Жанр путевых заметок (травелог) сыграл особую роль в процессе становления литературы США. Уже первые переселенцы составляли документальные заметки о своем путешествии к новому месту жительства, документально описывали быт и нравы той эпохи, многие из этих авторов были художественно одарены и их труды стали широко известными и ценными по сей день (Кревкёр «Записки американского фермера» и др.).
С самого начала освоения территории будущих США североамериканские колонисты вызывали любопытство и симпатию в просветительских кругах Европы. Исследователь Ю.М. Кагарманов пишет о том, что идеализированный американец часто фигурировал в произведениях просветителей как воплощение мудрости и здравого смысла (Вольтер «Здравомыслящий американец, случайно оказавшийся в Европе»)1.
Если в XVIII — начале XIX века преобладали книги, «открывавшие» Америку для европейцев, то в середине XIX века наметились противоположные тенденции: американские писатели обратили свои взоры к Старому Свету, предлагая собственную оценку «чужой» действительности. Традиционной для литературы США становится линия, связанная с изображением американца в Европе. К этому образу обращались очень многие писатели США, что вполне понятно, так как Старый Свет для молодой американской нации — это и родина предков, и живое олицетворение тысячелетней истории, отсутствующей на собственном континенте, и источник мощного культурного и интеллектуального воздействия, и постоянный эталон для сравнений и объект соревнований.
Традиция изображения «американца в Европе» в литературе США связана с именами романтиков: В. Ирвинга, Ф. Купера («Европейские заметки американца», «Моникины»), Н. Готорна («Мраморный фавн»), реалистов: Р. Эмерсона («Черты английской жизни», «English Traits»), У. Уитмена («Демократические дали»), У. Хоуэллса («Жизнь в Венеции») и др. В.В. Брукс поясняет причины стремления американцев второй половины XIX века в Европу: «Они чувствовали себя строителями новой цивилизации; и действительно, лишь когда миновала Гражданская война, людей потянуло оставить насиженное гнездо... Великое дело, завещанное дедами, все больше становилось воспоминанием по мере того, как... накапливались богатства, и в огромном промышленном муравейнике человек чувствовал, как мельчает и извращается его воображение... Вот тогда и возникла тоска по утерянному дому и люди чувствующие во множестве устремились в Европу; ...они ехали в Европу не для того, чтобы учиться или собирать редкости, нет, они словно пытались повернуть вспять реку времени»2.
Использование образа «американца в Европе» позволяло широко сопоставлять нравы, обычаи, общественные институты, культурные и социальные традиции, нравственные воззрения, господствовавшие по разные стороны Атлантики. Это в свою очередь давало возможность делать определенные обобщения относительно особенностей американского национального характера, которые наиболее рельефно выступали при столкновении с другими типами национальных характеров.
В этот период формируется определенный стереотип американского героя — для них не была свойственна привязанность к одному месту, даже если это их место рождения, родина, они были лишены корней, связывающих их с прошлым. Одинокие и чаще всего бездетные, они странствовали, никогда не возвращаясь к тому, что было для них прежде домом, они привыкли действовать, а не рассуждать, их манили путь, дорога, поэтому магистральным сюжетом американской литературы стал мотив путешествия, бегства от цивилизации к природе.
Обращение к творчеству Твена в данном контексте представляется нам вполне закономерным и плодотворным, ведь речь идет о писателе, склад личности которого формировался под воздействием двух культур: Нового Света и Старого. С одной стороны, в его произведениях представлены герои, в которых воплощены типичные черты представителя Нового Света — чистота, невинность, прямолинейность, узость, поверхностность мышления, неотесанность, простота, порой переходящая в простоватость, здравый смысл, практицизм, свободолюбие. С другой стороны, американский писатель прекрасно знал культуру Старого Света, он сумел разглядеть в ней мудрость, опыт, коварство, глубину, изысканность, эпикурейское умение наслаждаться жизнью. В произведениях Твена, посвященных противопоставлению Старого и Нового Света, возникает контраст между простаком-американцем и умудренным европейцем.
Специфика жанра путевого очерка позволяет автору при помощи образа путешествующего героя объединять в тексте документальные, художественные и фольклорные формы повествования, в любую минуту переходить к вольным рассуждениям по любому поводу, не подчиняясь закономерностям, присущим произведениям с четко выстроенной фабулой. Марк Твен опирался на эти традиции, и, более того, он внес огромный вклад в развитие жанра путешествия. В США именно Твен довел искусство писем — путевых очерков до уровня большой литературы. В своих книгах путевых очерков американский писатель сумел отразить жизнь во всей ее сложности, в единстве высокого и обыденного, трагического и комического. Давно известный жанр путевого очерка Твен дополнил юмористической характеристикой персонажей, сложной ролью автора-повествователя, неординарным взглядом на Европу, Восток и американцев в Европе, пародированием возвышенного стиля географических указателей и предыдущей литературы путешествий. Особы значимы в этом плане три его путевые книги — «Простаки за границей» (1869), «Пешком по Европе» (1880) и «По экватору» (1898).
Первая книга путевых очерков «Простаки за границей, или Путь новых паломников» (The Innocents Abroad, or The Pilgrims' Progress, 1869), явилась результатом первого путешествия Твена в страны Старого Света и стала своеобразным откликом на европейскую литературу того времени об Америке. Европейцы в то время отзывались об американцах как о нации, у которой нет своих традиций, культуры, которая подчинена идее достижения успеха и материального обогащения. В сознании американцев того времени Европа представлялась прошлым, где остались национальные корни переселенцев, богатый культурный пласт, но Старый Свет был для них покинутый и отвергнутый. Настоящее и будущее всего человечества американцы связывали с собственной страной. Как замечает Кайзерлинг, «...несмотря на отчетливые региональные отличия, они [американцы] поразительно похожи друг на друга... Их любовь к родному городу, как бы он ни был молод, фанатична; все обычаи и установления для них священны; само собой разумеется, что «Америка — это лучшее место для американцев», но все в ней, что далеко от родного дома и не похоже на него, оценивается как неполноценное»3. Эта точка зрения была характерна для раннего Твена. Он был уверен в особом предназначении своей страны. Цель путешествий Твена — познакомиться с современной социальной и общественной картиной жизни Европы, археологические памятники и музейные сокровища не заслоняли для него живой повседневной реальности.
Образ простака воплотился не только в персонажах книг Твена, но и в авторской позиции. В ранних книгах американского писателя оригинально представлен образ повествователя, он выступает здесь в двух ипостасях: во-первых, это сам Марк Твен как реальное лицо и как автор (наиболее ярко он проявляет себя в публицистических отступлениях, через созданную им структуру книг, через характеристику персонажей); во-вторых, это литературный двойник писателя — герой-рассказчик, автор как образ (маска «Марк Твен»). Эти отношения строятся на правилах игры и смены масок плута и простака. Новаторство Твена заключается в том, что его повествование содержит игру точек зрения, когда одна позиция автора по отношению к увиденному неожиданно сменяет другую, превращаясь в особенность его творческой манеры. Автор как реальное лицо — это образованный человек, знаток истории мировой культуры, однако комическая маска простака позволяет ему занять отстраненную позицию и продемонстрировать, таким образом, точку зрения на мир своих соотечественников — рядовых американцев.
