирог, он завтракал в постели. К 10 часам приходил Пейн, два часа работали, потом гуляли по Пятой авеню. Когда Пейн не приходил, Твен шел в парк и садился на скамейку — подходили няньки, гулявшие с детьми, и он рассказывал им разные истории. Одна из тех девочек, Маргарет Маклиланд, вспоминала: «Он был странным человеком, всегда одиноким и задумчивым. Но мы почему-то его обожали...»
Время от времени он устраивал обеды в отеле «Бриворт», приходили Хоуэлс, Джордж Харви, Брэндер Мэттьюз и соседи: юморист Питер Данн, драматург Огастус Томас, адвокат Мартин Литлтон. Вечером иногда выезжал в клуб или в театр, но чаще сидел дома. Ложился в 11 вечера, читал до часу. Был бодр и крепок, но посетителей продолжал принимать в кровати, как король; его и стали звать Королем. Ему было 70 лет, он устал, не хотел больше страдать. Жил по-королевски: домашние расходы составляли не менее 50 долларов в день. Его слуги — одни из самых высокооплачиваемых слуг в Нью-Йорке — покупали все самое лучшее, свежее и дорогое; дочери одевались как принцессы. Он зарабатывал больше, чем любой американский писатель; стараниями Роджерса получал дивиденды от самых выгодных и надежных компаний; угольные акции Оливии, на которые давно махнули рукой, тоже начали расти. Волноваться было не о чем.
Твен решил купить загородный дом, чтобы проводить там лето. По совету Пейна выбрал Рединг в штате Коннектикут. 24 марта Твен купил в Рединге участок в 75 акров, потом еще 110, начал строить, архитектором нанял сына Хоуэлса — Джона. В середине мая уехали в Дублин, сняли уединенный коттедж и прожили до октября. 20 мая прибыли Пейн и Хобби, на следующий день возобновились диктовки. Хоуэлсу, 17 июня: «Завтра собираюсь продиктовать главу, за которую моих наследников и правопреемников сожгут живьем, если они осмелятся предать ее гласности раньше 2006 года, — но, полагаю, они этого не сделают. Если я протяну еще года три-четыре, таких глав будет целая куча. Когда выйдет в свет издание 2006 года, будет большой переполох. Я со всеми покойными друзьями буду где-нибудь поблизости и с интересом на это погляжу. Приглашаю Вас тоже». Пейн не стал публиковать эту часть автобиографии. Издал их Чарлз Нейдер в 1963 году под заголовком «Размышления о религии».
Тем летом Твен завершил книгу о Мэри Эдди «Христианская наука». Тогда же он занимался своим Ветхим заветом, написал ряд фрагментов, но публиковать не стал. В 1962 году Бернард Де Вото включил в сборник «Письма с Земли» эти отрывки: «Из дневника дамы, состоящей в третьей степени родства», «Извлечение из беседы Реджинальда Селькирка, Безумного Философа, с Ее Величием, Исполняющей Обязанности Главы Человечества», «Отрывок из лекции», «Отрывок из дневника человека с положением», «Отрывок из дневника».
Иногда он ездил в Нью-Йорк по издательским делам и в Фэйр-Хэйвен к Роджерсу, несколько раз плавал с ним на яхте. В Дублине собирал окрестных детей, устраивал спектакли, изредка принимал журналистов. Рядом с Твеном всегда была его секретарь и помощница Изабел Лайон. Она полюбила своего шефа — по ее словам, то было платоническое чувство без каких-либо планов, по мнению Твена (и всех его близких), она хотела стать его женой. Из ее дневников за 1905—1906 годы: «Никогда на земле иль в небесах не существовало никого, равного м-ру Клеменсу!»; «Я живу близ трона. <...> Он — Король — и он велик — и коронован!»; «О, какое богатство — его характер, его интеллект и душа! Он спускается в самые трагические глубины земли и небес, рая и ада — он вскипает весельем — он разражается тихими рыданиями — жестокой сатирой он разрушает вашу веру — его богохульства поражают вас подобно ударам молнии — и он — самое нежное, самое внимательное, самое привлекательное создание в целом свете!»
