«Не успел он сойти на берег, как уже проколол своим остроумием мыльный пузырь империализма», — ликующе сообщил журнал «Нейшен», приветствуя возвращение Марка Твена на родину. Прибыв в Нью-Йорк, где ему была оказана необычайно теплая встреча, Твен в тот же вечер дал интервью представителям печати. Он впервые публично высказал свое восхищение бурами, хвалил президента Крюгера, которого англичане вынудили покинуть Южную Африку, и выразил уверенность, что «героический старец» в своей правой борьбе в конце концов победит. Так же открыто осудил Твен политику Соединенных Штатов на Филиппинах. Нью-йоркская «Геральд» напечатала такое заявление Твена:
«Я внимательно прочел Парижский мирный договор и понял, что мы намерены не освободить, а поработить филиппинский народ. Мы направились туда завоевывать, а вовсе не помогать.
Наше государство, кроме того, обязалось взять под свое покровительство презренную систему, установленную на Филиппинах католическими монахами.
По-моему, мы должны были счесть своим приятным долгом дать филиппинцам свободу и предоставить им решать внутренние дела самостоятельно. Итак, я антиимпериалист. Я против того, чтобы наш орел вонзал свои когти в чужую землю».
— Здесь приводится ваше заявление, что вы антиимпериалист. Верно это? — задал писателю вопрос репортер чикагской «Трибюн».
— Да, совершенно верно! — ответил Марк Твен.
Тысячи американцев отвечали на этот вопрос точно так же. Ко времени приезда Твена в Нью-Йорк антиимпериалистические организации существовали уже по всей стране. В октябре 1899 года на многолюдном съезде в Чикаго все эти разрозненные группы слились в единую Американскую антиимпериалистическую лигу. Эта организация, главный комитет которой обосновался в Чикаго, объединяла полмиллиона членов. И комитет лиги и ее отделения на местах проводили конференции и массовые митинги, печатали тысячи воззваний, памфлетов, стихов, речей, статей в журналах. Одна только центральная организация разослала 1 164 188 различных печатных материалов и 169 700 открыток с обращением: «Прочтите и передайте другому», призывая «всех, кому дорога свобода», общими усилиями добиваться прекращения военных действий на Филиппинах и гарантии со стороны конгресса, что Соединенные Штаты «признают независимость и равноправие Филиппин и постепенно выведут оттуда все свои сухопутные и морские силы». В антиимпериалистическом движении принимали участие многие видные писатели США, даже и не члены лиги. Уильям Дин Хоуэлс, Генри Джеймс, Уильям Джеймс, Эдвин Арлингтон Робинсон, Эдгар Ли Мастерс, доктор У.Э.Б. Дюбуа, Питер Финли Дан, Джоакин Миллер, Уильям Ван Моди, Монкюр Дэниел Конвей1, Эдвин Лоренс Годкин, Генри Демарест Ллойд, Чарльз Элиот Нортон, Фредерик Дуглас младший и Хэмлин Гарленд писали статьи, очерки, стихи и рассказы, направленные против империализма. А теперь в их ряды, «где уже находились почти все лучшие писатели республики», вступал и Марк Твен, чтобы выразить свой решительный патриотический протест против грабительских войн.
Твен прибыл в Соединенные Штаты в разгар президентской кампании. В начале 1900 года сторонники антиимпериалистического движения пытались создать третью партию, считая, что в вопросах, касающихся империализма, существующие партии занимали одинаковую позицию: ведь за Парижский мирный договор голосовали в сенате и демократы и республиканцы. Когда из этой попытки ничего не вышло, противники империализма очутились перед необходимостью поддержать одну из главных партий, хотя оба кандидата им не нравились. Республиканцы, стоявшие на откровенно империалистической платформе, выдвинули для переизбрания Мак-Кинли, а демократы, порицавшие империализм, но требовавшие установления протектората над Филиппинами, выставили кандидатуру Брайана. Противники империализма считали это требование сдачей всех позиций; кроме того, они были настроены против Брайана, как сторонника Парижского договора, предусматривавшего аннексию Филиппин. Съезд Американской антиимпериалистической лиги в Индианаполисе с большой неохотой выбрал «меньшее из зол» и проголосовал за поддержку Брайана. Впрочем, значительная часть членов не подчинилась этому решению, да и остальные были не удовлетворены. Это вызвало растерянность и уныние в рядах антиимпериалистов, и многие из них уклонились от участия в выборах. Всего было подано 13 964 567 бюллетеней, только на 64 710 больше, чем во время предыдущей президентской кампании 1896 года. За отсутствием подлинно достойного кандидата прошел Мак-Кинли, получивший 7 218 491 голос. Брайан тоже набрал изрядное количество голосов — 6 402 926; это доказывало, что будь бы его репутация несколько лучше, президентом, несомненно, был бы избран он.