Очерки путешествий «Простаки за границей» включают в себя два уровня повествования. В основе первого уровня находится само описание путешествия. В этом плане книга содержит большое количество объективного познавательного материала и личные впечатления автора от увиденного, она отвечает своим первоначальным задачам — развлечь и просветить американского читателя и достигнуть коммерческого успеха. Книги Твена обращены, прежде всего, к читателям-американцам, которым были понятны, близки и актуальны, затрагиваемые автором проблемы. При этом писатель реально оценивает свою читательскую аудиторию, поэтому основой его творческого метода становятся традиции американского юмора и реалистическое повествование.
Поскольку для Твена большое значение имела роль факта, документа при создании литературного произведения, он обращается к жанру «true relation» — «правдивого сообщения», с которого, собственно, и начиналась американская национальная словесность. Твен не стремился строго следовать канонам жанра путевого очерка (травелоге), об этом он открыто заявляет в предисловии, он говорит, что цель его книги заключается в том, чтобы: «показать читателю, какими он увидел бы Европу и Восток, если бы глядел на них своими собственными глазами, а не глазами тех, кто побывал там до него... Я... глядел на все беспристрастными глазами, и убежден, что, во всяком случае, писал честно»4. П.В. Балдицын пишет: «Вот это стремление увидеть мир будто заново, свежим взглядом, сохраняя точность деталей и собственное понимание вещей, и составляло самую суть реалистического письма»5. Твен возражал против разработки сложнейшей фабулы, создания искусственных, но эффектных ситуаций, он воплощал правду жизни, естественность развития действия и раскрытия характеров.
Реализм у Твена сочетается с комическим модусом художественности, который предполагает особое соотношение автора-героя-читателя. В монографии В.И. Тюпы «Художественность литературного произведения» об этом соотношении говорится следующее: «...герой в его ироническом самоопределении — притворном следовании нормам миропорядка — отнюдь не оказывается объектом разоблачения, осуждения, насмешки. Со стороны автора здесь насмешливое восхищение — иронически двойственное, «амбивалентное» завершение, в котором сам автор актуализирует себя в качестве субъекта иронического самоопределения»6.
Твеновский герой, как того и требует иронический тип художественности, испытывает постоянное разобщение своего внутреннего «Я» и той социальной роли, которую диктует ему американская действительность. Неудивительно, что твеновских героев исследователи традиционно соотносят с такими типами, корни которых уходят и к европейскому средневековому карнавалу, и к американскому фольклору. Это вполне справедливо, поскольку, как отмечает В.И. Тюпа, в ироническом способе самоопределения «обнаруживаются миросозерцательные истоки гротесковой поэтики завершения — «поэтики развоплощения» (Н.Я. Берковский), поэтики оксюморона и инверсии, уходящих своими корнями в «карнавальные мезальянсы» (М.М. Бахтин) и карнавальную эксцентрику, «изнаночность», «наоборотность»7.
Твен не только веселил своих читателей, он был захвачен философскими, нравственными и другими общечеловеческими проблемами. Исследователь М.О. Мендельсон отмечает: «Наблюдательный и наделенный от природы богатым чувством юмора Марк Твен обязательно заносил на бумагу заметки обо всех проявлениях ханжества, невежества и ограниченности, что ему встречались на пути, о поведении и мыслях, противоречащих естественному ходу вещей»8. Этот уровень восприятия творчества американского автора был рассчитан на немногочисленного образованного читателя, который за внешней веселой развлекательностью видел глубокие мысли автора о мире и о месте человека в нем.
Главной темой первой большой книги Твена является противопоставление Старого и Нового Света. Старый Свет изображается по принципу контраста с Америкой, при этом он выносится на суд естественного Разума, который воплощен в путешествующих американских простаках (The Innocents). Описания путешествий пронизаны духом американизма, идеологи которого восхваляют американский образ жизни и американский характер, противопоставляют Америку и американцев всему миру как избранную страну и избранный народ, отмеченные исключительностью. Эта идея «американской исключительности» начиналась с веры в «особую Божественную миссию протестантских наций с Англией во главе в деле освоения Нового Света».
В книге нашла отражение проблема культурного диалога Старого и Нового Света. Писатель сравнивает реальную жизнь Европы и США, конечно же, в пользу своей родины. От этого и появляется у Твена желание приподнять «американское» над «европейским», писатель признает, что многие европейские ценности не имеют практической значимости, он превозносит разумный утилитаризм демократической Америки. Такой настрой автора и порождает юмористический характер повествования. Так, в путешествие по Риму Твен включает рассуждения о том, что именно в Америке можно «поучиться уму разуму». Европа с ее старыми религиозными и культурными традициями не вызывает у Твена-путешественника и его соотечественников почтительных чувств. В главе о посещении Италии автор книги пишет: «Я всегда преклонялся перед могучим гением Микеланджело — перед человеком, который был велик в поэзии, в живописи, в скульптуре, в архитектуре, — велик во всем, за что бы не брался. Но я не хочу Микеланджело на завтрак, на обед, на ужин и в промежутках между ними. Я иногда люблю перемены. В Генуе все создано по его замыслу; в Милане все создано по его замыслу или по замыслу его учеников; озеро Комо создано по его замыслу; в Падуе, Вероне, Венеции, Болонье гиды только и твердят, что о Микеланджело»9.
Проамериканская направленность книги обусловлена мировоззрением писателя в ранний период творчества. Его отношение к Европе и своей родине впоследствии изменяется, это изменение будет проявляться от сборника — к сборнику.
Подзаголовок книги Твена — «Путь паломников» выводит на постижение второго уровня этого произведения. Здесь автор очерков пародирует книгу английского религиозного протестантского проповедника и писателя XVII века — Джона Беньяна — «Путь паломника» (или «Путешествие Пилигрима»), которая в свое время считалась самой читаемой книгой на английском языке, после Библии. Былая привлекательность этой книги для читателя, заключалась в том, что в аллегорической форме автор дает ответы на вопросы, которые волновали читателей его времени — постижение смысла человеческого существования, проблемы религиозной веры. К тому же, книга Беньяна полна доброты и захватывающего дух красноречия. Необходимо сказать о том, что эта книга была популярна в США и в более поздние периоды, включая начало XX века.
Твен, оспаривая мысли Беньяна, излагает свое понимание христианских идей. Американский писатель отмечает, что одним из главных аспектов жизни человека в Европе является религия. К религии у Твена особое отношение. Учитывая мировоззрение и художественный метод писателя, становится понятным, почему юмор и сатира в первой книге очерков «Простаки за границей» более всего направлены на сферу религии и, особенно — на несовершенство католичества. Американский писатель признает общечеловеческую значимость христианских заповедей, их высокую нравственную ценность. Однако он считает, что это является заслугой человека, Твен не верит в персонифицированного бога, он верит в бога всемогущего. Так Ф. Фонер приводит отрывок из неопубликованной записной книжки Твена: «Я верю, что моральные законы человеческого общества порождены опытом этого общества»10. Кроме того, Твен высказывает свое разочарование тем фактом, что в реальной жизни люди больше внимания уделяют исполнению религиозных обрядов и культов, нежели воплощению заповедей Христа. В этом более всего Твен обвиняет представителей католической церкви Старого Света, которые славились своим пристрастием к роскоши, и особое недовольство писателя вызывает торговля индульгенциями как особое проявление ханжества и лицемерия. Автор книги очерков критикует католическую церковь с позиций американца-пуританина.
