«Мы, как и вы, на стороне китайцев», — писал Твену Твичел, сообщая, что друзья в Соединенных Штатах разделяют его отношение к Китаю и просят вернуться на родину, чтобы принять участие в антиимпериалистической борьбе. Кое-кто из противников империализма уже отчаялся, решив, что «родина гибнет и нет людей, способных ее спасти». Сам Твичел отнюдь не разделяет подобных взглядов, и у него есть много единомышленников. Но всюду, где бы он ни появлялся, участники антиимпериалистического движения задают ему вопрос: «Когда же Клеменсы вернутся в Америку?»
Казалось бы, чем мог помочь Твен антиимпериалистическим силам в Соединенных Штатах? Он не выработал еще определенной точки зрения на позицию американского империализма в испано-американской войне, его знакомство с событиями в Соединенных Штатах, как он сам говорил, ограничивалось «случайными, разрозненными сообщениями в газетах». Но друзья, ожидавшие его возвращения, были твердо уверены в одном: Твен — убежденный антиимпериалист, и, как только ему станет ясен истинный характер войны на Филиппинах, он окажет весьма существенную поддержку всему антиимпериалистическому движению.
Твен покидал Европу, встревоженный тем, какую роль играет его родина во всемирной империалистической схватке за рынки; его подозрения относительно целей, которые преследовали США на Филиппинах, усилились; 6 октября 1900 года, перед отъездом в Америку, он заявил лондонскому корреспонденту нью-йоркской «Уорлд», что ему еще не ясна политика американского правительства на Филиппинах, но уже известные факты вызывают у него большую тревогу. На прямой вопрос о его отношении к империализму Твен ответил:
«Вы спрашиваете о моем отношении к тому, что именуется империализмом? Что ж, у меня есть определенное мнение по этому поводу. К сожалению, я не знаю, одобряет или нет американский народ наше стремление проникнуть во все уголки земного шара. И если он действительно это одобряет, я буду очень огорчен, так как не считаю такое стремление ни разумным, ни вызванным необходимостью... В Китае, как и вообще в чужих странах, нам нечего делать. Что же касается Филиппин, то сколько я ни старался, я так и не понял, для чего мы заварили эту кашу. Может быть, мы обошлись бы и без войны, а может быть, теперь уже необходимо воевать, но, как бы то ни было, я не могу понять одного — почему мы так настроены против филиппинцев? Мне казалось, что мы должны вести себя как защитники туземцев, а не как поработители. Мы намеревались избавить их от тирании Испании и помочь им создать свое правительство, обеспечив ему возможность действовать без помех. Филиппинцы должны были избрать правительство не по нашему усмотрению, а по своему собственному и такое правительство, какое удовлетворяло бы требованиям большинства. Вот это была бы миссия, достойная Соединенных Штатов! А что получилось? Мы залезли в такое болото, из которого с каждым новым шагом становится все труднее выбраться. Я бы очень хотел понять, какая нам от этого польза, что мы выигрываем как нация?»
По возвращении на родину Твен вскоре перестал задавать такие недоуменные вопросы. С 15 октября 1900 года, когда он сошел с парохода в нью-йоркском порту, и до середины 1903 года не проходило месяца, чтобы Твен не дал интервью, не произнес речи, не подписал петиции, не сочинил письма или памфлета, беспощадно разоблачающих империализм и империалистов. Об этом узнавали миллионы читателей и слушателей, потому что вся Америка интересовалась мнением своего величайшего писателя по данному вопросу, да и по любому другому.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