Марк Твен, как и многие его соотечественники, был очень недоволен и той и другой кандидатурой. Через несколько недель после выборов он писал: «Ох, эта филиппинская заваруха! Жаль, что меня не было здесь хотя бы месяца за два до выборов. Я бы все время выступал против обоих кандидатов!» В этих условиях единственное, что он нашел возможным сделать, это воздержаться от участия в выборах. Выступая в Нью-Йоркском городском клубе в начале 1901 года, он так объяснил свой поступок: «Недавно у нас было два кандидата в президенты: от одной партии мистер Мак-Кинли, от другой — мистер Брайан. Будь у нас третья, «Антипончиковая» партия, не прошел бы ни тот, ни другой. Я не большой знаток финансовых дел, но я слышал от друзей, что денежная реформа Брайана2 — это бессмыслица, поэтому я не голосовал за него. Но зато в филиппинских делах я разбираюсь достаточно, и мне противна мысль, что наших славных юношей посылают туда сражаться с опозоренным мушкетом в руках, под запятнанным флагом; поэтому я не стал голосовать и за другого кандидата».
Твен заявил далее, что приберег свой голос и с удовольствием отдаст его такой новой партии, которая решительно выступит против империалистической политики Мак-Кинли. Отсюда можно сделать вывод, что Твен не считал переизбрание Мак-Кинли признаком всенародного одобрения империализма и не пал духом, как другие. Он не разделял мнения, что «оппозиции (политике правительства) остается лишь прекратить сопротивление и стать пассивным свидетелем происходящего». Наоборот, сразу же после выборов Твен начал размышлять над тем, каким бы путем изменить политику правительства в отношении Филиппин. 3 декабря 1900 года он писал Лоренсу Хаттону: «Прошу вас повидаться с мистером Гровером Кливлендом и узнать от моего имени следующее: можно ли поставить перед Верховным судом вопрос о Парижском мирном договоре, чтобы выяснить, насколько он отвечает духу и букве нашей конституции? Если да, то какие шаги необходимо предпринять, чтобы суд занялся этим делом?»
Все наиболее значительные выступления Твена против империализма вообще и американского в частности относятся именно к этому послевыборному периоду. Позиция Твена, если судить по речи в Нью-Йоркском городском клубе, послужила антиимпериалистическому движению, как «sursum corda» (средство для поднятия духа).
Уже через четыре дня после выборов, выступая на обеде, данном в его честь нью-йоркским клубом «Лотос», Твен критиковал американскую политику на Филиппинах и защищал Китай. Две недели спустя в речи, адресованной Ассоциации народного образования, он во всеуслышание заявил: «Я — боксер!»
«Почему бы всем иностранным державам не убраться из Китая, предоставив ему самому заниматься собственными делами? Ведь все волнения в Китае объясняются присутствием там иностранцев; стоит им только оставить эту страну, и все будет хорошо!
Раз мы запрещаем китайцам въезд в Америку, простая вежливость требует, чтобы мы предоставили Китаю самому решать, нуждается ли он в наших посещениях. Китай никогда не призывал иностранцев, и при решении вопроса об иммиграции я неизменно на стороне боксеров.
Боксеры — патриоты, единственные патриоты в Китае, и я желаю им успеха!»
В этой же речи Твен упомянул о газетном сообщении под заголовком: «Россия намерена провести экономию». По его словам, он сначала решил, что речь идет о тридцати тысячах русских солдат в Маньчжурии, которых царское правительство «вознамерилось, очевидно, отозвать оттуда и вернуть... к мирной сельской жизни. Вдохновленный мечтой о мире, я продолжал читать. Увы!
В телеграфном сообщении говорилось совсем не о том. Война в Китае обходится настолько дорого, что Россия решила сократить ассигнования на учебные заведения. Они отнимают деньги у школ, чтобы тратить их на войну!» И чтобы заострить на этом внимание слушателей, Твен привел аналогичный случай из времен своего детства. В каком-то городке на Миссисипи решили закрыть школу. Отстоять ее удалось одному старику фермеру; он привел прекрасный довод, что вместо каждой закрытой школы придется строить тюрьму. «Это все равно, что кормить собаку ее же хвостом: так она у вас сроду не разжиреет!» — закончил Твен.
Узнав, что писатель публично назвал себя «боксером», разъяренная империалистическая пресса немедленно обвинила его в «связях с убийцами и преступниками». Луисвиллская «Курьер — Джорнал», однако, сочла его заявление вполне последовательным. «Не удивительно, что Твен выступает в защиту китайцев — ведь он всегда поддерживал аборигенов во всех странах», — писала эта газета в передовой статье.
13 декабря 1900 года на банкете в отеле «Уолдорф-Астория» Твен представил изысканному обществу Уинстона Черчилля, в ту пору служившего английским военным корреспондентом. Участвуя в военных операциях в Южной Африке, Черчилль попал в плен к бурам, был освобожден и приехал в Соединенные Штаты с лекциями, в которых рассказывал, о том, что он испытал в Африке. Кое-кто считал, что Твену не следовало принимать участие в банкете, но писатель использовал эту возможность, чтобы нанести несколько метких ударов по так называемым столпам цивилизации и просветителям отсталых народов.