Твен в тот же период писал о ней так: «Я очень высокого мнения о мисс Лайон». «Она сидит за столом, когда есть гости и когда их нет; наши друзья стали ее друзьями; они посещают ее, и она посещает их; она превратилась в хозяйку дома». Несколькими годами позже: «Секретарша начала “эволюционировать”. Не сразу, нет, очень постепенно, шаг за шагом: тут сцена, тут ложь, тут слезы, все очень искусно». Ее чувства для него не были тайной. «Был ли я в неведении относительно того, что в середине 1906-го она решила выйти за меня? Нет — я это знал. Я очень невнимателен и плохо чувствую людей, но я был способен заметить это... Но я не придал значения».
Несмотря на то, что Твен не собирался жениться на Изабел, он ей безоговорочно доверял. К лету 1906 года его чековая книжка была в ее руках, она вела себя в доме как хозяйка, отдавала распоряжения слугам. С отцом тогда оставалась Джин, Клара занималась своей музыкальной карьерой. Выписавшись из санатория, она сняла в Норфолке дом; все лето и осень 1906 года репетировала с канадским пианистом Чарлзом Уорком, пела на частных концертах. Отца она редко навещала, он был вынужден смириться с ее самостоятельностью.
Зиму 1905/06 года Джин провела дома, ни с кем посторонним не общаясь. Она писала дублинской подруге Нэнси Браш, что ей все хуже, из-за болезни ничем не может заниматься. Изабел в своем дневнике 27 января 1906 года записала, что больная набросилась на Кэти Лири и пыталась ее убить, причем не в первый раз — такое уже было 18 января, а еще раньше — 26 ноября 1905 года. «Она знала, что не сможет остановиться, она должна была нанести удар, и она сказала, что хотела совершить убийство». Надо отметить, что в то время даже врачи считали эпилептиков склонными к агрессии и даже убийствам. Первую попытку отослать Джин из дома под предлогом ее опасности для окружающих Изабел предприняла в январе 1906 года, но врач Кинтард не увидел для этого оснований. Отцу девушки Изабел пока ничего не сказала.
Лето 1906 года провели в Дублине, 25-летняя Джин общалась с подростками, отец к ней относился как к ребенку, не разрешал флиртовать, не пускал без Изабел даже к зубному врачу. Она считала, что из нее делают узницу, пыталась бунтовать, устраивала отцу и Изабел сцены, за которыми следовали приступы, расцениваемые как доказательство того, что она «ненормальная» и «агрессивная». В дневнике Джин писала, что все ее ненавидят, Изабел ничего не разрешает и настраивает отца против нее. Она влюбилась в Пейна, плакала, когда он уехал, влюбилась в соседского юношу, но тому нравилась другая. «Я, кажется, никогда не привлекала мужчин. Является ли причиной моя болезнь?.. И даже если бы мужчина, которого я могла бы любить, любил меня, я бы не имела права выйти за него, чтобы моя болезнь не передалась детям?»
Изабел обсудила с Твеном «поведение» его дочери: Джин опасна для себя и других, надо поместить ее в санаторий, там она «подлечится». Твен согласился: потом он напишет об этом как о «самом ужасном зле, какое когда-либо совершил». Убедили Джин, что все делается для ее блага, Изабел проконсультировалась с несколькими докторами, от несговорчивого Кинтарда перевела больную под наблюдение врача из государственной психиатрической лечебницы «Гудзон-Ривер» Фредерика Петерсона, убежденного сторонника изоляции эпилептиков в специальных учреждениях. Тот рекомендовал свою клинику в городке Катона недалеко от Нью-Йорка.
17 октября Клеменсы вернулись в Нью-Йорк, ждали, когда в санатории будут готовы принять Джин. Приехала Клара — для нее это было полной неожиданностью. Джин была в отчаянии: «Было ужасно тяжело оставить отца и Клару и уехать в это совершенно ужасное место. Я старалась сдержаться и не плакать пред ними, но по мере того, как день отъезда приближался, мне было все труднее сдерживаться, особенно когда Клара тоже начала плакать, и тогда я уже не могла сдержаться. Бедный папа тоже, кажется, чувствовал себя плохо, и всё было совершенно ужасно». 25 октября она уехала.
