Плоты, плывущие по нашим рекам, наши трибуны на политических митингах и речи, которые с них произносят, наши рыбные промыслы, наши негры и индейцы, наши корабли, наш отказ признать, что мы кому-нибудь должны, перебранки наших проходимцев, боязливое благодушие наших достопочтенных граждан, промышленность Севера, плантации Юга, леса Запада, где стучат топоры, Орегон и Техас — всё это ещё не воспето. А ведь Америка — это поэма, которая пишется у нас на глазах; её необъятный простор поражает воображение; и ей недолго осталось ждать своих певцов.
Ралф Уолдо Эмерсон «Поэт»
Милостью Божьей в нашей стране есть такие неоценимые блага, как свобода слова, свобода совести и благоразумие никогда ими не пользоваться.
Правда необычнее вымысла, но это только потому, что вымысел обязан держаться в границах вероятности; правда же — не обязана.
Марк Твен «По экватору»
Он не то, чтобы «знал Америку», не то, чтобы «изучил Америку», он впитал Америку в себя, и жизнь его была «самая американская» и творчество его было «самое американское» изо всех. ...Марк Твен первое, полнейшее порождение американской культуры, совершеннейший её выразитель. И читая его книги, видишь: какая это нищая культура, — и какие огромные у неё возможности. Вся духовная сила Твена была в сверхъестественном необычайном слиянии со своим народом.
Корней Чуковский «Марк Твен»
Проблема национального характера и национального типа мышления издавна привлекает к себе многих исследователей, ею занимаются журналисты и писатели, этнографы, психологи и политологи, историки и литературоведы. Национальный характер — явление вроде бы реальное и поддаётся непосредственному наблюдению. Обыденное сознание легко замечает его черты, о чём свидетельствуют расхожие этнические стереотипы: немец обычно дисциплинирован, исполнителен и пунктуален; русский «медленно запрягает, но быстро ездит»; француза отличает живость в общении, страстность и кипучая деятельность; англичанин замкнут, практичен, консервативен, чопорен и упрям; американец деловит, самоуверен, напорист, и так далее, и тому подобное. Психологический характер нации — явление многогранное, изменчивое и, по сути, иррациональное, и потому с большим трудом поддаётся научному осмыслению, однако искусство порой замечательно схватывает его особенности.
Национальное мышление многолико и многообразно, оно пронизывает самые различные сферы жизни и его нельзя ограничить лишь одним из проявлений. Вместе с тем характеры разных наций воплотились в различных формах культуры. Известно, что эллины создали весь строй европейской философии, литературы и искусства, а римляне заложили основу государства и права. Гений англо-саксов в большей степени реализовался в области техники и точных наук, а романских народов — в изобразительном искусстве и художественном слове, однако Италия и Франция породили немало великих ученых, а Британия и Германия — великих писателей. И главное — общаясь, народы Севера и Юга Европы всегда взаимно обогащали друг друга в самых разных видах творчества. То, что могло быть индивидуальной особенностью одного этноса, распространялось среди соседей и в конечном счёте становилось неотъемлемой принадлежностью человечества. Так, например, эллинская страсть к состязаниям стала существенным принципом европейской и североамериканской, а теперь и мировой цивилизации. Давно замечено, что в русской или во французской культуре литература играет особую роль — в отличие, скажем, от американской. С другой стороны, американский художественный гений в XX веке нашел наиболее адекватную сферу своего воплощения в кино. При всей банальности подобных наблюдений в них проявляется диалектика национального и общечеловеческого в культуре.
Национальный характер — это явление духовное, ведь принадлежность к определённой нации обусловлена всё же не расой и кровью, но воспитанием и образованием, то есть культурой. И вместе с тем характер народа, несомненно, формируется материальными факторами и условиями жизни как природного, так и социального порядка, в этом процессе участвуют и пространство, и рельеф местности — равнины и горы, земля и море, лес и степь, климат и прочее, всё это определяет уклад жизни и психологию этносов, а вслед за этим и склад мышления. Национальный характер меняется с течением времени, порою кардинально и революционно, потому его необходимо понимать в развитии. Любая нация не существует отдельно, но во взаимодействии с другими, она впитывает иные обычаи, воззрения и нравы, воспринимает различные традиции и веяния культуры, многие коренные национальные идеи и принципы приходят извне, но со временем определяют черты поведения и мышления данного народа. Главное и фундаментальное устремление духовной культуры, в сущности, идет к единению и взаимообщению человечества, к выработке общих для всех людей идеалов и принципов, и потому диалектика требует видеть, как своеобразное становится всеобщим.
