Даже в первых двух больших книгах Твена были элементы сатиры. Но одновременно, на рубеже 60-х и 70-х годов, появляются рассказы, в которых сатирическое начало уже является определяющим. Об этих произведениях никак не скажешь, что в них звучит беспечность.
Новелла Твена, в которой повествуется о том, что некий молодой человек поехал в Теннесси и поступил помощником редактора в газету «Утренняя Заря и Боевой Клич округа Джонсон», известна миллионам читателей. «Журналистика в Теннесси» — очень смешное произведение. С замечательным эффектом писатель использует в нем многие юмористические приемы, унаследованные у его предшественников.
Журналисты из Теннесси — шумный и драчливый народ. Они заняты больше всего тем, что морально и физически уничтожают друг друга. Рассказ до предела насыщен комическими гиперболами. Когда журналисты по-настоящему взялись за дело, то «началась такая свалка и резня, каких не в состоянии описать человеческое перо, хотя бы оно было и стальное. Люди стреляли, кололи, рубили, взрывали, выбрасывали друг друга из окна».
Утрировка характерна почти для всех сатириков. Но Твен с самого начала его литературной деятельности придает комическим преувеличениям гигантские, порою даже космические масштабы. Его гиперболы поражают, могут показаться нелепыми, бредовыми, но в них находит отражение правда жизни.
В рассказе «Журналистика в Теннесси», как и в других своих произведениях, Твен нередко прибегает к материализации метафор, заставляя нас хохотать. Если кому-нибудь нужно «всыпать», то на «поле битвы» остаются «кровавые останки». Писатель забавно обыгрывает контраст между высокими претензиями и низкой прозой жизни. И при этом он открывает читателю глаза на мир реальных отношений. Журналисты декларируют намерение «сеять правду, искоренять заблуждения, воспитывать, очищать и повышать тон общественной морали», между тем важнейшее орудие их деятельности — ложь и непристойная брань.
Герой «Журналистики в Теннесси» — простак. Комично, что ему достается больше всего. Нас смешат не только преувеличения, но и преуменьшения, которых в рассказе очень много. Во время дуэли между редактором и неким полковником рассказчику «раздробило запястье». Он восклицает: «Тут я сказал, что, пожалуй, пойду прогуляться, так как это их личное дело, и я считаю неделикатным в него вмешиваться. Но оба джентльмена убедительно просили меня остаться и уверяли, что я нисколько им не мешаю».
Да, этот фейерверк комических недоразумений, острот, смешных противопоставлений существует не сам по себе. Через три десятка лет после диккенсовского «Мартина Чезлвита» Твен показал, что в американских буржуазных газетах царят все те же дикие порядки, что печать, во всяком случае, не служит делу утверждения добродетели и милосердия.
В рассказе «Как меня выбирали в губернаторы» в не менее гротескной форме изображены растленные предвыборные нравы, существующие в США. Даже рассказ «Как я редактировал сельскохозяйственную газету», который на первый взгляд представляет собою лишь конгломерат уморительнейших нелепостей, на самом деле сатиричен. «Простак» — герой рассказа — рекомендует «сеять» гречневые блины, называет тыкву «разновидностью семейства апельсиновых» и сообщает, что коровы «теряют оперение». И вся эта клоунада позволяет ему сделать мудрый вывод: «Вот что я вам скажу: я четырнадцать лет работаю редактором и первый раз слышу, что человек должен что-то знать для того, чтобы редактировать газету... будь я круглым невеждой и наглецом... я бы завоевал себе известность...»
Эксцентриада все чаще служит теперь в творчестве Твена значительным целям, делу познания скрытых явлений действительности и обличения социального зла. Все чаще устами твеновских «простаков» говорит народная мудрость.
Совершенно очевидно, что «простаки», которых изображает писатель в своих сатирических рассказах, во многом решительно не похожи на героев «Простаков за границей», как ни метко некоторые из этих персонажей судили порой о том, что видели.