Марк Твен в «Простаках за границей» высмеивает фанатизм верующих, сами библейские предания, подвергает сомнению саму идею существования Святой Земли, но главное — отсутствие у верующих чувства здравого смысла: «Если упрямцам и глупцам нужны еще более веские доказательства, что это и есть подлинный центр земли, — вот они. Прежде всего — из-под этой самой колонны взят был прах, из которого бог сотворил Адама. Это, конечно, решающий довод. Ведь маловероятно, чтобы первый человек был сотворен из земли низшего качества, когда имелась полная возможность достать первосортную землю из самого центра. Это очевидно для всякого, кто способен мыслить. Бесспорно Адам был слеплен из праха, добытого именно в этом месте, это доказано хотя бы тем, что за шесть тысяч лет никто не сумел доказать, что он добыт не здесь, а где-нибудь в другом месте»11.
Старый Свет американский писатель воспринимает как мир, полный отживших ценностей. Твен иронично описывает некоторые священные реликвии Миланского собора: «Священник показал нам два пальца апостола Павла и один — апостола Петра, косточку Иуды Искариота (она была черная), а также отдельные кости всех остальных апостолов и носовой платок, на котором Спаситель оставил отпечаток своего лица. Среди наиболее почитаемых реликвий нам показали обломок гроба господня, кусок тернового венца (в Соборе Парижской Богоматери есть целый), лоскуток багряницы Спасителя, гвоздь из креста и святую деву с младенцем, написанную святым Лукой. Это уже вторая мадонна святого Луки, которую нам довелось увидеть»12. Свое возмущение растиражированностью уникальных священных реликвий Твен выражает с помощью гиперболизации: «Мы уже видели тринадцать тысяч святых Иеронимов, двадцать две тысячи святых Марков, шестнадцать тысяч святых Матфеев, шестьдесят тысяч святых Себастьянов и набор из четырех миллионов монахов»13.
Критерием оценки всех аспектов религиозной жизни у Марка Твена является принцип гуманизма и здравого смысла. Такое мировосприятие отражено в книге американского автора при описании «живописных ужасов монастыря капуцинов»: «...все до единого украшения сделаны из человеческих костей! Мы видели изящные арки, возведенные из одних берцовых костей; удивительные пирамиды, сложенные из ухмыляющихся черепов; причудливые строения из голеней и предплечий...»14. В этом описании явно звучит осуждение писателем такого «творчества» с точки зрения здравого смысла «простака». Здесь невозможно не согласиться с мнением американского исследователя Ф. Фонера, который утверждает, что Марк Твен не был «безбожником», «для него искренней, жизнеутверждающей, реалистической была бы такая религия, которая бы вдохновила человечество на создание лучшего мира»15. Сравнивая религиозные традиции Европы и Америки, Твен восхваляет свою родину: «Все церкви обыкновенного американского города взятые вместе стоят меньше драгоценных побрякушек одного из сотни ее [Италии] соборов»16.
Образ «Марка Твена» отчетливо демонстрировал несовпадение, неадекватность маски и ее создателя. Писатель не мог полностью отождествляться с простаком, ибо он неизмеримо шире своего персонажа. Он видит и осознает гораздо больше героя-простака — знает историю, владеет изящным слогом и понимает объективную истину вещей. Его возмущало, что богатство и великолепие древних европейских памятников архитектуры и изобразительного искусства в реальной жизни соседствовало с нищетой и грязью бедных кварталов: «Голые девятилетние мальчуганы — и разодетые дети богачей; лохмотья — и блестящие мундиры; запряженные ослами тележки — и роскошные кареты; нищие, князья, епископы толкутся бок о бок на каждой улице»17. Герой-повествователь критикует несправедливое распределение материальных благ между людьми в Старом Свете, прикрытое религиозным благочестием: «Италия в течение полутора тысяч лет отдавала все свои силы, средства и энергию на возведение бесчисленных чудесных церковных зданий и ради этого морила голодом половину своих граждан. Сегодня она — огромный музей великолепия и нищеты»18. Еще большее потрясение на Твена произвели картины жизни простого народа в Святой Земле: «Вот он, Восток, которым я тысячи раз восхищался, любуясь богатой игрой света и тени на гравюрах. Но на гравюрах нет ни запустения, ни грязи, ни лохмотьев, ни блох, ни уродливых лиц, ни гноящихся глаз, ни пирующих мух, ни порожденной невежеством тупости во взгляде...»19.
Твен не подвергает насмешке, «разоблачению» Священные места на восточном побережье Средиземного моря, знакомые автору с детства по протестантской Библии, они описаны серьезным, порою даже торжественным языком. Так, например, палестинские католические монахи своими поступками заслужили уважение американского писателя и он открыто заявляет об этом: «Двери их всегда открыты, и здесь всегда радушно встретят достойного человека — все равно, одет ли он в лохмотья, или в пурпур. Католические монастыри — это великое благо для бедняков»20.
Культурные памятники, не связанные с европейским христианством, Твен ценит еще больше. Он восхищен Египтом, как музеем древностей под открытым небом, именно там американский писатель ощутил величие старины. Он был глубоко потрясен и растроган встречей с великим Сфинксом, при этом автор описывает его торжественно, величественно, без иронических замечаний.
Смех у Твена выступает как способ познания жизни. В книге «Простаки за границей» автор-повествователь прибывает в Старый Свет с уже имеющимся представлением о том, что ему предстоит увидеть. Автор очерков предварительно ознакомился с памятниками культуры по справочникам и путеводителям, однако в реальности не все его ожидания оправдались, и Твен начинает рассуждать об объективности полученной информации. Оказалось, что все то, о чем он прочитал, было идеализировано, приукрашено и оторвано от реальной действительности, о путешествиях было принято рассказывать в романтическом, приподнятом тоне, а ему как реалисту очень важна была объективность и достоверность. Твен использует здесь вольтеровский принцип изображения другой страны через сознание «дикаря» — американский простак ко всему подходит непредвзято, без романтизации, что видит, о том честно и говорит, не делая вид, что разбирается в искусстве. Простаков порой постигали большие разочарования при встрече с некоторыми священными памятниками Святой Земли: «Путешествия и жизненный опыт портят самые грандиозные картины, созданные нашим воображением, и отнимают у нас иллюзии, которыми мы себя тешили в детстве»21. Герой-повествователь сравнивает свое впечатление с так называемым «авторитетным источником» — книгой Вильяма С. Граймса «Бродячая жизнь в Палестине» — в ответ на его восхищение Иорданом он заявляет: «Однако мы перешли Иордан вброд и знаем по опыту, что многие улицы в Америке вдвое шире»22 и делает вывод: «Вот таким сладким вздором о Палестине пичкают читателей веками»23.