Исследование национального характера и типа мышления имеет дело с вещами и процессами, явно ускользающими от научных определений. Мы пытаемся понять нечто индивидуальное и целостное, и вместе с тем живое, душевное и духовное, всякий раз неравное самому себе. Наш интеллектуальный инструментарий ещё не разработал языка для такого анализа. Многие обобщения выглядят грубо. Надо сразу же заметить, что эти явления не только многогранны и текучи, но по сути своей иррациональны, чем напоминают понятия множественности — в математике, частицы и поля — в физике, организма — в биологии. Однако проблема национального характера всё более настоятельно возникает и требует своего разрешения в наше время, в том числе и в области изучения художественной литературы.
Проблему постижения «духа народов» впервые поставил ещё Д. Вико в своём знаменитом труде «Основания новой науки об общей природе наций» (1725), однако своё развёрнутое обоснование и теоретическое осмысление она получила в классической немецкой эстетике конца XVIII — начала XIX вв. — от Гердера до Гегеля. Гердер в своих работах 1760—1770-х гг. создал новую систему ценностей в искусстве, стержнем которой стало понятие «самобытного гения»: его отличает «сила, естественность, живость и верность собственным ощущениям». Именно Гердер первый утверждал, что в поэзии каждого народа должны отражаться его нравы и обычаи, идеалы и верования, условия труда и быта1. Его союзником выступил Гёте, который в статье «О немецком зодчестве» (1771) восхищался «неправильностью» и «суровой мощью» средневековой немецкой архитектуры, увидев в ней «подлинное и великое искусство»2. Идеалы свободного проявления творческого духа — как отдельного художника, так и целой нации, — стали главными лозунгами новой эпохи в искусстве.
Требования народности художественного творчества высказывали почти все немецкие романтики — от братьев Шлегелей до Гейне. Наиболее полно и системно концепцию национального характера литературы сформулировал в своих «Лекциях по эстетике» Гегель. Он выдвинул несколько фундаментальных положений, которые сохраняют своё методологическое значение до сих пор. Первое: «Поскольку поэзия имеет своим предметом не всеобщее в форме научной абстракции, а изображает разумное в его индивидуализированных формах, она непременно нуждается в определённости национального характера, из которого она проистекает, и содержание и способ созерцания которого составляют также и её содержание и способ изображения». Второе: «Но столь же многообразные различия сказываются и между эпохами, в какие создаётся поэзия». Третье: «Но сквозь все это многообразие национальных различий и сквозь вековой путь развития проходит в качестве общего и потому понятного и доступного также и другим народам и временам, с одной стороны, нечто общечеловеческое, а с другой стороны — художественное». Четвёртое: «Если при этом тяготении к индивидуализации, которому в указанных отношениях всецело следует поэзия, рассуждать о поэтическом искусстве вообще, то это общее, которое мы могли бы установить как таковое, останется весьма абстрактным и пустым. Поэтому, если мы хотим говорить о поэзии в собственном смысле слова, мы должны всегда постигать образы, создаваемые представляющим духом, в их национальном и временно́м своеобразии, не упуская из виду и субъективную творческую индивидуальность». Это положение Гегель конкретизировал, говоря о национальном эпосе: «Дух эпохи, дух нации — это, правда, субстанциальное и действенное начало, но само оно только тогда выявляется как что-то действительное в качестве произведения искусства, когда постигается индивидуальным гением одного поэта, который доводит до сознания и раскрывает этот всеобщий дух и его содержание как своё собственное созерцание и созидание. Ибо поэтическое творчество есть духовное порождение, и дух существует только как единичное действительное сознание и самосознание». И наконец Гегель выделяет «два вида национальной действительности: во-первых, вполне позитивный мир наиболее своеобразных обычаев именно данного отдельного народа, в данную определённую эпоху, при данном географическом положении и климате, с данными реками, горами, лесами и вообще природным окружением; во-вторых, национальная субстанция духовного сознания в религии, семье, общежитии и т. д.»3 Сформулируем кратко: понимание поэзии и литературы нуждается в определении национального характера и его исторических изменений; в нем проявляется общечеловеческое художественное начало, доступное другим временам и народам; дух нации и эпохи существует только в индивидуальном проявлении в творчестве одного писателя; и наконец, национальный характер проявляется как в изображении реалий жизни своего народа, так и в структуре его мышления, сейчас бы сказали — в менталитете нации. Эти принципы и стали исходными для нашего исследования.
Задача создания самобытной национальной литературы почти одновременно была осознана в Соединённых Штатах и в России в начале XIX века. Для американских писателей и публицистов это была цель кардинального значения, ибо новое государство, только что обретшее свою политическую независимость, желало добиться того же и в духовной области. Один из первых американских романистов тридцатилетний Чарлз Брокден Браун в своём предисловии к «Американскому обозрению и литературному журналу» за 1801 год, отметив у жителей своей страны «предприимчивость и общую увлечённость всевозможными видами деятельности, связанными с обогащением и накопительством», выразил надежду на появление у них «интереса к изящной словесности и наукам». Он сетовал, «что интеллектуальная почва Америки не слишком плодородна», и всё же высказал уверенность, что со временем Новый Свет «породит и продолжит род художников и писателей исконно национальных, которые смогут бросить вызов европейским»4. Эти мысли и чаяния станут основополагающими для американского литературного сознания на долгие годы, на весь XIX век.
