Подводя итоги развитию Твена в 1880-х годах, следует коснуться развязки обеих его важнейших книг этого периода-«Приключений Гекльберри Финна» и «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура».
На тридцать первой главе «Приключений Гекльберри Финна» Твен, как известно, обрывает свою обличительную социальную панораму. На сцене вновь появляется Том Сойер, и книга завершается юмористическими главами, в которых ему предоставлена главная роль. Содержание этих заключительных глав — игра, придуманная Томом Сойером: вторичный, на этот раз фиктивный, побег Джима, который, как выясняется, уже отпущен на волю своей владелицей, но не знает об этом.
Резко меняется вся социально-психологическая и художественная атмосфера книги. Если в Поквиле и в Бриквиле, в помещичьем доме Гренджерфордов и в мещанском домике Уилксов царили убийство и жестокость, грязь и стяжательство, то теперь Твен ведет читателя на ферму Сайлеса Фелпса, мелкого фермера-рабовладельца, где господствуют патриархально-старосветские нравы и родственная добросердечность. После нескольких сюжетных перипетий, восходящих к мальчишеским авантюрам «Приключений Тома Сойера», все улаживается к общему удовольствию, и герои книги весело прощаются с читателем.
Мало что связывает эти заключительные главы «Гекльберри Финна» с основным содержанием повести. Комедийный побег Джима выглядит почти как насмешка над настоящим побегом. Гек и Джим — герои странствия по Миссисипи — обречены на неподобающие им незначительные и бессодержательные действия. Трагическая эпопея американской жизни превращается в бытовую комедию.
Трудно признать эти главы «Приключений Гекльберри Финна» истинным окончанием книги. Конфликт «плота» и «берегов Миссисипи», борьба Гека и негра Джима с их недоброжелателями и преследователями — неравная борьба, и она складывается не в пользу беспризорного мальчугана и беглого негра. Вот мерзавцы перехитрили Гека. Вот они продали старого Джима. Судьба беглецов горька. Что может их ждать? В рабочих заметках Твена к «Приключениям Гекльберри Финна» есть фраза о линчевании негра. Быть может, этот негр — Джим?
Так или иначе, для того чтобы закончить «Приключения Гекльберри Финна» в согласии с художественной логикой произведения, Твен должен был осудить действительность, которую нарисовал, с той силой отрицания, с какой осудил ее в главах о старосветской Америке, не вошедших в текст «Жизни на Миссисипи». Он дрогнул перед этой задачей, не почувствовал себя готовым к ней и, призвав на помощь светлые воспоминания детских лет, попытался смягчить свой приговор американской жизни.
Критическое отношение Твена к американской действительности не ослабевало, напротив, оно углублялось. Таким образом, его отход в развязке «Гекльберри Финна» от нового социального содержания, вложенного им в повесть, был отступлением или компромиссом и свидетельствовал о том, что формирование критико-реалистических тенденций в его творчество 1880-х годов встречало серьезные препятствия.
Если игнорировать актуально-современные мотивы «Янки из Коннектикута», проходящие в повести «подспудно», а частью, как было показано, даже не проникшие в ее окончательный текст, сумрачное заключение повести может показаться художественно необоснованным. Гротескное столкновение американца XIX столетия с давно отжившими нравами средневековья не дает повода для отчаяния, которое звучит в конце книги. Я уже говорил, что восприятие Твеном неудачи Янки как социальной драмы можно с достаточной степенью уверенности связывать с тем современным содержанием, которое он, наполовину сознательно, наполовину стихийно, вносит в повесть. Сейчас я хочу сказать о личной судьбе героя, которую также нельзя правильно понять, не соотнося личность героя с личными взглядами и чувствами автора.
Янки умирает, перенесенный снова в современность, умирает одиноким и несчастливым. Он оторвался от близких и друзей XIX столетия и лишился близких и друзей в утопическом мире. «Заключительный постскриптум автора», в котором описана смерть Янки, проникнут глубокой меланхолией.
«Уж рассветало, когда я отложил рукопись. Дождь почти перестал, мир был сер и печален, буря, утихая, вздыхала и всхлипывала». Так начинается этот постскриптум. Далее кратко описаны последние минуты Янки, пытающегося в мучительном бреду осмыслить свое существование в двух мирах.