Простак — не только повествователь, это выразитель точки зрения рядового «среднего» американца — белого мужчины, протестантского воспитания (WASP). Каждый человек, столкнувшись с чужой культурой, прежде всего, отмечает для себя много необычного и странного. Представители каждой культуры в восприятии «чужого» мира оказываются в позиции наивного реализма. Им кажется, что их стиль и образ жизни являются единственно возможными и правильными, что ценности, которыми они руководствуются в своей жизни, одинаково понятны и доступны всем другим людям.
В первой книге путешествий Твена представлена галерея персонажей — соотечественников писателя, его спутников — наивных, простодушных, легковерных, необразованных простаков, но, в то же время, неизменных патриотов своей страны. Путешествующие с Твеном американцы вызывают у него смех, они ему, порой, даже симпатичны, ему приятно и интересно наблюдать, как они открывают для себя новый мир, отстаивают право иметь собственный взгляд на себя, независимый от наций-прародительниц. Автор изображает их неподдельный простодушный восторг и воодушевление по поводу поездки в неведомый для них Старый Свет, что выглядит комично. Так юный мистер Блюхер, «человек доверчивый, бесхитростный и общительный, но не из тех, кто хватает звезды с неба» искренне удивляется, что, оказывается, не все население Америки покидает континент вместе с ними. Другой американец — «один из наших всеобщих любимцев, Джек, замечательный юноша, обладатель головы, преисполненной здравого смысла» решил вести путевой дневник, как это принято всеми уважающими себя путешественниками, однако у него нет для этого внутренней потребности, и, соблюдая только лишь ритуал, Джек превращает серьезное занятие в фарс, который заканчивается для него только мучениями: «Я бы его и за миллион заканчивать не стал!». Твен замечает, как велико было желание у некоторых путешественников казаться гораздо умнее и образованнее, чем они были в действительности, и это ставило их в еще более глупую ситуацию. Показательным в этом плане является портрет одного из персонажей: «Оракул — это безобидный старый осел, который ест за четверых, выглядит мудрее всей Французской академии вместе взятой, никогда не употребляет односложного слова, если может припомнить более длинное, никогда даже приблизительно не понимает значения ни одного из своих длинных слов и всегда употребляет их не к месту... Он прочитывает главу из путеводителя, перепутывает из-за плохой памяти все факты, а потом отправляется искать жертву, чтобы обрушить на нее эту мешанину под видом познаний»24. Комический портрет здесь создается с помощью особого построения фразы, когда последующее утверждение несет в себе обратный смысл предыдущего.
Некоторые представители Нового Света, проникнув духом Франции, пытались вести себя как французы, слепо перенимая изящество их манер. При этом они не замечали, что со стороны выглядели смешно и нелепо — оказавшись оторванными от родной среды и избавленными от необходимости соответствовать требованиям делового успеха, простаки-американцы в Европе полностью раскрепостились. Автор комически обрисовывает сцену, когда один из его соотечественников «царственным жестом» требует себе за обедом вина, утверждая при этом, что без этого он не привык обедать. Этот американский простак так напыжился от осознания своего превосходства, что не мог удержаться от традиционного американского фольклорного хвастовства: «Я — свободнорожденный монарх, американец, и я хочу, чтобы все об этом знали!». Соотнося американские жизненные реалии с непомерным превознесением себя этим персонажем, автор низвергает его, давая ему ироническую характеристику: «Он забыл упомянуть, что происходит по прямой линии от валаамовой ослицы»25.
Несомненно, что Америка в XIX столетии представляла собой самую развитую страну цивилизованного мира в гражданском, экономическом и техническом отношении, с прогрессивной общественной и политической системой, вместе с тем в области культуры, в смысле творчества у американцев наблюдалось «хронологическое запаздывание», в силу исторических факторов. Обретенная независимость, установление демократической системы правления не только не способствовали, но, как это ни обидно, даже препятствовали росту мысли и вообще искусств. Победившая революция требовала жертв, подчиняя творческую энергию народа решению близлежащих задач. Несмотря на то, что количество университетов и колледжей увеличивалось, что, казалось бы и неплохо, но, к сожалению, идея полезного образования поработила идею знания бескорыстного. Твен обыгрывает это обстоятельство в книге «Простаки за границей» — американцы понимают утилитарную ценность вещей, но не эстетическую.
Соотечественники Твена часто выглядят невежественными. Особое чувство стыда за них писатель испытал при посещении великого Сфинкса (в главе о Египте): «Есть вещи, которые, щадя доброе имя Америки, лучше было бы, пожалуй, обойти молчанием; но дело в том, что ради истинного блага американцев как раз об этих-то вещах и следует говорить. Пока мы стояли, глядя на Сфинкса, на губе у него вдруг выросла то ли бородавка, то ли какая-то шишка. Послышалось знакомое постукиванье молотка, и мы тут же все поняли. Один из наших благонамеренных гадов ползучих — я хотел сказать: охотников за реликвиями — всполз наверх и пытался отбить образчик от лица самого величавого из всех творений рук человеческих»26. Твен видит свой идеал в объединении технических достижений современной ему Америки и культурного уровня Старого Света. Такой образ мира был бы самым подходящим для гармонического существования человека в нем.
На протяжении всего путешествия соотечественники Твена ведут себя очень развязано, бесцеремонно, они горды тем, что являются представителями «самой первой страны в мире», и считают, что культурные сокровища Европы, несравнимы с новейшими достижениями Нового Света. Это были американские провинциалы, никогда прежде не бывавшие в Европе, они были воспитаны в пуританских воскресных школах, не отличались образованностью, при этом вполне искренне полагали, что стоят на голову выше европейцев, а уж тем более восточных народов (дикарей), поскольку являются подданными США. Они не пытаются скрыть своей простоты, они ей хвастают. Как отмечает в своей работе исследователь М.О. Мендельсон: «Он [Твен] помогал им [американцам] расти в их собственных глазах, чувствовать себя умнее, лучше, богаче людей Старого Света... Они поехали в Старый Свет с его культурой тысячелетий не как робкие и благодарные ученики, а как равные, как победители, удачливые захватчики огромного континента, с его неисчерпаемыми ресурсами, богатые, сильные, даже наглые»27.
При этом безоглядная уверенность в собственном превосходстве прекрасным образом сочетается с комплексом личной и национальной неполноценности. В этой ситуации проявляется двойственность американского характера. С одной стороны, американцы самовлюбленные, высокомерные, они гордо, без всякого смущения осматривают достопримечательности Европы. И, в то же время, они не способны скрыть самой обыкновенной зависти: таких архитектурных красот, такой старины дома не отыскать на их родине. Американцы Твена тонко чувствуют истинное отношение к ним представителей европейской цивилизации, они не терпят проявления морального превосходства и поэтому используют своеобразные приемы самозащиты. «Новые паломники» с воодушевлением начинают играть роли простаков, навязанные им данной ситуацией. Так, например, на экскурсиях «вопросы обычно задает доктор, потому что он хорошо владеет своим лицом и как никто умеет принять слабоумный вид и говорить идиотским голосом. У него это получается очень естественно»28 — пишет Твен.
