Если я скажу, что моему строгому отцу за долгие пятьдесят лет его жизни лишь однажды понравились стихи, — все, кто знал его близко, поверят мне без труда; если я скажу, что за долгие тридцать лет моей жизни я лишь однажды сочинил стихотворение, — никто из знающих меня близко не сможет удержаться от выражения признательности; если я скажу, наконец, что стихотворение, которое понравилось моему отцу, не было тем стихотворением, которое сочинил я, — все, кто близко знал моего отца и близко знают меня, согласятся с этим без того, чтобы пришлось приставлять им пистолет ко лбу.
Когда я был мальчишкой, мои отношения с отцом были довольно прохладными; я сравнил бы их с вооруженным перемирием. Время от времени перемирие нарушалось и следовали неприятности. Без хвастовства скажу, что хлопоты в этом случае делились обеими сторонами поровну: нарушение перемирия брал на себя мой отец; неприятности доставались мне. Я производил впечатление тихого, робкого и застенчивого мальчика. Но однажды я спрыгнул с крыши двухэтажного амбара. Другой раз я угостил слона понюшкой табаку и ушел, не дожидаясь благодарности. Был еще случай, когда, притворившись, будто брежу во сне, я выпалил в присутствии отца каламбур весьма оригинального и весьма сомнительного содержания.
Последствия во всех трех случаях не заставили себя ждать. Рассказывать о них нет смысла: они касались только меня.
Поэтическим произведением, которое привлекло внимание моего отца и понравилось ему, была «Песнь о Гайавате». Кто-то, не страшась, как видно, смерти скорой и беспощадной, преподнес ему только что вышедший экземпляр поэмы, и я, почти отказываясь верить своим глазам, смотрел, как он уселся и преспокойно принялся за книгу. Он открыл ее и прочел вслух несколько стихов с тем самым ледяным судейским бесстрастием в голосе, с которым он обращался к присяжным или приводил к присяге свидетеля:
Лук возьми свой, Гайавата,
Острых стрел возьми с собою,
Рукавицы Минджикэвон
И дубинку Поггэвогон.
Смажь березовую лодку
Желтым жиром Мише-Намы...
Тут отец извлек из бокового кармана внушительного вида дарственную запись и, пристально глядя на нее, погрузился в задумчивость. Документ этот был мне знаком.
Супруги из Техаса наградили моего сводного брата, Орина Джонсона, геройски спасшего им жизнь, превосходным участком земли в одном северном городке.
Отец посмотрел на меня и вздохнул. Потом он сказал:
— Если бы у меня был сын с таким талантом, как этот поэт! Здесь — более достойный сюжет, чем индейские легенды.
— Если позволите, сэр, где именно?
— В этой дарственной.
— В этой дарственной?
— Да, в этой самой дарственной, — сказал отец и бросил дарственную запись на стол. — В этом неприглядном на вид документе скрыто больше поэзии, романтики, возвышенных чувств и красочных образов, чем в легендах всех индейских племен вместе взятых.
— Вы так думаете, сэр? А не взяться ли мне за это, сэр? Быть может, я сумею написать об этом поэму?
— Ты?!
Мой энтузиазм погас.
Мало-помалу взгляд отца смягчился. Он сказал:
— Что ж, попробуй. Но помни — без глупостей. Никаких поэтических вольностей за счет истины. Держись фактов.
Я обещал держаться фактов и, откланявшись, поднялся наверх.
В ушах у меня звучали ритмы «Гайаваты», а вместе с ними советы отца помнить о возвышенности избранного мной сюжета, но в то же время остерегаться поэтических вольностей за счет истины. Тут я заметил, что машинально прихватил с собой дарственную запись. В мгновение ока мной овладел один из тех редких приступов безрассудной дерзости, о которых я упоминал. Я прекрасно знал, что отец хочет, чтобы я воспел в романтическом духе благородный поступок моего сводного брата и увенчавшую его награду. Тем не менее, я решил, не раздумывая долго о последствиях, что выполню лишь букву его приказания. Я взял идиотский текст дарственной записи и, ничего не выбрасывая и даже почти не меняя порядка слов, разрубил его на куски, пользуясь стихом «Гайаваты» как меркой.
Мне пришлось собрать всю храбрость, чтобы спуститься вниз по лестнице со своим произведением. Три или четыре раза я останавливался и переводил дух. Наконец я поклялся себе, что сойду к отцу и прочту ему, что написал, а потом — будь что будет, пусть хоть через колокольню меня перебросит. Я уже раскрыл рот, но отец велел мне подойти поближе. Я придвинулся ближе, однако не более чем на полшага: мне нужно было сохранить между собой и ним нейтральную зону. Я начал читать. Тщетно было бы пытаться передать, как сперва во взгляде отца отразилось недоумение, как недоумение постепенно уступило место более сильным чувствам; как лицо его потемнело от гнева и он стал, задыхаясь и судорожно глотая воздух, нервически сжимать и разжимать кулаки; как я читал строку за строкой, словно срываясь в пропасть, и чувствовал, что колени мои дрожат и силы покидают меня.
Благородный поступок
Настоящим подтверждаю,
Что в контракте, заключенном
В день десятый ноября, в год
От рождения Христова
Одна тысяча и восемь
сот пятьдесят третий, в коем
Сторонами выступают:
Первая — Джоанна Э. Грэй
И супруг ее Филипп Грэй
Из Салема, что в Техасе.
И вторая — О.Б. Джонсон
Из Остина в том же штате.
И в означенном контракте
Предусмотрено бесспорно,
Что указанная выше
Сторона — Джоанна Э. Грэй
И супруг ее Филипп Грэй
С надлежащею распиской
На означенную сумму
Уступили безусловно,
Отчуждили, подарили
И оформили законно,
В предусмотренном порядке,
И тем самым передали
В надлежащее владенье,
Иль — что то же — даровали,
Иль — что то же — отказались
От своих досель законных
Прав владетеля на землю,
Расположенную в городе
Дюнкерке, штат Нью-Джерси,
Протяженную на север,
И на юг, и юго-запад;
Сто двадцать четыре фута
К юго-западу и к югу,
К западу от Муллиген-стрит,
К северу от Бренниген-стрит.
И еще пройти на запад
Двести футов к Бренниген-стрит,
А потом на юго-запад,
И на юго-юго-запад,
И еще на двести футов...
Я быстро нагнулся, и колодка для снимания сапог угодила и зеркало. Я мог еще немного обождать и посмотреть, что случится дальше, но моя любознательность не простиралась так далеко.
Примечания
Перевод сделан по книге «The Curious Republic of Gondour and Other Whimsical Sketches» by Samuel L. Clemens, New York, 1919.
«Песнь о Гайавате» (1855) — поэма американского поэта Г.В. Лонгфелло (1807—1882), в основу которой положен фольклор североамериканских индейцев. Утверждение Твена, что его отцу понравилась «Песнь о Гайавате» — шутливая мистификация: отец писателя умер в 1847 г., за восемь лет до выхода «Песни о Гайавате».