В России почти одновременно звучали сходные слова о необходимости самобытной русской литературы. В том же 1801 г. на собрании «Дружеского литературного общества» двадцатилетний Андрей Иванович Тургенев, который, к великому сожалению, и прожил-то всего 22 года, произнёс речь, спрашивая себя и окружающих: «О русской литературе! Можем ли мы употреблять это слово? Не одно ли это пустое название, тогда как вещи на самом деле не существует. Есть литература французская, немецкая, английская, но есть ли русская?» В отличие от американского писателя русский критик отмечает не юность, а древность русской культуры, — «...древние характеры российских князей, наши древние происшествий», — однако и он сетует на отсутствие «русской оригинальности»5, и он говорит о необходимости создать собственную национальную литературу. Историк и писатель Н.М. Карамзин годом позже восклицал: «Отчего в России мало авторских талантов?» А еще позднее, в 1818 г., в своей речи на торжественном собрании в императорской Российской академии говорил о необходимости отражать «народное свойство» в словесности: «...будучи зерцалом ума и чувства народного, она также должна иметь в себе нечто особенное, незаметное в одном авторе, но явное во многих... Есть звуки сердца русского, есть игра ума русского в произведениях нашей словесности, которая ещё более отличится ими в своих дальнейших успехах»6.
Поэты Уильям Каллен Брайент и Уолт Уитмен, эссеист Джеймс Кирк Полдинг, публицисты Уильям Лойд Гаррисон и Уильям Эллери Чаннинг, мыслитель и поэт Ралф Уолдо Эмерсон, романисты Джеймс Фенимор Купер, Натаниель Готорн и Герман Мелвилл — все они высказывали общее стремление американцев к «выражению национального образа мышления в сфере письменности <...>, в сфере философии, творческого воображения и вкуса»7. Создать собственную поэзию, драму и прозу, выразить национальный дух и патриотические настроения собственного народа, добившегося свободы и верившего в своё великое предназначение, запечатлеть черты американской жизни и «освободиться от привычки к рабскому подражанию» — вот цели нескольких поколений американских литераторов. Они критиковали недостатки и пороки своей страны — прежде всего страсть к наживе и существование рабства, а также национальное тщеславие и ощущение собственного превосходства, страсть к бахвальству и нетерпимость... Если Гердер в середине XVIII столетия сетовал на старость и дряхлость мысли европейских народов, то американская критика и публицистика весь XIX век не уставала утверждать идею новизны и молодости своей нации и культуры. Это стало стержневым пунктом национального самосознания.
Русские писатели и критики — П. Вяземский, А. Бестужев, В. Кюхельбекер, О. Сомов — в 20-е годы XIX в. часто обращались к проблеме народности, отстаивая идеи национальной самобытности литературы. Чаще всего у нас вспоминают небольшую заметку Пушкина, где он высказывает суждение, что народность литературы вовсе не «состоит в выборе предметов из отечественной истории» или в употреблении простонародных слов. По мнению Пушкина, «народность в писателе есть достоинство, которое вполне может быть оценено одними соотечественниками, — для других оно или не существует, или даже может показаться пороком... Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии. Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу»8.
В известной заметке Н.В. Гоголя «Несколько слов о Пушкине» (1832—1834), вошедшей в его сборник «Арабески» (1835), высказаны сходные мысли. В ней сформулировано важное понятие «национального поэта» как истинного выразителя народного сознания: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нём русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла». Знаменитым стало высказывание Гоголя из этой статьи: «...истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа. Поэт даже может быть и тогда национален, когда описывает совершенно сторонний мир, но глядит на него глазами своей национальной стихии, глазами всего народа, когда чувствует и говорит так, что соотечественникам его кажется, будто это чувствуют и говорят они сами»9.
В.Г. Белинский подхватил эти идеи и замечательно развил их в своих статьях о повестях Гоголя (1835) и сочинениях Пушкина — особенно в пятой, где критик почти полностью привел заметку Гоголя о Пушкине, и восьмой (1844). В дальнейшем содержание понятия народности сильно изменилось под воздействием статьи Н.А. Добролюбова «О степени участия народности в развитии русской литературы» (1858). В советской критике, начиная с 30-х годов, народность — это проявление идейности и партийности литературы, а не национальное своеобразие, как понимали её Пушкин, Гоголь и Белинский10.