Соотечественники Твена не испытывают чувства трепетного преклонения перед открывшимся для них неведомым миром древности. Но одновременно они осознают, что ничем подобным они не могут похвастаться. Американские простаки Твена воплощают специфику национального американского сознания XIX века — присущие ей наивность, незрелость, ощущение ущербности от отсутствия корней культуры. Туристы из США порой, задавленные свалившейся на них лавиной культурного достояния, обороняются, издеваясь над европейскими гидами. Они скрываются под маской дремучего невежества — намеренно представляют себя намного глупее и необразованнее, чем они есть на самом деле, чтобы поставить гидов в нелепую ситуацию: «Кто такой этот Ренессанс? Откуда он взялся? Кто позволил ему наводнять венецианскую республику своей отвратительной мазней?»29. Когда генуэзский гид решил наповал поразить новых паломников, он представил их взору бюст и письмо Колумба. Но американцы совсем не торопились изумиться и расчувствоваться: «...великий Христофор Коломбо. Ну, а чем же он знаменит? ...Открыл Америку? ...Мы только что из Америки и ничего об этом не слышали»30. О письме Колумба доктор выносит неоспоримое суждение: «Худшего почерка мне не приходилось видеть»31. За внешней реакцией простаков скрывалось не столько непризнание таланта европейских живописцев, сколько пародирование автором невежественных простаков и «знающих» туристов, выставляющих свою образованность напоказ, т. е. «пресловутых знатоков из захолустья Нью-Джерси, которые с трудом постигают разницу между росписью и распиской»32.
Итак, в первой большой книге Твена «Простаки за границей» американские простаки путешествуют по Старому Свету. Книга очерков «Налегке» представляет жизнь простаков на родине. В некоторых европейских изданиях это произведение именовалось «Простаки — дома». «Налегке» — это автобиографическая книга, создана по мотивам воспоминаний писателя о годах пребывания на Дальнем Западе — в штатах Невада и Калифорния, в период «золотой и серебряной лихорадки» (1860-е годы).
Наиболее важные и самобытные элементы американской народной культуры (устный фольклор, национальный характер и др.) формировались именно на Западе США — на фронтире. Идея исключительности «американского опыта» получила наиболее законченное выражение в работе известного американского историка Фр. Дж. Тёрнера (1861—1932), по его мнению: «Американское общественное развитие постоянно начиналось на территории фронтира снова и снова. Это вечное возрождение, эта текучесть американской жизни, эта экспансия на запад с ее новыми возможностями и непрекращающимся соприкосновением с простотой примитивного общества — все это порождает силы, доминирующие в американском национальном характере. Верную точку зрения на историю США дает не Атлантическое побережье, а Великий Запад»33. Собственно говоря, образ Запада и является главным в сборнике Твена «Налегке».
По мнению М. Лернера34, американское сознание несло в себе два основополагающих образа. Первый — это уверенный в себе покоритель фронтира. Второй — это образ американской природы, огромного континента. Все эти образы представлены в книге «Налегке».
Всесторонний анализ американской действительности позволил Твену как писателю-реалисту создать в книге целостную и достоверную картину жизни западных территорий, обрисовать атмосферу, нравы, традиции, особенности жизненного уклада. Но главным предметом изображения в книге очерков «Налегке» является герой фронтира, ставший во многом воплощением национального характера в XIX веке. Твен создает галерею различных типов, реально существовавших людей и героев американского устного народного творчества: пионер-первопроходец, лесной житель (охотник, лесоруб), фермер, западный хвастун, головорез, янки из Новой Англии, полковник-южанин, чернокожий невольник, индейский вождь, пуританин, корреспондент и др. П.В. Балдицын выделяет разновидности персонажей фольклора американского Запада, который Твен использует в своем творчестве: «добродушный простофиля», «наивный дурень», «деревенский олух», «вдохновенный идиот», «западный хвастун», «доморощенный философ (мудрец)», «хитрый пройдоха», «хитрец янки»35. Мы в своем исследовании опираемся на эту типологию образов.
В индивидуальных образах своих героев Твен показывает влияние законов природы и общества на жизнь человека. Вполне справедливо замечание критиков, что работая над образами американцев в данном произведении, автор стремился подчеркнуть влияние на его собственный творческий метод фольклорных традиций, культуры фронтира. Это влияние проявилось в излюбленных художественных приемах Твена: склонность к комическим преувеличениям, гротескная гиперболичность повествования, спокойное изображение жестокости, сочетание трагического и смешного, особый интерес к окружающему миру (яркое и точное описание деталей быта и нравов, природы), широкое использование диалекта в комических целях.
Композиционно сборник очерков «Налегке» построен в соответствии с традициями американского устного рассказа — он представляет собой рамочную конструкцию из вставных рассказов, где главный герой-рассказчик связывает все линии повествования. Так, например, в книге появляется рассказ об одном событии, произошедшем несколько лет назад, когда индейцы напали на почтовую карету, причем погибли кучер, кондуктор и все пассажиры, кроме одного. Но затем Твен встретил на Тихоокеанском побережье не менее ста тридцати трех человек, спасшихся чудом в этой ситуации и рассказывающих о своих героических переживаниях, один из них семь лет спустя после нападения находил в своем теле наконечники стрел. Со стороны кажется, что рассказчик сборника представляет вниманию читателей небылицу, но для него самого — это реальный эпизод из повседневного быта Дальнего Запада. У человека с фронтира было особое понятие о правдоподобном и невероятном — трудно разобрать, где кончается одно и начинается другое. Действительно, такие события были обыкновенными для жизни Дальнего Запада, спустя какое-то время они становились легендами, и каждый хотел быть сопричастным ей. Этого можно было добиться, похваставшись своим участием в событии. Рассказами о себе жители фронтира утверждали себя в этом мире, поэтому хвастовство было необходимым элементом самопрезентации героев Запада. Именно этот тип «западного хвастуна» представлен в сборнике «Налегке».
Простак Джим Блейн рассказывает потрясающую «Историю про старого барана». Однако никакого старого барана в его повествовании слушатель не встречает, он рассказывает все подряд о разных людях, перескакивая с одной мысли или персонажа на другой не следуя логике событий, рассказывая о том, что ему придет на ум, с серьезным видом, не сомневаясь в реальности описываемых событий. Но даже если в его рассказах и есть частички правды, то они сдобрены фантастическими, неправдоподобными, но зато яркими, интересными, запоминающимися, веселыми подробностями и великим желанием развлечь своих слушателей. Его рассказы кажутся нелепым вымыслом, но они отражают традиции национального фольклора: в них есть искрометный юмор, гротеск, западное хвастовство, точные метафоры, на уровне идей — свойственное для жителей фронтира непочтительное отношение к смерти и увечьям. Например, тот же Джим Блейн рассказывает о старухе Вегнер, которая была одноглазая и, собираясь в гости, брала у другой такой же ее стеклянный глаз напрокат, но глаз был ей мал по размеру, так что иной раз он у нее перевертывался в глазнице или выпадал, тогда она подкладывала его ватой, чтобы он лучше держался. Мало того, у старухи Вегнер не было ноги, и она занимала у соседки ее деревянную ногу, а так как она была и лысая, то у другой соседки она занимала парик. Джим Блейн с его пристрастием к фантасмагориям и нелепостям был нормой американской действительности, поскольку именно этот тип успешно действовал в условиях фронтира. Естественное сознание помогало ему в этом, оно стало мерой, критерием существующего миропорядка Запада. Простак, живущий по законам природы, противопоставлялся героям цивилизованного Востока США. В европейской культуре этот тип героя соотносится с «чудаком».
