Во время путешествия на «Квакер-Сити» Твен подружился с одним из пассажиров, молодым Чарльзом Ленгдоном, сыном Джарвиса Ленгдона, миллионера, углепромышленника, принадлежавшего к элите, к сонму самых влиятельных людей Америки. Через Чарльза Твен познакомился с семейством его отца и дочерью Оливией, хрупкой, милой, красивой девушкой, в которую влюбился. Началось неспешное и респектабельное ухаживание; немалую роль сыграли письма Твена к Оливии, которую он считал «чудом природы». Трудно было бы представить более непохожих людей. Твен был старше Оливии на десять лет; он был выходец из самой грубой гущи жизни; она — воплощение утонченности и изысканных манер. Поначалу Твен воспринимался как инородное тело для клана Ленгдонов. Потребовалось около трех лет, чтобы отец семейства признал правомерность притязаний Твена на руку его дочери. Умный и образованный делец широкого масштаба, он не мог не покориться обезоруживающей силе твеновского таланта и обаяния. К тому же у молодого писателя уже просматривалось обнадеживающее будущее. В 1870 г. после долгого ухаживания состоялась свадьба Твена с Оливией. Год спустя молодожены переезжают в Хартфорд в штате Коннектикут: в этом известном культурном центре на востоке США Твен «интегрируется» в круг местной литературной и гуманитарной интеллигенции, среди которой: Гарриэт Бичер Стоу; писатель Чарльз Уорнер, будущий соавтор по роману «Позолоченный век»; священник Джозеф Твичел и другие.
В кругу семьи. Семейную жизнь Твена, по-видимому, можно назвать благополучной. Писатель был человеком «домашним», преданным своим близким. Его первенец, названный Ленгхорном, родился слабым и прожил недолго. Затем появились на свет три дочери: Сюзи, Джин и Клара, которых писатель безумно любил, но при жизни Твен потерял всех самых близких людей; его пережила только дочь Клара, певица, которая в 1909 г. вышла замуж за Осипа Габриловича (1878—1936 гг.), выходца из России, выпускника Петербургской консерватории, пианиста и дирижера. Много гастролируя по миру, он осел в США, где руководил Детройтским и Филадельфийским симфоническими оркестрами.
Вообще, Твен в глазах своих соотечественников был эталоном американского успеха. В 1880 г. писатель получил письмо от одного школьника. В классе было предложено сочинение на тему «Кем бы я хотел быть?». Школьник написал, что хотел бы быть Марком Твеном. По словам мальчика, Твен обладает завидными достоинствами: он «весельчак, настоящий клоун»; у него прекрасная семья; он богат, «воплощение американца», достиг «вершины», «владеет всем, чего только можно пожелать».
«Домашний цензор». В Хартфорде Твен, еще за несколько лет до этого щеголявший в робе старателя, оказался в обществе рафинированной финансовой знати, которую олицетворяли тесть и люди его круга. Жизнь в Хартфорде в роскошном особняке, отписанном Твену Чарльзом Ленгдоном, респектабельный быт, присутствие Оливии, женщины тонкой, начитанной, правда, скованной жесткими представлениями в духе пуританизма, — все это влияло на Твена. Оливия выполняла функцию негласного «домашнего цензора» Твена, «приглаживала» его тексты, настаивала на «купировании» всего «грубого», являющегося «вызовом правилам джентильности».
В архиве Твена хранятся рукописи, свидетельство редакторской работы Оливии. Ей не по душе фраза «распущенные женщины, пьяные женщины». Твен исключает слово «пьяные». Оливия настаивает, что фраза, упоминающая героев, которые «корчатся от приступов рвоты», звучит «вульгарно». Твен снова с ней соглашается. Слова «портки», «требуха», «вонь» Оливия желала бы совсем изгнать из обращения. На это Твен замечает, что жена «обескровливает» английский язык.
Среди недавно обнародованных документов писателя — записка Оливии к нему, безусловно, красноречивая: «Ты не забыл, дорогой, что обещал мне? Что я буду всегда в твоих мыслях, что ты знаешь, что мне понравится и никогда не отдашь в печать то, чего я не одобряю...» Записка была написана по-видимому в 1902 г., за два года до кончины Оливии.