Существенным отличием американской литературы первой половины XIX века было отсутствие фигуры «национального поэта», каким был Пушкин для русской словесности, в ней не оказалось художника того масштаба и той универсальности дарования, какую мы нашли в Пушкине: великий поэт, прозаик и драматург, историк и мыслитель, проницательный критик, создатель новой русской литературы и литературного языка. Литература США такого гения не имела. Ранние американские романтики сумели создать впечатляющие образы-символы национальной жизни, такие, как Рип Ван Винкль в повести Вашингтона Ирвинга и Натти Бампо в романах Фенимора Купера, национальный пейзаж в стихах Брайента. Однако подлинное обретение национального своеобразия в художественной литературе пришло не сразу, разве что в серии великих произведений начала 1850-х годов, в тот момент, который с лёгкой руки Ф.О. Маттисена стали называть «американским ренессансом», — в романах Мелвилла и Готорна, в эссеистике Эмерсона и Торо, и более всего — в новаторской поэзии Уитмена.
Характерно, что крупные американские поэты середины XIX века Дж. Р. Лоуэлл и Г.У. Лонгфелло чаще отрицали идею национального своеобразия литературы, настаивая на её общечеловеческом содержании, что выразилось в их творчестве даже при разработке национального материала. Как известно, Лонгфелло для своей «Песни о Гайавате» совершенно сознательно выбрал европейскую форму поэмы, причём не чисто фольклорную, а романтическую стилизацию народных песен в «Калевале» Лённрота.
И всё же самобытность литературы США проявлялась чем дальше, тем больше — и в сюжетике, и в ключевых образах, и в жанровых предпочтениях, и в особой структуре мышления.
Необходимо подчеркнуть особый характер становления юной нации в XIX веке, когда преобладали такие черты строения культуры, как множественность и дополнительность, мобильность, открытость и стремление к новизне. Этническая многосоставность и постоянное переселение людей из разных стран Европы, а также с других континентов, сосуществование многих религий и верований, свобода и демократия, стремительный рост территории и населения страны, поразительная подвижность и неустанное освоение Америки во всех направлениях, движение фронтира на Юг и на Запад, отсутствие единой культурной столицы и регионализм — всё это определило своеобразие культуры США.
Она ещё не имела устойчивого вкуса, твердых суждений и репутаций — отсюда, например, такая характерная особенность национальной литературы, как изменчивость и незавершённость канона великих писателей. При жизни великим национальным поэтом читательской публике казался Лонгфелло, а Уитмена не признавали таковым. Мелвилла не поняли и не приняли, надолго забыли, прежде чем в XX веке открыли в нём художественную мощь и силу национальной мысли. Поразительно, насколько национальный канон и репутация писателей зависели от иностранных воззрений. Прекрасный тому пример — «Очерки классической американской литературы» (1923) английского писателя Д.Г. Лоуренса, которые в корне изменили оценки и понимание многих американских авторов. И процесс этот продолжался в XX веке. Новаторство Стивена Крейна, замеченное сразу же его современниками, английскими писателями и критиками, получило настоящее признание в США только в 50—60-е годы XX века. Значение творчества Кейт Шопен было также открыто иностранцем — это сделал норвежец П. Сейерстад. До сих пор американские критики и историки литературы не признают за О. Генри статуса национального классика, хотя в России его считают таковым. И такие примеры можно продолжать, недаром последние десятилетия XX века вошли в историю американского литературоведения как эпоха «пересмотра канонов».
Марк Твен стал одним из главных выразителей американского сознания для своих соотечественников, а также в глазах читателей всего мира ещё при жизни. Стоит особо отметить, что одним из первых увидел в Твене «настоящего американца» и «воплощение духа своей земли» И.С. Тургенев, который лично познакомился с Твеном в 1879 г. в Париже11. Америка тогда воспринимала себя скорее не как единую нацию, а как совокупность разных регионов страны, и потому американцы видели в Твене представителя Запада, и лишь впоследствии признали в нём «национального писателя». И первым это сделал критик Брэндер Мэтьюз в своём объёмном предисловии к собранию сочинений Твена в издательстве «Харперз» в 1899 г Он поставил Твена в один ряд с Чосером и Сервантесом, Мольером и Филдингом и заявил, что никакой другой писатель не выразил столь полно всего разнообразия американского опыта12. Практически одновременно с ним эту же мысль высказал русский писатель и критик Платон Краснов, который утверждал: «Похождения Тома Сойера» и «Принц и нищий» могут считаться национальными американскими книгами с бо́льшим правом, чем «Песни о Гайавате» Лонгфелло или «Хижина дяди Тома» Бичер-Стоу»13.
В первых же откликах на смерть Марка Твена в 1910 г. писатели Хэмлин Гарленд и Бут Таркингтон в США, Александр Куприн и Корней Чуковский в России высказали общее мнение, что он был настоящим воплощением Америки. Б. Таркингтон писал: «...когда я думаю о подлинных Соединённых Штатах, частью этого понятия для меня стал Марк Твен. Ибо, хотя он был полноправным гражданином мира, он был ещё и Душою Америки»14. Гарленд, подчеркнув, что Твен «до последнего оставался американцем Среднего Запада», назвал его «представителем нашей литературной демократии... наряду с Уолтом Уитменом»15. Особенно яркой вышла характеристика у Чуковского: Марк Твен — «американец с головы до ног. Он не то чтобы «знал Америку», не то чтобы «изучил Америку», он впитал Америку в себя, и жизнь его была самая американская», и творчество его было «самое американское» изо всех <...> Марк Твен первое и полнейшее порождение американской культуры, совершеннейший её выразитель. И читая его книги, видишь: какая это нищая культура, — и какие огромные у неё возможности. Вся духовная сила Твена была в сверхъестественном необычайном слиянии со своим народом»16.