Особого внимания заслуживает речь героев-простаков Твена. Их язык — грубоватый, сочный, яркий, противоречащий правилам изысканного вкуса, но это — язык рядового американца Запада. Его легко отличить от речевых интонаций простаков Вольтера и Диккенса. В сборнике «Налегке» простаки разговаривают на специфическом языке, который не всегда может понять образованный человек. Так, например, создавая образ простака Скотти Бригза, Твен уделяет внимание его речевой характеристике, он применяет стиль «плохописания», построенный на имитации разговорной, малограмотной, жаргонной речи. Скотти Бригз идет к священнику с просьбой произнести проповедь за упокой души его убиенного друга, он искренне старается разговаривать со священником вежливо и обходительно, тщательно подбирает самые возвышенные, с его точки зрения, слова. Это создает комическую ситуацию. Священник совершенно не понимает Скотти, создается ощущение, что герои как будто бы разговаривают на разных языках:
«Are you the duck that runs the gospel-mill next door?»36. («Вы, значит, и есть тот самый гусь, что ведает здешней евангельской лавочкой?»)37.
Священник не понимает его, однако на вопросы отвечает очень терпеливо и вежливо, но Скотти не понимает его язык и формулирует свой вопрос иначе:
«<...> you are the head clerk of the doxology-works next door» <...> «You don't smoke me and I don't smoke you. You see, one of the boys has passed in his checks and we want to give him a good send-off, and so the thing I'm on now is to roust out somebody to jerk a little chin-music for us and waltz him through handsome»38. («Вы в самом деле главный заправила аллилуйного заведения на углу? <...> Мы никак с вами не снюхаемся. Дело в том, что один из наших перекинулся, и мы хотим устроить ему крепкие проводы, и вот я печалюсь о том, как бы раздобыть типа, который бы завел свою шарманку да и отплясал бы нам всю эту музыку как следует»)39.
Когда в Калифорнии было обнаружено золото, большой поток переселенцев хлынул в этот край в поисках своей удачи, они были крепкими, бесстрашными, сильными, храбрыми, отчаянными, легко переносили все тяготы и лишения старательской жизни. Это было беспокойное и энергичное время — многие еще вчера не имевшие гроша за душой, за один день становились обладателями состояния в результате удачи на приисках. Образы старателей Запада становятся центральными в сборнике «Налегке». Так, например, Джон Смит, которому сопутствовала удача на приисках, отправляется в путешествие в Старый Свет, что было традиционным в таком случае. Возвратившись, эти счастливчик рассказывали об удивительных вещах, которыми полон мир. Смит рассказывает историю, которая произошла с ним на пароходе, где было заключено пари, кто точнее всего определит расстояние, которое будет пройдено за сутки, получит пятьсот долларов. Герой считает, что деньги должны отдать ему и простодушно подтверждает свою уверенность неоспоримыми фактами. Пароход прошел двести восемь миль. Смит написал 2009 и объясняет: «Если взглянете на мои цифры, вы увидите двойку и два нуля, это значит «двести», а затем идет девятка, значит всего двести девять, так что денежки я заберу»40. Логика его рассуждений выдает в нем тип «хитрого пройдохи». Автор раскрывает истинное лицо этого полного оптимизмом, довольного собой персонажа, который всячески старается утвердиться в новом обществе, пытается обрести успех, однако при этом прикидывается наивным, глупым «простаком», пытаясь таким способом провести окружающих.
Деньги тогда лились рекой, обладатель состояния мог все его оставить в игорном доме и быть при этом счастливым, ожидая следующей удачи. Надежды многих из них не сбывались, они либо были преждевременно убиты в уличной потасовке, либо проводили оставшуюся жизнь разочарованные несбывшимися надеждами. Марк Твен тоже решил испытать судьбу, попав в этот новый для него мир, на своем собственном опыте испытал его очарование и воздействие на становление характера человека. Он также был заражен болезнью золотоискательства, несколько раз на приисках Твен мог стать миллионером, но фортуна была не на его стороне. Зато будущий писатель обогатился в другом плане — он пополнил свой жизненный опыт встречами с различными типами людей, которые впоследствии вошли в галерею созданных им персонажей. Одна из таких встреч связана с образом старого старателя — «доморощенного философа», который, оценивая найденные Твеном блестящие камушки, заметил: «Не все то золото, что блестит». И даже больше: «Все, что блестит, не золото. Золото от природы вещество тусклое и невзрачное и только неблагородные металлы вызывают восхищение невежд своим мишурным блеском»41. Это открытие произвело на писателя сильное впечатление, впоследствии он художественно обработал этот образ мишурного блеска подделки и навсегда запечатлел в романе «Позолоченный век».
Народ Калифорнии был буйным и дерзким, преобладающее количество из них были преступники и головорезы, поэтому виски, драки и кутежи — были их излюбленным занятием. Убийства на Диком Западе в то время были не просто обычным, но почетным делом — уважение к человеку возрастало с увеличением счета его покойников. При этом западным головорезам было свойственно своеобразное «благородство» — в основном они убивали друг друга, «ибо смерть в постели считалась у них чуть ли не позорной, они гнушались такой мелочью, как жизнь простого обывателя»42. Но самым большим уважением и непререкаемым авторитетом пользовались кабатчики — содержатели салунов. Все общественные начинания должны были найти одобрение у них. Марк Твен, благодаря своему сильному характеру, проживая в этой «далекой стране», постепенно стал ощущать себя там своим. Ему также пришлось носить при себе револьвер, «чтобы не иметь вызывающего вида», хотя ему ни разу не случилось убить кого-нибудь.
Первые покорители Запада со временем осели и стали постоянными жителями новых земель, у них сложились свои традиции и нормы поведения. Новых переселенцев они встречали уже как чуждых им людей — им были смешны красивые, модные наряды жителей Новой Англии, их манера разговаривать и самое главное их непосвященность в область добычи руды, серебра и золота. Марк Твен преподносит взгляды на жизнь западного простака, ведя повествование от первого лица — от персонажа «Марк Твен». Однако сам автор, создавая сборник очерков в начале 1870-х годов, к тому времени уже являлся представителем восточных штатов, был человеком образованным, и только изображал из себя простачка, шута, чтобы быть свободным в смехе. Текст книги «Налегке» пронизан юмором, и читатель видит, что действительности автор осмеивает это снисходительное отношение старожилов к новоприбывшим на Дикий Запад.