В твеноведении не угасают многолетние споры относительно того, как оценивать роль Оливии в творческой судьбе Твена. Крайнюю точку зрения высказал известный литературовед Ван Вик Брукс, автор нашумевшей в свое время книги «Пытка Марка Твена» (1920 г.). В ней он гипертрофирует негативное влияние Оливии, а писателя представляет в виде «пленника» в стане богачей, «капитулировавшего» перед ними, скованного респектабельными «табу», что якобы не позволило раскрыть во всей полноте талант. Это, безусловно, упрощенная точка зрения бытовала в 20-е гг. Разделял ее Драйзер в статье «Два Марка Твена» (1935 г.).
Действительно, некоторые свои произведения, остро сатирические, обличительные по отношению к миру богачей и Америки в целом, Твен писал «в стол», полагая, что они достойны обнародования только после его смерти.
Так оно и случилось. Публикация этих произведений, естественно, неизвестных Ван Вик Бруксу, как будет показано ниже, растянулась надолго, продолжается не одно десятилетие после кончины Твена.
И вместе с тем влияние Ленгдонов на Твена неправомерно оценить упрощенно, негативно. Вчерашний фронтирсмен был призван являть и в жизни, и в творчестве «респектабельность». Должен был вести широкий образ жизни: в 1881 г. его расходы превысили 100.000 долларов в год — сумма, более чем внушительная, которую он уже не мог компенсировать литературными гонорарами. Тогда Твен, по примеру некоторых новых знакомых, счел для себя вполне естественным испытать силы в предпринимательстве, бизнесе. Имея к этому явную склонность, он основал свою издательскую фирму «Вебстер энд компани», в которой выпустил двухтомные «Мемуары» генерала Гранта, героя Гражданской войны, а затем 18-го президента США. Это приносит Твену прибыль в 150 тысяч долларов. Немало заработал он и на издании «Геккельберри Финна». Наконец, он стал инвестировать деньги в дело Джеймса Пейджа, изобретателя наборной машины. Во всем этом сказывался предпринимательский дух, прагматизм Твена, сына своего времени, что вполне «уживалось» с его художественным творческим темпераментом. Трудно однако себе представить, чтобы русские классики, скажем, Тургенев, Достоевский или Чехов, какими бы важными не были для них отношения с издателями, тиражи и гонорары, «совмещали» бы сочинительство с торговлей или каким-то иным прибыльным «делом».
Между тем, если рассматривать литературу Запада, Твен не был в этом качестве одинок. Автора бессмертного «Робинзона» Д. Дефо коммерческие взлеты постоянно чередовались с головокружительными провалами, а итог жизни он подвел таким двустишием:
Судеб таких изменчивых никто не испытал,
Тринадцать раз я был богат и снова беден стал.
Вспомним о Вальтере Скотте, пережившем крах в издательской деятельности со своим компаньоном Баллантайном, о гениальном Бальзаке, писательский талант которого сочетался с предпринимательской жилкой: он то занимался разработкой рудников на Сицилии, то издавал книги, то планировал вывоз леса из России. Но, как правило, писатели, может быть, к счастью для литературы, не преуспевали на деловой ниве. Твен не был исключением.
В начале 90-х гг. на писателя, казалось бы, столь удачливого и счастливого, обрушились финансовые неудачи. Лопнул проект наборной машины Пейджа, и вместо желанных миллионных прибылей Твен оказался в проигрыше. Обанкротилась и издательская фирма, которую он субсидировал. Нечто подобное произошло в свое время со столь антипатичным Твену Вальтер Скоттом. И, подобно Скотту, Твен прилагает огромные усилия, чтобы погасить внушительные долги: на это уходит несколько лет.
И все же, оценивая Твена в «контексте» Ленгдонов, следует помнить и то, что глава семьи, миллионер, и его домочадцы были убежденными аболиционистами. И это, видимо, повлияло на Твена, человека с «южным» воспитанием. Его восприятие расовой проблемы менялось в положительную сторону. В «Геке Финне» он с теплотой обрисовал фигуру черного невольника Джима. Он оплатил полный курс обучения одному темнокожему студенту в Йельском университете: это он считал «своей долей погашения ущерба, какую должен каждый белый каждому негру».
Вообще, в своих воззрениях Твен эволюционировал: в молодые годы он, например, питал неприязнь к «чужакам», представителям других этнических групп. По мере роста Твен, по словам У.Д. Хоуэллса, «утрачивал южные черты своего отца и приобщался к широкой демократии фронтира». Коснувшись вопроса о расовых предрассудках, — пишет известный твеновед Диксон Уэктер, — необходимо сказать, что Твен всегда безоговорочно восхищался евреями, защищал китайцев, которых побивали на улицах Сан-Франциско». Известно, что он недолюбливал французов; но самую восторженную свою книгу он посвятил их национальной героине Жанне д'Арк.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