С подобного тезиса начинались и первые биографии Твена. Арчибальд Хендерсон в 1910 г. выразился так: Марк Твен и Уолт Уитмен, «эти два великих истолкователя и воплощения Америки», представляют собой «наивысший вклад демократии в мировую литературу»17. В дальнейшем эта мысль станет общим местом многих рассуждений о национальном характере литературы США. Двумя годами позже Альберт Б. Пейн, литературный душеприказчик Твена и создатель самой обстоятельной его биографии, заявил, что Марк Твен — «самый характерный американец в каждой своей мысли, в каждом слове, в каждом деянии»18.
Парадоксально, но в этом сходились даже отчаянные антагонисты — такие, как Ван Вик Брукс и Бернард ДеВото: одним из немногих пунктов согласия у них было восприятие Твена как «национального писателя». Знаменитая книга Брукса «Пытка Марка Твена» (1920), в которой утверждалась идея, что Твен не состоялся как великий сатирик, потому что его развитие было сковано и сдержано воздействием косной пуританской среды, начиналась с заявления, что Марк Твен «несомненно был воплощением характера и особенностей современной Америки», «чем-то вроде архетипа национального характера на протяжении долгой эпохи»19. Но так же считал и ДеВото, программно назвавший свою книгу «Америка Марка Твена» (1932), просто он по-другому относился к старой Америке фронтира. Если Брукс видел в ней духовное убожество, ДеВото находил как раз плодотворные творческие импульсы для литературы. Он целую главу этой своей работы назвал «Американец как художник» и доказывал, что именно в творчестве Твена «американская жизнь стала великой литературой», потому что «он более других писателей был знаком с национальным опытом в самых различных его проявлениях». Лучшие произведения Твена, по мнению ДеВото, были «рождены Америкой и в этом их бессмертие. Он написал книги, в которых с непреложной правдивостью была выражена самая суть национальной жизни»20.
Крупнейшие американские писатели XX века признали Твена родоначальником национальной литературной традиции. «Истинным отцом американской литературы» и «первым неподдельно американским художником королевской крови» назвал Твена Хенри Льюис Менкен в 1913 г.21 Это мнение в той или иной степени разделяли Теодор Драйзер, Карл Сэндберг, Томас Вулф, Уолдо Фрэнк и другие. Два великих художника слова, два антагониста, как известно, не склонные соглашаться друг с другом по большинству вопросов, Эрнест Хемингуэй и Уильям Фолкнер сошлись во мнении, что из творчества Марка Твена родилась настоящая американская литература. Хемингуэй заявил это в 1935 г.22, Фолкнер — лет на двадцать позднее23. Подобное схождение можно отметить ещё у двух антиподов, у двух великих поэтов: роман Твена «Приключения Гекльберри Финна» восхищал и Томаса С. Элиота, уроженца штата Миссури, который перебрался в Англию и стал британским подданным, и Уистена Хью Одена, англичанина, прижившегося в Соединённых Штатах. Элиот в 1950 г. и Оден в 1953 г. объявили твеновского героя воплощением национального характера24.
Во второй половине XX века это мнение стало само собой разумеющимся. Достаточно взять любую историю американской литературы, любое исследование национального характера, любое собрание критических работ о Твене, чтобы убедиться в этом. Плодовитый романист Герман Вук пишет эссе под названием «Голос Америки — это Марк Твен» в 1956 г.25 Герои Твена — Том Сойер и Гек Финн, Янки из Коннектикута и Простофиля Уилсон и через сто лет после их создания воспринимаются «символами новой нации, её грубости, незрелости и нравственной неопределенности»26. Эта фраза взята из сборника 1984 года, однако мнение американской критики не изменилось и в начале нового столетия.
Таким образом, можно с полным основанием констатировать уникальное положение Твена в литературе США как «национального поэта» наряду с Уитменом, что и позволяет поставить проблему так, как это сформулировано в названии нашей работы.
Задачи настоящего исследования потребовали сочетания методических принципов самых различных направлений: прежде всего культурно-исторической и духовно-исторической школ, сравнительного литературоведения и формального анализа, а также социологический, историко-генетический и структурный подходы.
Объект нашего исследования представляет собой двуединство — проявление национального характера в творчестве одного художника, которого самосознание народа признало «национальным поэтом». Отсюда важный методологический принцип работы — постоянного качания или сдвига, который заключается в том, чтобы понять индивидуальность художника как проявление национального гения, на каждом отдельном этапе исследования переходить от частных наблюдений к общему и, наоборот, от общих замечаний — к конкретным текстам, постоянно делая выводы о сути национального своеобразия американской литературы.