Не зная и не стремясь узнать законы американского цивилизованного общества, западный простак оценивает поступки людей с точки зрения здравого смысла. Здесь автор поднимает проблему соответствия юридических норм законам человеческой природы. Простаки Запада считают, что вершить справедливый суд можно «попросту, без дураков», руководствуясь жизненным опытом и законами морали, для этого им не нужды чуждые понятия. Такую точку зрения Запада выражает капитан Нэд Блейкли из Калифорнии, который не понимает, зачем нужно судить очевидного убийцу своего помощника, когда его нужно просто убить. Нэда убеждают в необходимости суда, но он производит суд по своим правилам. Со стороны это выглядит комично, но сам капитан относится к своим обязанностям очень серьезно и с простодушной важностью совершает этот ритуал. После свершения «правосудия» больше всего его беспокоит вопрос, правильный ли способ смерти определили приговоренному. В этом эпизоде смех замечательно обнажает правду и нелепость такого судопроизводства.
Марк Твен в период пребывания в Стране серебра (как тогда называли прииски и рудники Невады) стал очевидцем того, как менялись судьбы многих людей. Отправившись за удачей и богатством, большинство из них, разорившись окончательно и утратив былые иллюзии, оставались под конец жизни одинокими, без средств к существованию. Но некоторым удача улыбалась фантастически быстро и неожиданно, с помощью денег они попадали в новый и неизвестный для них мир, в котором они выглядели наивными простаками, чудаками в глазах цивилизованных людей. Таким героем сборника очерков является полковник Джек, родом из глухой провинции. Когда на него неожиданно свалилось богатство, он с приятелем едет в Нью-Йорк и решает прокатиться на шикарной карете. Он нанимает омнибус, не зная о том, что это городской общественный транспорт, оплачивает проезд за всех пассажиров и считает, что они — его гости, полковник Джек делится с ними своим восторгом: «Это самое компанейское местечко, какое мне приходилось видеть»43.
Условия жизни этих покорителей новых земель были суровыми, это сформировало у них такие черты, как физическая сила, мужество, жесткость характера, быстрая реакция, но вместе с тем их душа могла оставаться благородной, чувствительной, нежной, восприимчивой. Таким был старый адмирал китобойного судна. Когда он появлялся среди людей — это была «взрывчатая смесь из ветра, грома, молнии и проникновеннейшего сквернословия», однако он был самым верным защитником туземцев Гавайских и Сандвичевых островов. Во всех драках он всегда был активным участником и всегда, без разбора на стороне слабого. Этот крепкий и осанистый человек постоянно находился в сопровождении своей собаки — маленького терьера, за которым адмирал ухаживал с материнской заботливостью и лечил его от недугов, существовавших лишь в воображении его хозяина. Такие противоречивые характеры порождал этот новый мир, полный реальных трудностей и при этом сохраняющий благородство и возвышенность души. Именно такими были простаки Дальнего Запада, сформированные культурой фронтира — они еще не были искушены пороками цивилизации, и деньги для них были пока целью, и не критерием жизни.
В отличие от так называемого «простачка» (The Simple), другой тип фольклорного героя — тип Нового Адама (The Innocent), глубоко постигает общечеловеческие морально-нравственные ценности и Америка для него — страна, дающая возможность реального их воплощения. Оторванность от цивилизации давала возможность жителям Дальнего Запада увидеть мир первозданным, не затронутым деятельностью человека. В тот период, который описывает Твен, еще полным ходом шло освоение западных территорий США, автор-повествователь и герои очерков «Налегке» присоединяются к этому великому движению. В книге содержится много описаний ярких картин природы Запада, которая представляется дикой, суровой, но при этом чрезвычайно живописной. В сборнике «Налегке» вновь возникает мотив сравнения Нового и Старого Света — огромные пространства США с гигантскими горами, озерами, водопадами, вулканами, лесами автор сравнивает с европейскими, и, конечно же, считает, что американские больше впечатляют, хотя они не очень известны.
Простаки Твена являются носителями просветительского идеала, они верят в целительное единение с природой. Приятное чувство оторванности от цивилизации писатель описывает в эпизоде, когда персонаж «Марк Твен» со своим приятелем Джонни отправляется в многодневный поход на озеро Тахо. Писатель был очарован величественной панорамой долин и гор, обрамляющих озеро, прозрачностью его вод, чудесным безлюдьем — все это отвечало эстетическим чувствам героев — создавало душевный покой. Герои ведут образ жизни, напоминающий существование древнего человека: сон на свежем воздухе, катание на лодке, рыбалка, при этом они не страдают от нехватки удобств, которые восполняются приятным ощущением свободы, счастья, безмятежности, душевного равновесия и спокойствия. Твен как автор-повествователь передает ощущение жизни простака, наслаждающегося природой вдали от цивилизации, он признается: «...я лучшей жизни никогда не знал — ни по книгам, ни по личному опыту»44. Выражая свою точку зрения по проблеме противопоставления цивилизации и природы американский писатель настаивает, что в споре между преимуществами цивилизации и жизнью «естественного человека», приоритет оказывается на стороне более человечной, гармонично устроенной жизни простодушных «детей природы». Однако следует оговорить, что этот вывод автора касается только белых американцев.
В ранних книгах Твена проявляется его высокомерное отношение к туземным народам. Здесь необходимо очертить два круга проблем. Во-первых, это — предвзятость по отношению к дикарям и аборигенам. В книге «Простаки за границей» звучат насмешки автора над нищими арабами, в книге «Налегке» проявляется настороженное отношение к индейцам (сопровождавшее писателя на протяжении всей жизни). Такая приверженность Твена идее превосходства белой расы объясняется тем, что американцы, как и европейцы рассматривают туземные народы сквозь призму понятия «цивилизации», для них народы, которые остались не затронутыми великой цивилизаторской миссией сначала Британской империи, а затем — американской демократии, воспринимаются как «выродившиеся дикари». Жители Запада, сталкиваясь с индейцами в реальной жизни, теряли романтическое представление о них, порожденное романами Купера, они считали индейцев «коварными, неопрятными, убогими».
Во-вторых, это — идиллическое представление о туземных народах (арабах, индейцах и др.) как о «благородных дикарях», которые тоже являются своеобразным вариантом «естественного человека», своеобразным проявлением типа простака. Такой тип героя традиционно изображался как житейски мудрый, благородный, справедливый, у него не было врожденной ненависти к белым, он воспринимал мир без заранее заданных правил и установок, непосредственно, как неискушенный ребенок, поэтому он ничему не удивлялся. Так, например, в эпизоде книги «Налегке» у Твена появляется образ стирающего белье индейца, на глазах у которого взорвалась печка, в который он хотел разогреть воду, при этом индеец не выказал ни тревоги, ни страха, ни замешательства. Он не знал, что в старой печке один из поселенцев хранил порох и разжег в ней огонь. После взрыва печка исчезла, не оставив ни осколка, на что индеец сказал: «Весь печка ушел!» — и как ни в чем не бывало, опять взялся за стирку.