Твен вложил слишком много заветных мыслей в своего героя, чтобы не отождествлять его в какой-то мере с собой, с тем, что было в нем самом и от запальчивого буржуазного демократа, критикующего «старый порядок», и от американского рабочего, и от американского прогрессивного интеллигента. При всей своей гротескности Хэнк Морган — Янки — единственный в творчестве Твена современный герой, активно и сознательно действующий в общественной среде и поддерживаемый в своих действиях автором. То, что Янки — этот современный герой — действует в обстоятельствах, которые никак не назовешь «типическими», а именно в королевстве короля Артура, еще раз указывает на трудности, которые стояли не только перед Твеном, но и перед другими американскими писателями, нащупывавшими путь к созданию американского социального романа. В основном эти трудности сводились к неумению анализировать экономическую и социальную структуру американского общества.
Одиночество героя в финале повести вводит нас в атмосферу все более усиливающегося внутреннего одиночества Твена, угнетающего его бессилия перед лицом требований, которые предъявляет ему современная жизнь.
Развязка «Янки из Коннектикута» не служит цели смягчения противоречий, обрисованных в повести, — в этом смысле Твен делает важный шаг вперед по сравнению с «Приключениями Гекльберри Финна». Однако в этих двух финалах есть нечто характеризующее общие затруднения автора: он видит противоречия американской действительности, но не может найти художественного решения, которое давало бы общественный выход его протесту.
Как и «Приключения Гекльберри Финна», «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» является новым словом в художественном развитии Твена, хотя новое и представлено в повести фрагментарно.
Гротескный юмор, которым Твен так широко пользуется в повести как основным художественным методом, в значительной мере является повторением, подчас утрированным, юмористической поэтики «Простаков». Безусловно, новой страницей в творчестве Твена следует считать его опыты в области социально-утопического и социально-фантастического жанра. Таково введение, в котором рассказчик, выступающий посредником между читателем и героем повествования, сообщает о своей случайной встрече с незнакомцем, побывавшим в VI веке. Они встречаются в толпе туристов, осматривающих старинное вооружение в Варвикском замке. Незнакомец поражает рассказчика тоном своих комментариев, когда он говорит об историческом прошлом, представленном в экспонатах музея.
«О сэре Бедивере, о сэре Борее де Ганисе, о сэре Ланселоте Озерном, о сэре Галахаде и о других славных рыцарях Круглого стола он говорил совершенно так же, как я говорил бы о своих ближайших личных друзьях, врагах или соседях... Внезапно он повернулся ко мне и сказал так просто, как говорят о погоде и самых обыденных вещах:
— Вы, конечно, слышали о переселении душ. А вот случалось ли вам слышать о переселении тел из одной эпохи в другую?
Я ответил, что не случалось. Он не обратил на мой ответ никакого внимания, как будто бы и в самом деле разговор шел о погоде. Наступило молчание, которое сразу же нарушил скучный голос наемного проводника:
— Древняя кольчуга шестого века, времен короля Артура и Круглого стола; по преданию, принадлежала сэру Саграмору Желанному; обратите внимание на круглое отверстие между петлями кольчуги с левой стороны груди; происхождение этого отверстия неизвестно, предполагают, что это след пули. Очевидно, кольчуга пробита после изобретения огнестрельного оружия. Быть может, в нее выстрелил из озорства какой-нибудь солдат Кромвеля.
Мой знакомый улыбнулся, — улыбка у него была какая-то странная, так, быть может, улыбались много сотен лет назад, — и пробормотал про себя:
— Что скрывать! Я-то знаю, как была пробита эта кольчуга. — Затем, помолчав, добавил: — Я сам ее пробил».
Видимая обыденность, с которой невероятное вторгается в размеренное течение повседневной жизни, становится в дальнейшем важным звеном в поэтике фантастико-утопического романа Уэллса. Твен предвосхищает его в этих страницах своей повести. Тревога охватывает читателя, он ждет чего-то глубоко значительного.
Отпечаток крупных и трагических событий лежит и на заключительных главах повести, «Постскриптуме Кларенса», в котором молодой друг и соратник Янки перед своей кончиной повествует о постигшей их катастрофе, и уже упоминавшемся «Заключительном постскриптуме автора» — этих двух сумрачных аккордах, завершающих повесть.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
