15 января 1907 г.
Род человеческий всегда был очень интересен, и история учит нас, что он всегда — неизменно — таким и будет. Он всегда одинаков, он никогда не меняется. Условия его жизни временами меняются — к лучшему или к худшему, — но характер рода человеческого остается постоянным и не меняется никогда. В течение веков человечество создало несколько великих и сильных цивилизаций и явилось свидетелем того, как незаметно возникали неожиданные обстоятельства, приносившие с собою смертоносные дары, — люди принимали их за благодать и приветствовали их появление, — после чего эти величавые цивилизации разрушались и гибли.
Нет никакого смысла пытаться помешать тому, чтобы история повторялась, ибо характер человека всегда будет обрекать эти попытки на неудачу. Всякий раз, когда человек делает большой шаг вперед в области материального благосостояния и прогресса, он неизменно полагает, что это его прогресс, тогда как на самом деле он не продвинулся вперед ни на йоту, вперед продвинулись лишь условия его жизни, он же остается на прежнем месте. Он знает больше, чем знали его предки, но интеллект его ничуть не выше их интеллекта и никогда выше не станет. Он стал богаче своих предков, но характер его по сравнению с их характером не улучшился. Богатство и образование не являются вечным достоянием, они исчезнут, — так было с Римом, Грецией, Египтом и Вавилоном, — а за ними последует моральная и духовная ночь, тяжелый долгий сон и медленное пробуждение. Время от времени происходит нечто напоминающее изменение его характера, но это изменение преходяще. Человек не может даже придумать себе религию и сохранить ее в целости — обстоятельства всегда оказываются сильнее его самого и всех его деяний. Условия и обстоятельства постоянно меняются и постоянно заставляют человека видоизменять свои верования, дабы привести их в соответствие с новой обстановкой.
В течение двадцати пяти — тридцати лет я тратил очень много — пожалуй, даже слишком много — времени на догадки о том, каков будет процесс, который превратит нашу республику в монархию, и скоро ли наступит это событие. Каждый человек — господин, но одновременно слуга, вассал. Всегда есть кто-то, кто взирает на него с почтением, кто восхищается им и завидует ему; всегда есть кто-то, на кого взирает с почтением он, кем он восхищается и кому завидует. Такова природа человека, таков его характер, — он нерушим и неизменен; и потому республики и демократии не годятся для человека: они не могут удовлетворить его потребностей. Его свойства всегда будут порождать такие условия и обстоятельства, которые в конце концов дадут ему короля и аристократию, коим он мог бы почтительно поклоняться. При демократическом режиме человек будет пытаться — причем самым искренним образом — не допускать к власти корону, но обстоятельства обладают огромной силой и в конечном счете заставят его покориться.
Республики жили подолгу, монархия живет вечно. Еще в школе мы узнаем, что огромное материальное благосостояние влечет за собою условия, которые развращают народ и лишают его мужества. Вслед за этим гражданские свободы выносят на рынок; их продают, покупают, расточают, выбрасывают вон, и ликующая толпа на щитах и плечах поднимает своего кумира и навсегда водворяет его на трон. Нас всегда учат, — то есть прежде всегда учили, — не забывать о примере Рима! Учитель рассказывал нам о суровой добродетели Рима, об его неподкупности, любви к свободе, о безграничном патриотизме, — всеми этими свойствами Рим отличался во времена своей молодости и бедности; затем учитель рассказывал, как позже народ, ликуя, приветствовал расцвет материального благосостояния и могущества Римской республики, не ведая о том, что это не благодатные дары, а смертельный недуг.
Учитель напоминал нам о том, что гражданские свободы Рима были проданы с молотка не за один день, — наоборот, их покупали медленно, постепенно, понемножку, из-под полы; сначала за них давали немного зерна и масла самым бедным и обездоленным, потом зерно и масло раздавали избирателям, которые были уже не столь бедны, а потом все то же зерно и масло раздавали направо и налево — всем, кто мог продать свой избирательный голос. Словом, было то же самое, что происходит и в нашей истории. Вначале мы — по справедливости и с честными намерениями — давали пенсии тем, кто этого заслужил, — инвалидам Гражданской войны. С этого честные намерения начались, и на этом они окончились. Мы внесли множество самых неожиданных добавлений в пенсионный список, причем наши цели опозорили военный мундир и законодательные органы, которые голосовали за эти добавления: ведь единственной причиной этих дополнительных списков была покупка избирательных голосов. Опять все то же самое: зерно и масло за обещание содействовать окончательному ниспровержению республики и замене ее монархией. Монархия победит так или иначе, даже и без этого, но это представляет для нас особый интерес в том смысле, что в огромной степени приближает день ее победы. У нас имеются два условия, которые были в Риме — баснословное богатство с неизбежно следующей за ним коррупцией и моральным разложением, а также состоящие из зерна и масла пенсии, — то есть, иными словами, подкуп избирателей. Все это лишило гордости тысячи не устоявших перед соблазном людей и превратило их в нищих, охотно и без зазрения совести принимающих подаяния.
Достойно удивления, что физическая храбрость встречается на свете так часто, а моральная храбрость так редко. Года два назад один ветеран Гражданской войны спросил меня, не хочется ли мне когда-нибудь выступить с речью на ежегодном съезде Великой Армии Республики. Я вынужден был признаться, что у меня не хватит духу отважиться на такое предприятие, — ведь мне пришлось бы упрекать старых солдат, что они не возмущаются нашим правительством, которое покупает голоса избирателей за места в пенсионном списке, тем самым превращая остаток их доблестной жизни в одно сплошное позорище. Я мог бы попытаться произнести эти слова, но у меня не хватило бы смелости, и я потерпел бы полное фиаско. Я бы являл собою жалкого морального труса, который пытается осуждать толпу существ той же породы — людей почти столь же робких, как он сам, и ничуть не хуже его.
Да, так оно и есть — морально я так же труслив, как и все прочие, и все же мне кажется удивительным, что из сотен тысяч бесстрашных людей, не раз встречавшихся лицом к лицу со смертью на кровавых полях сражений, не нашлось ни одного человека, у которого хватило бы смелости открыто предать анафеме законодателей, низведших его до уровня жалкого прихлебателя, выпрашивающего подачки, а также изданные ими ублюдочные законы. Все смеются над нелепыми дополнениями к пенсионному списку, все смеются над самым нелепым, самым бесстыдным, самым откровенным из всех этих законов, над единственным открыто беззаконным из всех этих законов — над бессмертным приказом № 78. Все смеются — втихомолку, все глумятся — втихомолку, все возмущаются — втихомолку; всем стыдно смотреть в глаза настоящим солдатам, — но никто не выражает своих чувств открыто. Это вполне естественно и совершенно неизбежно, ибо человек вообще не любит говорить неприятности. Таков его характер, такова его природа; так было всегда. Природа человека не может измениться: до тех пор пока человек существует, она никогда не изменится ни на йоту.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