Наиболее глубоко методология понимания была разработана в герменевтике. В. Дильтей выдвинул тезис, что понимать можно только то, что обладает индивидуальностью и включает в себя всю полноту жизни, или, как он выразился: «связь душевной жизни постигаема лишь в сопереживании». «Назначение наук о духе — уловить единичное, индивидуальное в исторически-социальной действительности, распознать действующие тут закономерности». «Понимание частного индивидуального служит в них... конечной целью не в меньшей мере, чем разработка абстрактных закономерностей»27. Мы используем принципы и приёмы духовно-исторической школы, с точки зрения которой национальный дух — это явление принципиально целостное и вместе с тем бесконечное, всякий раз незавершённое и неисчерпаемое, однако постижимое именно как целое. Как дух по определению не есть тело, и по самой своей природе скорее энергия и динамика, он не существует как застывшая данность, но вместе с тем, как свет передаёт свою энергию конкретным телам, так и национальный дух воплощается в произведениях художников, которых народ признаёт выразителями национального гения. И единственный путь постижения целого — через его части, понимаемые, в свою очередь, именно как целое и индивидуальное. А что может быть и частью, и одновременно целым в литературе? Индивидуальность великого художника. Это нечто вполне определённое и конечное, обозримое и поддающееся охвату как совокупность написанных им текстов. Энергия и сила национального духа запечатлены в произведениях Рабле, Шекспира и Сервантеса, Вольтера и Свифта, Гёте и Байрона, Бальзака и Диккенса, Пушкина и Толстого, Уитмена и Твена. И они продолжают жить в них, они не иссякли, ибо мы воспринимаем их, чувствуем и осмысливаем, комментируем и интерпретируем.
Ещё один принцип исследования взят из традиции культурологии, он заключается в расширении контекста. Мы старались привлечь факты из самых разных рядов и источников: бытовые, психологические, социально-политические и мифологические, собственно литературные и т. д. Незначительная на первый взгляд деталь, — например, надпись на денежных купюрах США «На Бога уповаем» — может многое сказать о специфике национального духа, в частности о его стремлении «служить и Богу и Маммоне одновременно», наперекор основной европейской христианской традиции, которая, как известно, считает это невозможным.
Определение национального характера литературы требует также многообразных сравнений, однако в нашем исследовании сознательно смещается их цель. Если компаративисты в первую очередь стремятся найти сходство сюжетов, мотивов и образов, то для нас важнее различия. Мы также делаем попытки совместить системно-структурный и историко-генетический подходы. Важной задачей исследования было выявить систему жанров и приёмов в творчестве Твена, и вместе с тем нас постоянно интересовало, как сделана та или иная вещь, будь то «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса» или «Приключения Тома Сойера», ибо и в общей системе творчества, и в конкретных произведениях, по нашему мнению, проявляется своеобразие национального художественного мышления. В то же время любое явление — будь то отдельный рассказ или роман писателя или американский реализм в целом — понимается в настоящей работе через свои корни, в процессе произрастания и формирования: от истоков до результатов, от ранних опытов до сравнительно поздних. Эти принципы требуют рассматривать произведения не только Твена, но также и других авторов, и прежде всего — американских. При этом мы вовсе не исключали и иные приёмы анализа литературных произведений. Так, например, наша концепция американского реализма опирается на историко-социологический подход, а в исследовании композиции юмористического рассказа Твена используется количественный анализ. Наконец особый характер поставленной проблемы нередко вынуждает обращаться к формам не только научного, но и художественного постижения мира, прибегать к образным сравнениям и метафорам.
Ясно, что многие вопросы, поднятые в нашем исследовании, нередко выходят за рамки литературоведения и касаются философии и политики, религии и истории, однако в творчестве великого писателя любая проблема приобретает эстетическое и литературное преломление. Это и обеспечивает единство работы.
Структура настоящего исследования позволяет выявить несколько главных аспектов проблемы. Это, во-первых, своеобразие американского юмора, нашедшее совершенное художественное воплощение в творчестве Твена. Он был гением смеха, это ощущали все его читатели и поклонники. Надо сказать, что в его время звание юмориста ни почтения, ни почёта не приносило, это определение имело явно пренебрежительный оттенок, между юмористом и писателем пролегала дистанция огромного размера. Юморист был шутом, развлекателем, чем-то вроде клоуна в цирке. И это весьма беспокоило Твена. Он жаждал быть серьёзным писателем, однако именно клоунада, литературное шутовство стало главной формой проявления его гения, так же как в простонародном юморе границы воплотился истинный дух американского народа. Марк Твен воспринял эту народную смеховую стихию и создал из неё высокую литературу. Из хвастовского фольклора Твен сумел извлечь великую поэзию, а вульгарную форму ярна, этого сплетения анекдотов, он сделал утончённой формой юмористической новеллы. Вольный дух профанации и мистификации, осмеяния святынь и пародии пронизывает всё его творчество и определяет важную особенность американского мышления. Ещё одна специфическая черта американского юмора пограничья — он пропитан духом насилия и смерти.