Твен и его секретарь остались вдвоем — если не считать Пейна. «Я непрерывно работал на протяжении 65 лет, — писал Твен Томасу Олдричу, — и никому нет дела, как я распоряжусь оставшимися мне двумя или тремя, так что я решил прожить их в удовольствие». Диктовки были заброшены, вместо них целыми днями играли в бильярд с Пейном. Иногда приезжала Клара, пыталась наводить порядок. Но Изабел ни в чем хозяину не возражала. Жизнь пошла ленивая, приятная: из театра — в ресторан, из клуба — в бильярдную. Весной 1908 года он диктовал: «После смерти моей жены, 5 июня 1904 года, я испытал длительный период тревог и одиночества. Клара и Джин были заняты своими делами, а я купался в пустом океане банкетов и разглагольствований о высоких материях... Я достиг возраста дедушки; единственное, в чем я нуждался, были внуки».
Правда, на появление внуков надежды было мало. Считалось, что Джин никогда не выйдет замуж, у Клары с Габриловичем тоже не ладилось. Поговаривали, что у нее был роман с женатым человеком, но это не подтверждено. «Что за дом без детей? — жаловался Твен. — Это не дом, а руины». И он начал искать внуков на стороне. Первой «внучкой» он назвал англичанку Дороти Бьюте, она родилась в 1893-м, ее семья приехала в Нью-Йорк по делам, познакомились с Твеном в октябре 1906-го — как раз после отъезда Джин. «Никогда не было более чудесного ребенка. Типично английский облик; искренняя, откровенная и прямодушная, как подобает в ее возрасте». Они переписывались, родители приводили ее в гости раз в неделю.
Тем временем Джин в письмах отцу умоляла забрать ее домой, он расстраивался. Изабел порекомендовала писем не читать. «Я знаю, что Король должен избегать волнений, и знаю, как того достичь. Его не нужно беспокоить лишними проблемами и сложностями». Она прочитывала письма и пересказывала то, что считала нужным. Он не возражал. Скоро он назовет себя «дураком, негодяем и предателем». Но тогда его это устраивало. Он даже согласился, чтобы секретарша сама писала Джин от его имени. Он не хотел «проблем и сложностей».
Твен становился все экстравагантнее. Стал одеваться исключительно в белое. «Да, я настаиваю, что белый — лучший цвет для мужской одежды. Если бы мужчины не были такими идиотами, они бы признали это». Когда Король гулял по Пятой авеню, белое пальто было видно издалека и толпы зевак удвоились. Он произвел фурор, впервые появившись в белом на официальном мероприятии в декабре 1906 года, когда приехал в Вашингтон выступать перед конгрессом по вопросу о копирайте. Ему предоставили комнату для работы, специального библиотекаря; любопытные со всего города стекались к Капитолию поглазеть на белое пальто, о котором уже раззвонили газеты. Сопровождавший его Пейн писал: «Всюду, куда он шел, толпы людей набрасывались на него...»
На тот момент авторские права действовали 42 года, после чего переходили в собственность издателей или государства. «Нью-Йорк таймс»: «Марк Твен рассматривает существующие законы как грабеж. Он много лет думал, как защитить от грабежа детей писателей, и нашел способ». Способ гениальный: как только истечет срок копирайта на какую-либо из его книг, он, а потом его наследники будут добавлять к этой книге фрагменты автобиографии и получится новый текст, на который заново зарегистрируется копирайт. Первая часть автобиографии выйдет в 1910 году независимо от того, умрет он к тому времени или нет, и будет добавлена к «Простакам за границей», копирайт на которых как раз закончится.
2 января 1907 года поехали с Туичеллом и Лайон отдыхать на Бермуды: Изабел хозяина баловала, приносила шлепанцы, раскуривала сигары, Туичелл полушутя сказал ей, что она «портит» его друга. Возможно, он что-то сказал и Твену, ибо тот по возвращении попросил Пейна на время переехать к нему: возможно, ему не нравились слухи о его предстоящем браке с Изабел. Зимой Твен пару раз навещал Джин. Встречи с отцом были тяжелы, дочь тосковала, плакала: «Я так жажду быть с ним, обнять его!»; «Отец мне позвонил! Это меня ошеломило. О, как я хочу к нему. Я заплакала, я не могла сдержать слез, и голос отца тоже надломился».