На протяжении почти всей своей дальнейшей литературной жизни Твен будет снова и снова, опираясь на богатую фольклорную традицию, обращаться к образам смешных «простаков» из народа. Для писателя это не внешний комический прием, не литературный трюк. В твеновском противопоставлении «простака» из низов «умнику» из верхних слоев буржуазного общества заложен, конечно, глубокий смысл.
Господствующие классы обычно видели в представителях масс лишь глупцов, тупиц. Писатель-демократ остроумно показывает, сколь это неправильно и фальшиво, — «простачки» из народа подчас умнее и талантливее, нежели власть имущие.
В своих произведениях Твен выявил и то, что и борьбе с верхами простые люди нередко вынуждены хитрить, прикидываться недалекими, чтобы тем лучше защитить себя и нанести неожиданный ответный удар мощному врагу.
Готовность следовать советам жены, воспитанной в духе респектабельности, не помешала Твену выступить против одного из самых продажных политиканов в истории страны — знаменитого Туида. Речь идет о «шутке» «Исправленный катехизис», которая была напечатана в 1871 году в нью-йоркской газете «Трибюн».
Фельетон построен в форме вопросов и ответов. Вопросы задает преподаватель в школе «новейшей моральной философии» (своего рода воскресной школе):
«Какова главная цель человеческой жизни?
Ответ. Стать богатым.
Каким путем?
Ответ. Нечестным, если удастся; честным, если нельзя иначе.
Кто есть бог, истинный и единый?
Ответ. Деньги — вот бог. Золото, банкноты, акции — бог отец, бог сын, бог дух святой, един в трех лицах; господь истинный, единый, всевышний, всемогущий, а Уильям Туид — пророк его»...
Дальше перечисляются в качестве «двенадцати апостолов» ближайшие соратники Туида.
В эти же годы Твен многократно выступал в защиту людей разных национальностей, которых шовинисты в США подвергали всяческим гонениям и издевательствам.
Впрочем, надо признать, что упрек по поводу недоброжелательного отношения к индейцам, который был обращен к Твену как автору «Простаков за границей», может быть повторен и в связи с книгой «Налегке». И в этом произведении есть звучащие весьма грубо насмешки над первыми американцами-краснокожими. Видимо, Твену передались в известной мере настроения тех переселенцев на запад США, которые были воспитаны в духе вражды к исконным хозяевам просторов Америки. Позиция писателя не может быть оправдана (небезынтересно, что он не раз осуждал Купера за «приукрашивание» облика индейцев). Но надо добавить, что Твен — во всяком случае, зрелый Твен — почти никогда не проявлял предвзятости в отношении каких-либо других рас или наций.
С горячей симпатией и любовью писатель говорит о неграх. В послевоенные годы всякая дискриминация в отношении негров вызывала у него активный протест.
В одном из писем 1869 года Твен тепло рассказывает о своей дружеской встрече с выдающимся борцом за дело освобождения негритянского народа негром Ф. Дугласом: «Сегодня я встретил Фреда Дугласа: казалось, он был чрезвычайно рад увидеться со мной, — а я действительно был рад увидеться с ним, так как искренне восхищаюсь его мужеством». Десять с лишним лет спустя писатель выступил в защиту Дугласа, когда тому грозила опасность потерять скромную должность, которую он занимал в одном правительственном учреждении.
За годы жизни на Дальнем Западе и, в частности, в Сан-Франциско Твен получил немало возможностей убедиться в том, какими париями являются в США иммигранты из Китая. У Твена есть много рассказов, в которых выражены искреннее уважение к китайцам и презрение к тем, кто их преследует. Он не раз вспоминал сцены травли китайцев, свидетелем которых ему доводилось быть.
В рассказе «Возмутительное преследование мальчика» говорится, что Америка «стала убежищем для бедных и угнетенных людей всех стран». Но эти слова исполнены сарказма. На самом деле китаец в США «не имеет никаких прав... жизнь его и свобода не стоят ломаного гроша». Китайцев никто не щадит, «когда представляется случай их обидеть, и решительно все — отдельные люди, общество и даже представители власти — ненавидят, оскорбляют и притесняют этих смирных и бедных чужеземцев».