Вторая глава посвящена проблемам возникновения реализма в литературе США. И хотя сам Марк Твен не употреблял этого термина, его творчество сыграло весьма существенную роль в становлении этого направления. Здесь сказались несколько существенных моментов развития американской культуры. И прежде всего принципы множественности и дополнительности, когда реализм одновременно развивался под влиянием европейских образцов и из собственных национальных корней, причём весьма разнородных и региональных. Обычно считается, что в развитии реализма важнейшими были такие факторы, как юмор и местный колорит. Однако внимательное исследование литературного процесса в США последней трети XIX века позволяет утверждать, что наиболее плодотворными на этом пути оказались документальные формы словесности и обращение писателей к собственному жизненному опыту, прежде всего жанры путевых заметок и воспоминаний.
Третья глава выявляет самые существенные события магистрального сюжета национальной литературы — такие, как бегство от цивилизации к природе, из которого и родилась американская традиция, история успеха или история человека, который сам создал себя, и сопротивление отдельной личности целому миру, стремление переделать его по-своему. Излюбленными темами и мотивами твеновского творчества были образы детства и сюжеты двойников и самозванцев, в которых проявились такие важные черты американского самосознания, как коренной инфантилизм, а также его неопределённость и двойственность. В этой главе дан анализ лучших произведений Марка Твена — романов «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна», «Принц и нищий», «Янки при дворе короля Артура».
Наконец в четвёртой главе исследованы важнейшие темы и жанры позднего Твена. Главной здесь стала проблема великого перелома в американском сознании на рубеже XIX—XX веков, в результате которого и возникла современная Америка. Этот перелом исследован в специфически литературном преломлении. Выделены четыре главных жанра: повесть-притча, политический памфлет, священная пародия и автобиография Твена. В повести-притче, может быть, наиболее ярко проявился коренной дуализм национального мышления, сочетание практицизма и высоких духовных порывов, реализма, романтизма и символизма. В своих повестях-притчах Твен поднимал существенные социальные и нравственные проблемы американской жизни: конфликт сильной личности и толпы, расовые противоречия, столкновение духа наживы с устоями нации. Политический памфлет обращен к проблемам иного порядка, прежде всего политическим и государственным. Его темы и конфликты: власть и народ, революция и насилие, борьба с социальным и духовным порабощением человека. Одна из самых острых тем твеновских памфлетов — американский империализм, или желание этой страны господствовать в мире. Марк Твен стал великим мастером политического памфлета. В этом жанре ярко проявилась революционная традиция американского сознания, которую нередко недооценивают и не считают важной. В данной главе предложена наша теория памфлета, построенная на функциональном анализе жанра. Полемическая и разрушительная сторона американской мысли, а также парадоксальное отношение американцев к религии проявились в форме твеновской пародии на Священное писание. В его произведениях, использующих темы, сюжеты и образы христианской религии, также, как и в его памфлетах, мы находим не только отрицание нелепостей веры, но и утверждение великих ценностей европейской культуры — таких, как свобода личности и смелость мысли, активность в переустройстве мира, равенство людей, сострадание, уважение к человеку любой расы, религии и национальности. Стремление Твена к переоценке всех ценностей воплотилось также и в его автобиографии — может быть, наивысшем, творческом достижении писателя последних лет его жизни. Его автобиография — это произведение новаторское, необычайно созвучное эпохе всеобщего сдвига от традиций к эксперименту, эпохе поиска новых путей развития в литературе.
В заключении подведены итоги исследования и сформулированы выводы. Кроме того, монография включает примечания, библиографию, указатель имен и краткое содержание на английском языке (summary).
Примечания
1. Herders Werke in 5 Bänden. 2er Band. — Berlin und Weimar: Aufbau-Verlag, 1978. S. 23—24, 229—230, 296—297. См. также: Гердер И.Г. Избранные сочинения. — М. — Л.: ГИХЛ, 1959.
2. Goethe J.W. Sämtliche Werke nach Epochen seines Schaffens. Münchner Ausgabe in 26 Bänden. Band 1. — München, 1985. S. 416—418. См. также: Гёте И.В. Собр. соч.: В Ют. Т. 10. — М.: Худож. лит., 1980. С. 10—13.
3. Гегель Г.В.Ф. Эстетика: В 4 т. Т. 3. — М.: Искусство, 1971. С. 360—361, 431, 438.
4. Браун Ч.Б. «Американское обозрение и литературный журнал» за 1801 год. / Предисловие // «Сделать прекрасным наш день...». Публицистика американского романтизма. / Сост., предисл. и науч. подготовка текстов А.Н. Николюкина. — М.: Прогресс, 1990. С. 35—37.