После отъезда Пейна Твен остался наедине с секретаршей. В марте они вдвоем съездили на Бермуды, но Изабел не была вполне счастлива: семидесятилетний Твен обнаружил, что нравится женщинам. Главной соперницей секретарши была соседка Шарлотта Теллер, от нее Изабел избавилась, сообщив Твену, что та мечтает окрутить богатого старика. Твен и Шарлотта поругались, он жаловался жене Роджерса, что «провел две недели в аду». Кроме этого, были и другие женщины: актриса Этель Бэрримор, с которой они часто показывались вдвоем на публике; флиртовал с актрисами Маргарет Иллингтон, Мод Адамс и Билли Бурка. Еще была секретарша Роджерса Кэтрин Харрисон, была невестка Роджерса Мэри, которую Твен просил редактировать свои работы, «взять над ним шефство», называл «племянницей». Всех не перечислишь...
26 апреля 1907 года в Норфолке открылась Всемирная выставка-ярмарка, приехали президент и разные знаменитости; Твен прибыл с Роджерсом на яхте, газеты сообщали, что их появление вызвало такой ажиотаж, что несколько яхт едва не столкнулись; отдельные пассажиры, пытаясь разглядеть Короля, падали за борт. В начале лета сообщили, что Оксфордский университет присудил ему почетную степень и просит приехать. Изабел его в Англию не сопровождала — должна была провести каникулы с Кларой в Ньюфаундленде. Но перед отъездом хозяин дал распоряжение поверенному о том, что она может полностью распоряжаться его чековой книжкой, и подарил ей на участке в Рединге домик с 20 акрами земли. Твен взял компаньоном Ральфа Эшкрофта, молодого англичанина, с которым познакомился в прошлый приезд в Лондон.
Отплыли 8 июня, на пароходе подобралась интеллигентная компания, был, в частности, математик Арчибальд Хендерсон, биограф Бернарда Шоу; он потом напишет книгу и о Твене. В Лондоне Твен жил в отеле «Браун», также осаждаемом представителями прессы. Завтраки, приемы, клубы «Гаррик» и «Атенеум» просили принять почетное членство, фотографы с вечера занимали очередь — лондонские газеты писали, что это напоминает возвращение Вольтера в Париж в 1778 году. 20 июня американский посол Уайтлоу Рид организовал писательский обед: Киплинг, Конан Дойл, Брэм Стокер, всего около 50 человек. 22-го — прием в Виндзорском замке, 85 гостей, все члены королевской семьи, король Сиама и индийские принцессы. Церемония присуждения ученой степени прошла в Оксфорде 26 июня, всё очень пышно, Твен сказал, что воспользуется опытом, когда будет устраивать свои похороны. 3 июля — обед с Шоу, Джеймсом Барри и карикатуристом Максом Бирбомом, далее прием у мэра Лондона, обед в редакции журнала «Панч».
13 июля, в день отплытия, толпы выстроились вдоль причала в Саутгемптоне, лондонская «Трибюн» рапортовала: «Корабль, уносящий его, едва виден, ибо море усыпано лавровыми ветвями его триумфа. Марк Твен — победитель, и за свое краткое пребывание он сделал для мира больше, чем Гаагская конференция. Он заставил мир смеяться». На обратном пути появилась еще «внучка», Дороти Квик (дочь крупного бизнесмена, родилась в 1896 году, путешествовала с бабушкой и дедушкой), — эта будет одной из самых любимых и верных. «Ей всего 11 лет, и она соткана из фонтанчиков счастья. Она ни мгновения не оставалась неподвижной и освещала все как солнышко».