Писатель возвращается к теме преследования китайцев в рассказе «Друг Гольдсмита снова на чужбине». В прошлом этот рассказ печатался в сокращенном виде — полный текст его позволяет убедиться в том, как далеко еще в годы молодости уводил Твена порою его гнев против несправедливости. Американский юморист развивает мотивы сатиры английского писателя XVIII века Оливера Гольдсмита «Гражданин мира, или Письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на Востоке».
Герой твеновского рассказа китаец А Сун-си в серии писем рассказывает о жизни в Америке. В канун столетия «Декларации независимости» Твен вышучивает представление, будто США «страна свободных» и «отчизна смелых».
Ведь «добрый американец», оплативший проезд героя рассказа в Америку, взял в залог его жену, сына и двух дочерей. Ведь китайцев на пути в Америку «утихомиривали» при помощи струи горячего пара, и многие были ошпарены или затоптаны.
«Я в убежище угнетенных и униженных, ниспосланном нам небесами!» — восклицает А Сун-си. А дальше мы читаем: «В ту самую минуту, как эта утешительная мысль пришла мне в голову, несколько молодых людей стали науськивать на меня злую собаку. Я попытался защищаться, но ничего не мог поделать... Два человека в серых мундирах (их здесь называют полисменами) поглядели с минуту на меня и не спеша направились дальше». В конце концов «полисмены объявили, что я арестован и должен идти с ними. Я спросил одного из них, какова причина моего ареста, но он ударил меня дубинкой и приказал «помалкивать».
Высмеивая реакционеров, которые вопили о «желтой опасности», якобы угрожающей Америке, Твен как-то сказал: «Золото — вот наша «желтая опасность».
В эти годы Твен написал и несколько других сатирических произведений. Среди них негодующая статья о фешенебельном проповеднике Талмадже, который решил лишить «дурнопахнущих» рабочих права посещать церкви для богатых.
Твен умудрялся вносить сатирическое начало в свои «послеобеденные речи» и даже выступления в воскресных школах. Однажды он рассказал учащимся историю о добродетели постоянства. Хорошие дети и взрослые, назидательно заметил Твен, всегда должны доводить свою работу до конца. В старое время, когда маленькие мальчики всегда были хорошими маленькими мальчиками, одному рабочему случилось забивать заряд в скалу. Заряд взорвался раньше срока, и рабочий взлетел в воздух. Он летел все выше и выше, делался все меньше и меньше, пока вовсе исчез из виду. Но вот он снова появился; сперва он казался величиной с птицу, потом с котенка, потом с собаку, потом с ребенка, и, наконец, он опустился на свое старое место и как ни в чем не бывало продолжал работать — вот это постоянство! «В нем заключается секрет успеха», — с лукавой улыбкой добавил Твен. Правда, хозяин не оценил как следует своего работника и при выплате ему жалованья вычел за те минуты, которые он провел в воздухе.
Неверно было бы полагать, что уже тогда, в первый период своей литературной деятельности, Марк Твен полностью разочаровался в буржуазной демократии, стал воспринимать окружающую действительность как совершенно чуждую ему, враждебную.
В своей статье «Статистика и социология» Ленин называет американский капитализм 1860—1870 годов прогрессивным, домонополистическим в отличие от реакционного, монополистического капитализма более позднего времени. Как и многие его соотечественники, Твен еще думал в начале 70-х годов, что на основе существующих, то есть, по сути дела, капиталистических, порядков может быть построена хорошая жизнь для всей нации. Надо лишь, казалось ему, не давать воли таким людям, как Туид или Стюарт, надо внести больше справедливости в законы и строго их придерживаться. Писателю были близки буржуазно-демократические идеалы, а вместе с тем и иллюзии миллионов простых американцев.
Но весь склад жизни в послевоенной Америке был таков, что с каждым годом эти иллюзии таяли все заметнее.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