В сборнике «Налегке» Твен вновь обращается к критике религии, однако здесь она связана не с христианским наследием Старого Света, писатель обращается к американской действительности XIX века, где в то время одновременно существовало множество направлений протестантизма — пуритане, квакеры, кальвинисты, евангелисты, пресвитериане, баптисты, адвентисты, методисты, пятидесятники, мормоны и ряд других. Представители каждого из них провозглашали именно себя истинными последователями учения Христа. В книге очерков «Налегке» писатель выражает позицию героя простака — простого американца, которому непонятны различия в доктринах между этими направлениями. Присутствует здесь и другой ракурс — герой «Марк Твен» с позиций пуританина иронизирует над мормонами, которые считают себя «святыми наших дней», выполняя «истребление нежелательных граждан», при этом мормоны провозгласили всех остальных граждан «язычниками». Твен критикует лицемерие мормонов, которые, например, провозглашают себя образцом в соблюдении норм морали и нравственности, а по сути дела нарушают самые элементарные общечеловеческие представления о семейной этике — являются приверженцами многоженства и инцеста. Американский писатель рассказывает об обычаях мормонов: «...тут можно узнать, как некий толстобрюхий боров, старейшина или епископ, женился на девочке — и ему понравилось, женился на ее сестре — понравилось, ...а потом, не насытившись, снова явился и попросил еще»45. Твен считает это абсолютно неприемлемым, но более всего его возмущает тот факт, что мормоны оправдывают это божественным волеизъявлением: «...согласно их вероучению, чем больше у человека на земле жен и чем больше он вырастит детей, тем более высокое место всем им уготовано в будущей жизни»46. Особой критике автора очерков подвергнута мормонская библия, которая, по его мнению, является «всего лишь бесталанным вымыслом, состряпанным по образцу Ветхого завета и дополненной скучным пересказом евангелия»47. При этом, Твен как реалист, не позволяет своим эмоциям возобладать над разумом, он сохраняет объективность в оценке мормонов — критикуя их моральные установки, американский писатель восхищается их трудолюбием (недаром на мормонском гербе изображен улей в окружении пчел), аккуратностью, деловитостью.
В книге «Налегке» освещен вопрос об отношении к религии жителей Запада США. С точки зрения автора, американцы в этом регионе напоминают дикарей с Гавайских островов — они не воспринимают суть веры, но охотно перенимают священные ритуалы. Наблюдение над жителями Запада вызывает у писателя ряд воспоминаний из своего путешествия на Гавайские острова — однажды одному миссионеру-проповеднику на Гавайских островах тяжело пришлось, сдерживаясь от смеха, с серьезным видом просвещать дикарей в тот день, когда они вырядились в одежду, привезенную для них с континента. Они решили поступить как цивилизованные люди — эти простодушные дети природы взяли каждый по одному предмету одежды, и одели на себя именно одну эту вещь и пришли на богослужение с самым серьезным видом. У одной почтенной дамы из всей одежды была только красивая шляпа и перчатки, другой мужчина надел брюки себе на шею и завязал их бантом. Они не понимали, что выглядят нелепо. В этом эпизоде Твен символически отображает отношение к религии поселенцев Запада, которые перенимают лишь ее внешние проявления.
Итак, книги «Простаки за границей» и «Налегке» представляют путевые очерки Твена раннего периода. Американский писатель впоследствии неоднократно обращался к излюбленному им жанру путевого очерка и теме противопоставления Старого и Нового Света. Остановим свое внимание на двух книгах более позднего периода творчества писателя. Сопоставление книг путевых очерков различных периодов творчества Марка Твена позволяет проследить изменение его мировоззрения относительно проблемы самоидентификации писателя как американца, специфики восприятия «чужой» культуры, трансформацию образа простака, созданному в его произведениях.
Примечания
1. Кагарманов Ю.М. Америка «закрывает» Европу // Западная Европа и культурная экспансия «американизма». — М.: Искусство, 1985. — С. 11.
2. Брукс В.В. Писатель и американская жизнь. Т. 1. Расцвет Новой Англии. — М.: Прогресс, 1967. — С. 340.
3. Кайзерлинг Герман фон Америка. Заря нового мира. — СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. — С. 57.
4. Твен М. Простаки за границей, или Путь новых паломников // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 1. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 61.
5. Балдицын П.В. Творчество Марка Твена и национальный характер американской литературы. — М.: Издательство «ВК», 2004. — С. 102.
6. Тюпа В.И. Художественность литературного произведения. Вопросы типологии. — Красноярск: Изд-во Краснояр. ун-та, 1987. — С. 148.
7. Тюпа В.И. Художественность литературного произведения. Вопросы типологии. — Красноярск: Изд-во Краснояр. ун-та, 1987. — С. 142.
8. Мендельсон М.О. Реализм Марка Твена. — М.: ИМЛИ РАН, 2005. — С. 50.
9. Твен М. Простаки за границей, или Путь новых паломников // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 1. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 289.
10. Фонер Ф. Марк Твен — социальный критик. — М.: Издательство иностранной литературы, 1961. — С. 174.
11. Твен М. Простаки за границей, или Путь новых паломников // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 1. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 525.
12. Там же. — С. 195.
13. Твен М. Простаки за границей, или Путь новых паломников // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 1. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 246.
14. Там же. — С. 289.
15. Фонер Ф. Марк Твен — социальный критик. М., 1961. С. 201—202.
16. Твен М. Простаки за границей, или Путь новых паломников // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 1. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 262.
17. Твен М. Простаки за границей, или Путь новых паломников // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 1. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 316.
18. Там же. — С. 262.
19. Там же. — С. 506.
20. Там же. — С. 556.
21. Твен М. Простаки за границей, или Путь новых паломников // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 1. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 553.
22. Там же. — С. 550.
23. Там же. — С. 496.
24. Твен М. Простаки за границей, или Путь новых паломников // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 1. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 106.
25. Там же. — С. 132.
26. Твен М. Простаки за границей, или Путь новых паломников // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 1. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 582.
27. Мендельсон М.О. Марк Твен. — М.: ИКАР, 2005. — С. 89.
28. Твен М. Простаки за границей, или Путь новых паломников // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 1. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 292.
29. Там же. — С. 247.
30. Там же. — С. 293.
31. Там же. — С. 269.
32. Там же. — С. 352.
33. Тёрнер Фр.Дж. Фронтир в американской истории / Пер. с англ. — М.: Весь Мир, 2009. — С. 14.
34. Лернер М. Развитие цивилизации в Америке: Образ жизни и мыслей в Соединенных Штатах сегодня. Т. 1—2. — М.: Радуга, 1992.
35. Балдицын П.В. Творчества Марка Твена и национальный характер американской литературы. — М.: Издательство «ВК», 2004. — С. 50.
36. Twain M. Roughing It. — New York: Penguin Books, 1985. — P. 338.
37. Перевод Топер В. и Литвиновой Т. по изданию: Твен М. Налегке // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 2. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 252.
38. Twain M. Roughing It. — New York: Penguin Books, 1985. — P. 339.
39. Перевод Топер В. и Литвиновой Т. по изданию: Твен М. Налегке // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 2. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 253.
40. Твен М. Налегке // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 2. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 243.
41. Твен М. Налегке // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 2. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 156.
42. Там же. — С. 264.
43. Твен М. Налегке // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 2. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 249.
44. Твен М. Налегке // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 2. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 127.
45. Твен М. Налегке // Собрание сочинений: В 12 т. Т. 2. — М.: ГИХЛ, 1959. — С. 85.
46. Там же. — С. 85.
47. Там же. — С. 90.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