5. Тургенев А.И. Речь о русской литературе // Литературная критика 1800—1820-х годов / Вст. ст., сост., Примеч. и подготовка текста Л.Г. Фризмана. — М.: Худож. лит., 1980. С. 44—46.
6. Там же. С. 23.
7. Чаннинг У.Э. Заметки о национальной литературе (1830). / Пер. А. Ващенко // «Сделать прекрасным наш день...». С. 80.
8. Пушкин А.С. О народности в литературе // Полн. собр. соч. 2-е изд. Т. VII. — М.: Изд-во АН СССР, 1958. С. 39—40.
9. Гоголь Н.В. Несколько слов о Пушкине // Русские писатели о литературе (XVIII—XIX вв.): В 3 т. Т. 1. — Л.: Сов. писатель, 1939. С. 270—271.
10. См.: Шамота Н. Художник и народ. — М., 1960; Гей Н. Народность и партийность литературы. — М., 1964; Барабаш Ю. О народности. Литературно-критические очерки. — М., 1970.
11. Seyersted P.E. Turgenev's Interest in America, as Seen in His Contacts with H.H. Boyesen, W.D. Howells, and Other American Authors // Scandoslavica, vol. 11, 1965, p. 36—37. Впервые воспоминания Бойесена были опубликованы в 1883 г., а впоследствии в расширенном виде в 1895 г. в журнале «North American Review». См. также публикацию В. Александрова: Бойесен Я. Воспоминания о Тургеневе // «Вопросы литературы», 1981. № 6. С. 188—196.
12. Rasmussen R.K. Mark Twain A to Z: The Essential Reference to His Life and Writings. — N. Y., Oxford: Oxford University Press, 1995. P. 311.
13. Краснов П.Н. Безобидный юмор. Сочинения Джерома и Марка Твена // «Книжки недели». СПб., 1899. № 10. С. 177.
14. North American Review, CXCI (June 1910). P. 830—831.
15. Ibid. P. 823—824.
16. Чуковский К. Марк Твен // «Современное слово». СПб., 1910. 10/23 аир. С. 2. Цит. по: Марк Твен: Библиографический указатель русских переводов и критической литературы на русском языке 1867—1972. — М.: Книга, 1974. С. 124.
17. Henderson A. The International Fame of Mark Twain. — North American Review, 192 (December 1910) // Critical Essays on Mark Twain, 1910—1980. — Boston, Mass.: G.K. Hall & Co., 1983. P. 17.
18. Paine A.B. Mark Twain: A Biography. In 3 vols. Vol. 1. — N. Y.: Harper & Bros., 1912. P. 19 // Mark Twain: A Collection of Critical Essays. — Englewood Cliffs, New Jersey: Prentice Hall, 1963. P. 2.
19. Brooks V.W. The Ordeal of Mark Twain. — N. Y.: E.P. Dutton & Co., 1920. P. 3, 15.
20. DeVoto B. Mark Twain's America. — Boston: Little, Brown, 1932. P. 299, 320—321.
21. Mencken H.L. The Burden of Humor. — Smart Set, February 1913 // Twain M. The Adventures of Huckleberry Finn: Text and Criticism. — Moscow: Raduga Publishers, 1984. P. 256.
22. Хемингуэй Э. Зелёные холмы Африки // Собр. соч.: В 4-х т. — М.: Худож. лит., 1968. Т. 2. С. 306.
23. Фолкнер У. Статьи, речи, интервью, письма. — М.: Радуга, 1985. С. 182—183.
24. Eliot T.S. [Introduction.] The Adventures of Huckleberry Finn. — N. Y: Chanticleer Press, 1950. Auden W.H. Huck and Oliver. — The Listener, Lnd., N 1283 (October 1, 1953). P. 540—541 // Mark Twain: A Collection of Critical Essays. — Englewood Cliffs, New Jersey, 1963. P. 112—116.
25. Wouk H. America's Voice Is Mark Twain's. — San Francisco Chronicle, August 5, 1956. P. 20 // Critical Essays on Mark Twain, 1910—1980. — Boston, Mass.: G.K. Hall & Co., 1983. P. 120—122.
26. Huck Finn among the Critics: A Centennial Selection. — Frederick, Maryland: University Publications of America, 1985. P. V.
27. Дильтей В. Введение в науки о духе. Опыт построения основ для изучения общества и истории // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX—XX вв. / Сост., общ. ред. Г.К. Косикова. — М.: Изд-во МГУ. С. 128—129.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
на правах рекламы
• Купить профессиональные плотницкие угольники в наличии с доставкой по России . Уведомить о поступлении / заказать товар. Как товар поступит, мы сразу Вас уведомим. Все детали будут согласованы только по приходу товара, заполнение формы ни к чему Вас не обязывает.