Джин продолжала слать отцу душераздирающие письма, умоляла забрать ее домой. Он их не читал. Изабел говорила хозяину, что Джин скоро вылечится и будет дома. А в дневнике писала: «Я не хотела говорить Королю, что ей становилось все хуже и что она никогда не должна и не будет жить с ним, потому что ее привязанность к нему легко могла превратиться в безумную ненависть, и в ужасном, омерзительном приступе злобы она могла убить его».
Под Рождество Петерсон позволил Джин оставить санаторий, Изабел сняла небольшой коттедж в Гринвиче, штат Коннектикут: Джин должна была жить там вместе с сестрами Каулз и француженкой Марго Шмит, нанятой Изабел в качестве компаньонки. Отец на новоселье не приехал. 25 января 1908 года вновь уехал на Бермуды — без Изабел, но с Эшкрофтом. Вернувшись в Нью-Йорк, обнаружил Роджерса больным, уплыли на Бермуды вдвоем. Как в первый год дружбы, всюду появлялись вместе, производили фурор; их прозвали «Король» и «Раджа». Одновременно с ними отдыхал будущий президент Вудро Вильсон — публика его знала как «человека, с которым Король и Раджа играют в бильярд».
Твен продолжал подбирать себе «внучек»: дочь американского вице-консула четырнадцатилетняя Элен Ален — «душевное совершенство и пленительный облик»; дочь владельца Бермудской электроэнергетической компании десятилетняя Лорэйн Ален — «голосок флейты и личико, как цветок»; дочь немецкого бизнесмена двенадцатилетняя Ирен Геркен — «эльф». Дочь канадского финансиста Элен Мартин — «хрупкое прелестное существо». «Все мы — коллекционеры. Лично я коллекционирую зверушек — девочек от 10 до 16 лет, милых, прелестных, наивных и невинных — чудных юных созданий, чья жизнь — сплошная радость; они еще не знали горя и утрат». «Внучек» стало так много, что требовался учет: в апреле 1908 года Твен объявил о создании клуба «Морские ангелы», куда вошли 12 девочек. Собирались на Пятой авеню и в других твеновских домах «на чашку чая», слали друг другу открытки, «дедушка» подарил каждому члену клуба по булавке с изображением рыбки.
Изабел поощряла все прихоти Короля, одобрила и «морских ангелов», вела самостоятельную переписку с девочками и их родителями. Они не были опасны. Джин была устранена, Клара приручена, Кэти Лири боготворила хозяина и Клару, а раз им нравилась Лайон, то и Кэти она нравилась. Но существовал еще Пейн, и все шло к тому, что именно он станет литературным душеприказчиком Марка Твена. Он собирал письма Твена, в частности, попросил их у Хоуэлса; Твен это одобрял, но 22 января 1908 года вдруг написал Хоуэлсу, что тот не должен был отдавать письма; причину такого решения он впоследствии объяснял тем, что Эшкрофт возбудил в нем подозрения. Война началась... Тем временем Джин пыталась вырваться уже из Гринвича; отец Нэнси Браш ее навестил, предложил жить у него в Дублине, Петерсон дал согласие, потом передумал, отец, как всегда, написал, что дочь должна слушаться Петерсона. Сам он приезжал к ней один раз, в апреле, в сопровождении Эшкрофта.
Джин с компаньонками переселили в Глочестер, штат Массачусетс, — еще дальше от Нью-Йорка. В мае Клара уехала с Уорком в Европу, а 18 июня ее отец вселился в новый дом. До этого он ни разу не был в Рединге, руководили строительством Изабел и Клара. Дом, выстроенный в итальянском стиле, стоял на холме (сгорел при пожаре в 1923 году, в 1925-м был восстановлен): общая площадь 7600 квадратных футов, два этажа, 18 комнат, громадный чердак, два подвала, террасы, лоджии, музыкальный салон, телефонная будка. Он называл дом «Невинным очагом» и «Аквариумом» в честь «рыбок», но Клара потом переименовала его в Стормфилд.
