Хартфорд,
18 января 1876 г.
Дорогой Гоуэлс,
очень вам благодарен за доброе слово о «Томе Сойере». Уильямс сделал к нему около трехсот превосходных рисунков, некоторые весьма тонки. Бедняга! Такой талант у человека, а он губит его ромом. Берет мою книгу и, читая, делает целую кучу рисунков — просто так, ни с кем не сговорившись.
Не было на свете человека благодарнее меня, когда позавчера, заставив себя сесть (при все еще скверном самочувствии) за отвратительную, ненавистную работу — наводить глянец на «Тома Сойера», я раскрыл пакет и обнаружил ваши карандашные пометки. Это было великолепно и избавило меня от всех трудов. Вместо того чтобы читать все насквозь, я просто отыскивал ваши пометки и делал требуемую поправку. Я свел драку мальчишек к одному абзацу; от всей речи в воскресной школе оставил лишь две первые фразы, чтобы не было и намека на сатиру, раз книга предназначается для детей; я смягчил все слишком резкие выражения, дабы ничто не оскорбляло слух. Итак, за один присест я сделал все от начала до конца, а думал, что это отнимет три-четыре дня, вымотает меня и духовно и физически. Я ведь отослал вам рукопись лишь после того, как тщательно, придирчиво просмотрел ее. Так что все оставшиеся в ней недоделки видны были только свежему глазу, не мне, — их-то вы заметили и подчеркнули.
Но одно выражение вы, пожалуй, проглядели. Когда Гек жалуется Тому на строгости в доме вдовы, он говорит, что слуги совершенно извели его, без конца цепляются и требуют, чтобы он вел себя как благовоспитанный мальчик, и кончает он свои жалобы так: «...и уж чешут меня и причесывают до чертиков» (без восклицательного знака). Когда-то давно я читал эту главу миссис Клеменс, и эти слова не смутили ее; в другой раз я воспользовался случаем прочесть это место ее тетушке и матери (обе — ревностные дочери церкви, так сказать), но и они ничего не заметили. Я очень обрадовался: ведь что может быть естественнее этих слов для такого мальчишки (а я допустил совсем немного вольностей в его речи); когда же и вы тоже ничего не возразили, я вовсе обрадовался, но и испугался, — а вдруг вы просто не обратили внимания. Вы заметили? По-вашему, эти слова уместны? Они меня ничуть не тревожили, пока я думал, что моя книга для взрослых. Но с тех пор как все безоговорочно решили, что она предназначается для мальчиков и девочек, это ругательство подчас не дает мне спать по ночам.
Не спешите отвечать (вам и так приходится слишком много писать), просто скажите при встрече! Каковая, надеемся, будет в субботу, воскресенье или понедельник. А может, вы приедете прямо теперь, обдумаете все исправления и внесете их в рукопись, когда вернетесь? Быть может, вам пойдет на пользу, если на денек-другой вы вырветесь из своей упряжки и встряхнетесь, как бывает во время отдыха, — начисто забудете обо всех делах? После того как я побываю у вас, мне всегда лучше работается, и если вы приедете к нам и услышите, как наш клуб на все лады заливается о метафизической проблеме, которую я собираюсь поставить перед ними под видом экстравагантной вещицы, это подбодрит вас не хуже каких-нибудь сердечных капель.
(Я чувствую себя последним человеком, что уговариваю вас отложить критическую статью в критическую минуту, но я и вправду думаю, что это не повредит вашей работе и вы не потеряете к ней интерес.) Миссис Клеменс говорит: «Может быть, Гоуэлсы приедут в понедельник, если не смогут в субботу. Пригласи их, попытка — не пытка». Ну, так как же? Сможете вы? Это было бы великолепно. Черкните мне открытку, меня бы замучила совесть, если бы я вынудил вас писать письмо (это не шутка); если же вы не решитесь приехать, обещайте, что приедете в следующую субботу, если сможете, и останетесь до понедельника.
Всегда ваш
Марк.
Примечания
Уильямс Т. У. — американский художник; иллюстрировал ряд произведений Твена — «Простаки за границей», «Пешком по Европе».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