«Посмотрите на Америку, — сказал Твен в своем вступительном слове, — дающую приют всем сирым и голодным (если, конечно, они в состоянии уплатить десять долларов за въезд), всем, кроме китайцев, — на Америку, которая готова защищать права человека повсюду и даже в Китае, пытаясь заставить Китай впускать иностранцев в свою страну без въездной пошлины в пятьдесят долларов... О, Америка беззаветно борется за политику «открытых дверей» во всех случаях, когда это не ее двери!
Какое великодушие проявили Англия и Америка, не потребовав с китайцев уйму денег за покойных миссионеров. Они удовлетворились товарами — хлопушками и так далее, не то что немцы, потребовавшие памятники и бог знает какой дорогой выкуп. Немцы так вздули цены на христианство, что Китаю стали не по карману немецкие миссионеры!»
Твен закончил речь открытым выпадом против английского и американского империализма, тонко сочетав это с представлением почетного гостя Уинстона Черчилля:
«Да, в качестве миссионера я пел им хвалебные гимны! И все же, мне кажется, Англия впала в грех, когда она ввязалась в южноафриканскую войну, которой могла бы избежать, так же как мы впали в грех, ввязавшись в подобную войну на Филиппинах. Мистер Черчилль по отцу англичанин, но по матери он американец, и это, без сомнения, как раз тот союз, который порождает совершенство. Англия и Америка! У нас столько общего! А ныне даже грехи общие. Чего уж тут еще желать! Гармония полная, смесь идеальная, как и сам мистер Черчилль, коего я имею честь вам представить».
На этом банкете у Черчилля завязался спор с Твеном об англо-бурской войне. «Исчерпав все доводы, я укрылся за избитой формулой, — пишет Черчилль в своих воспоминаниях. — Моя родина и в правом и в неправом! — О да, я согласен, — сказал старик Твен, — когда речь идет о стране, которой приходится бороться за свое существование. Но в данном случае дело обстояло не так!»
Речь Твена свидетельствует о том, что он ясно видел тождественность политики британского империализма в Южной Африке и американского империализма на Филиппинах и не побоялся вслух заявить об этом, несмотря на то, что желал «укрепления дружественных связей между Англией и Америкой». Однако даже эти его высказывания кажутся мягкими по сравнению с тем, что он писал в то время своим друзьям. В одном из писем Твена, датированном последним днем 1900 года, мы читаем: «Война Мак-Кинли не менее позорна, чем война Чемберлена. Как бы я хотел, чтобы народ линчевал обоих мошенников!»
Последнее произведение Твена, написанное в 1900 году, было наиболее действенным и широкоизвестным в антиимпериалистической литературе. Это его замечательная «Приветственная речь девятнадцатого века двадцатому, застенографированная Марком Твеном». Твен написал ее по просьбе Общества Красного Креста. Предполагалось, что эта речь будет оглашена в числе приветствий других знаменитых людей в разных местах на встрече Нового года, Однако, узнав, что в программе не значится никаких других фамилий, кроме его собственной, Твен написал в правление Красного Креста. «В опубликованной вами повестке я вижу только туманные обещания и единственную фамилию: «Некоторые короли и королевы, — пишете вы, — и Марк Твен». Признаюсь, меня мало радует столь блестящее одиночество и исключительный почет, о которых я не просил, и у меня такое ощущение, словно я цирковая афиша, вывешенная на кладбище, или другая подобная ей реклама, оказавшаяся совсем не на месте». Правление Красного Креста ответило, что не имеет возможности опубликовать полный список имен и вернуло «приветствие» автору по его просьбе. Твен поместил его 30 декабря 1900 года в нью-йоркской газете «Геральд»:
Приветственная речь девятнадцатого века двадцатому, застенографированная Марком Твеном
«Я передаю тебе величественную особу, имя которой Христианство, вернувшуюся из своих пиратских налетов на Кяо-Чао, Маньчжурию, Южную Африку и Филиппины испачканной, измаранной, потерявшей честь, с душой, исполненной подлости, с карманами, набитыми добычей, с ханжескими речами на устах. Дай ей мыло и полотенце, но спрячь от нее зеркало!»
«Приветствие» было опубликовано затем во многих газетах, главным образом антиимпериалистических. Оно было также напечатано на открытках и разослано Американской антиимпериалистической лигой по всей стране. На открытках были еще две завершающие строчки, возможно приписанные самим Твеном, после строк: «Принеси ей мыла, но зеркало закрой»:
Дай ей зеркало. Пускай хотя бы раз
Она себя увидит без прикрас.
Примечания
1. Конвей Монкюр Дэниел (1832—1907) — известный аболиционист, автор более семидесяти произведений — романов, богословских трактатов и биографий выдающихся деятелей.
2. Денежная реформа Брайана — речь идет о предложенной Брайаном свободной чеканке серебра.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