14 октября Твен учредил в Рединге общественную библиотеку, передал в дар книги, выступал там, спонсировал проводившиеся в помещении библиотеки концерты. Через несколько дней его посетила Бекки Тэчер (миссис Лора Фрезер) с правнучкой — визит инициировал Пейн, которому нужны были сведения о детстве Сэма Клеменса. «Мы сели под деревом и говорили о старых днях в Ганнибале... Словно время вернулось на полвека вспять, и мы воочию видели мальчика и девочку, которыми были». Осенью читал дискуссии о Шекспире, склонялся к тем, кто считал актера Шекспира самозванцем, которому приписали чужие работы, написал небольшое эссе «Умер ли Шейкспир?», напечатанное «Харперс» в 1909 году.
Летом 1908 года Марк Твен пытался дописать роман «№ 44, Таинственный незнакомец». В начале августа умер любимый племянник Сэм Моффет; вернувшись с похорон, он перенес кратковременный приступ потери памяти и вскоре работу над книгой прекратил. После смерти автора о существовании романа долгое время никто не знал, он был опубликован лишь в 1969 году. Английский критик Колин Уилсон сказал, что если бы у Твена «достало мужества начать, а не кончить свою литературную деятельность “Таинственным незнакомцем”, он мог бы стать по-настоящему великим писателем».
В новом доме для Джин была отведена комната — а между тем, как впоследствии показывала медсестра Клары мисс Гордон, Изабел Лайон сказала ей: «Джин Клеменс и я никогда не сможем жить под одной крышей, и я сделаю все, чтобы не допустить ее возвращения». Возможно, до Твена что-то начало доходить, так как в конце июня, когда он ездил с Пейном в Портсмут, они тайком завернули в Глочестер. По воспоминаниям Пейна, Твен с изумлением обнаружил, что его дочь здорова, энергична и не похожа на сумасшедшую.
В июле Твен написал Джин, что купит для нее дом в Рединге. Потом написал, что подходящего дома не нашел: «Мне так жаль. Я хотел бы устроить тебя, как тебе нравится, мое дорогое дитя. Мне так горько, что я не могу взять себе твою болезнь. Жаль, что нет твоей матери, она бы что-нибудь придумала. Я не могу писать больше. Я так люблю тебя, моя дорогая, дорогая, самая дорогая, и мне так жаль, так жаль. Что я могу сделать?»
Изабел распорядилась отправить Джин в Германию — на консультацию к доктору фон Ренверсу, которого ей рекомендовали. В конце июля Твен сообщил об этом дочери. Протестовать было бесполезно. Джин прибыла в Берлин 26 сентября, сопровождали ее Марго Шмит и медсестра, с которыми она хорошо ладила. Сняли дешевую комнатку. Джин повеселела: обнаружились старые знакомые, завелись новые, врач понравился, и вообще она впервые в жизни оказалась на свободе. Решилась на самостоятельный шаг — продала акции, унаследованные от матери, перестала стесняться в средствах, слала домой подарки и рапортовала, что счастлива.
Клара 8 сентября вернулась в Нью-Йорк, сняла квартиру, вызвала к себе Кэти Лири, от которой узнала, что происходит в Рединге. Изабел обставила дом, подаренный ей Твеном, покупала драгоценности. Жила она не в своем доме, а в хозяйском, где у нее, как и у Эшкрофта, была комната. Власть ее была абсолютной. Как потом писал Твен, «она приказала одной из горничных никогда не отвечать на мои звонки»; женской прислуге воспрещалось входить к нему «во избежание скандала»; свою дверь Изабел всегда держала полуоткрытой, чтобы «быть в курсе». 14 ноября редингский юрист Джон Никерсон заверил подписанную Сэмюэлом Клеменсом доверенность на полное управление его имуществом: Эшкрофт и Лайон получали право осуществлять любые операции. Твен клялся, что понятия не имел об этом документе.
Джин в Берлине была в кои-то веки довольна жизнью и изумилась, получив 17 декабря распоряжение отца: «Отплываешь 9 января каюта оплачена не телеграфируй». Посетить Стормфилд Джин не позволили — Петерсон и Лайон отвезли ее на Лонг-Айленд, где поселили в доме с другой больной. Она пожаловалась Кларе — той в конце февраля 1909 года удалось добиться, чтобы сестру переселили в Монклэр, штат Нью-Джерси, где она жила одна и написала отцу, что всем довольна.
