Кальтенлейтгебен под Веной,
16 августа 1898 г.
Дорогой Гоуэлс!
Ваше письмо пришло вчера. Тут я сообразил, что мог бы заранее знать (благодаря телепатии) о его отправке. Ведь недели две назад, когда пришел «Еженедельник», где имеется столь лестное упоминание обо мне, я проникся сильнейшим желанием написать вам; и это письмо потихонечку писалось весь тот день, пока я занимался своей работой. Но на другой день я тоже не смог оторваться от работы — и так далее, и так далее, — и в результате это письмо так и не было написано черным по белому. Но теперь я знаю, что примерно в те же дни вы писали свое письмо, и, следовательно, часть моего побуждения передалась вам через Атлантический океан благодаря телепатии. В 1876 году, — а может быть, в 1875, — я написал повесть в 40 000 слов, озаглавленную «Саймон Уилер», развязка которой строилась на том, что казнь была предотвращена благодаря показаниям, полученным из другого полушария с помощью телепатии. У меня там множество людей, рассеянных по всему земному шару, носили в кармане нечто вроде пуговицы гипнотизера, сделанной из различных металлов, и когда они хотели поговорить друг с другом, они нажимали на нее или делали что-то в том же роде, — я точно не помню, — и связь устанавливалась немедленно. Я не кончил этой повести, хотя и начинал несколько раз переписывать ее по новому плану, потратив на нее в общей сложности 70 000 слов, а затем отказался от тщетных усилий и бросил ее совсем.
Все предыдущее служит лишь вступлением к следующей мысли: будет время, когда люди действительно научатся говорить друг с другом из самых различных мест земли при помощи телепатии, — и это будет не просто внушение, оно будет облекаться в слова. Перспектива как будто ужасная, но только как будто, ибо на высших ступенях цивилизации всякая чувствительность (я чуть было не написал «чувство») вскоре выматериализуется из людских организмов наряду с уже идущей на убыль «духовностью»; и таким образом, когда будет вызван человек, не желающий беседовать, он, как те визитеры, о которых вы упомянули, «не соблаговолит», после чего его откровенно обругают и отключат.
Есть ли неудача неприятнее той, когда начинаешь литературное произведение не так, как надо? Снова и снова принимаешься за него все с тем же результатом, причем ясно сознаешь, что существует правильный путь, и если только суметь его найти, повествование без всяких усилий, словно само польется из-под пера, — единственный правильный путь для тебя, а все остальные возможны лишь для других, для тех, кто к ним привычен или просто талантливей тебя; со мной подобное случалось неисчислимое количество раз (и, может быть, только со мной; во всяком случае, будем надеяться, что это так). Прошлым летом я начал не так шестнадцать произведений — три книги и тринадцать журнальных статей — и сумел успешно завершить только две крохотные вещицы на 1500 слов, вместе взятые; только это из бесчисленных стоп и кип весьма пухлых рукописей — и то ценой шестинедельного напряженного труда. Я мог бы завершить все эти произведения, если бы заставил себя не менее десятка раз переписать их по новому плану. Но они не стоят того, чтобы с ними возиться, за исключением одного рассказа, который я по неправильному плану набросал в Париже три-четыре года тому назад, о чем и сообщил вам под секретом, когда мы виделись в Нью-Йорке, — об этом рассказе знаете только вы и миссис Клеменс; я собирался назвать его «Что же было сном?».
Неделю тому назад я просмотрел рукопись в 10 000 слов и убедился, что подобное построение совершенно невозможно — для меня; но тут мне в голову пришел новый план, и рассказ сразу же полился из-под пера легко и уверенно. Кажется, я наконец напал на верный путь. Я уже написал около 12 000 слов, и миссис Клеменс его одобрила, — а она чрезвычайно взыскательный критик. Я почти уверен, что первая его половина (а может быть, даже две трети) будет юмористической, тогда как по прежнему плану он весь, исключая три первые главы, должен был быть трагедией, и к тому же почти непереносимой. Мне кажется, я смогу довольно долго продержать читателя в неведении о том, что ему уготована трагическая ловушка. По теперешнему плану я мог бы создать не одну, а шестнадцать книг, и это было бы одно удовольствие; однако я откажу себе в нем и ограничусь только этим рассказом. Если вы осенью увидите в каком-нибудь журнале небольшую вещицу, озаглавленную «Моя платоническая возлюбленная» (она написана три недели тому назад), то помните: речь идет не о ней. Хотя, пожалуй, она явилась исходной точкой.
Я считаю, что все эти сугубо личные откровения для вас очень интересны, и, пожалуйста, не утверждайте обратного.
Сегодня днем мы отбываем в Ишл, где оставим наш багаж, а затем десять дней будем путешествовать по озерам и горам, чтобы миссис Клеменс могла отдохнуть от хозяйства. Я надеюсь, что урывками сумею работать, хотя твердо в этом не уверен. Но ведь вы это умеете, так почему вы должны думать, что у меня ничего не выйдет?
Примечания
...пришел «Еженедельник», где имеется столь лестное упоминание обо мне. — Речь идет о статье Гоуэлса «Наши литературные центры». В ней, в частности, есть следующие строки: «Когда я думаю о Марке Твене, мне кажется, что наш величайший литературный центр находится в настоящее время в Вене» (намек на местопребывание Твена).
Конец письма утерян.
«Моя платоническая возлюбленная» — рассказ был напечатан уже после смерти Твена, в 1912 г.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
на правах рекламы
• Антиминс что это в православии — антиминс (riznitca.ru)
• IT отеля — Правила учета в отеле. Особенности программ (hotelstartup.ru)
