Как странно, что я, будучи совершенно неспособен писать красками или рисовать, иногда, зажмурив глаза, вижу перед собой лица (всегда темные, цвета дубленой кожи), миниатюры очень изящных очертаний, различаю детали, наслаждаюсь ими. Откуда они? Это незнакомые мне лица, совсем чужие. Откуда они в моем воображении? И откуда эти прелестные лица, которые я вижу во сне? Сознательным усилием я не могу представить себе ни одного человеческого лица.
Богу следовало бы переодеться в штатское платье и лично обследовать жизнь лондонских бедняков. Он был бы тронут и сделал бы что-нибудь для них.
Он не был лжецом, но он любил внушать превратные представления. Он не разменивался на мелочи. Если, например, он запачкал бы брюки разными красками, он не стал бы лгать вам по этому поводу, но все же создал бы впечатление, что испачкался, скатываясь с радуги.
18 марта 1897. — Снилось, будто я поймал прекрасную рыбу в четырнадцать дюймов длиной и предвкушал, какова она будет на блюде. Я был очень голоден. Потом я почувствовал тревогу и разочарование. Было воскресенье, и принести рыбу домой было невозможно: если Ливи узнает, что я удил в день субботний, она будет ужасно огорчена. Тут я сообразил, что могу подарить ей рыбу, и тогда она ничего не скажет.
Если не считать этого последнего обстоятельства, сон дает совершенно правильное представление обо мне и о ней. Во сне, впрочем, мне казалось вполне естественным и то, что она поступится из-за рыбы своими религиозными убеждениями.
28 марта. — Твичел прислал мне большую газетную вырезку с заголовком на пять столбцов: «Конец Блестящей Карьеры». Там сообщается, что я живу в Лондоне в нищете и что семья бросила меня. Если бы это исходило от собаки, коровы, слона или другого высшего животного, я преисполнился бы ярости и отвращения, но это дело рук человеческих, и нужно быть снисходительным.
Лондон. 13 апреля 1897. — Сегодня окончил свою книгу.
18 мая 1897. — Снова окончил свою книгу. Дописал тридцать тысяч слов.
Меня посетил мистер Уайт, здешний корреспондент «Нью-Йорк джорнел», и показал две телеграммы из своей редакции.
Первая: «Если Марк Твен умирает в Лондоне в нищете, шлите 500 слов».
Вторая (более поздняя): «Если Марк Твен умер в нищете, шлите 1000 слов».
Я объяснил ему, в чем дело, и продиктовал ответную телеграмму примерно такого содержания: «Джеймс Росс Клеменс, мой родственник, был серьезно болен две недели тому назад; сейчас он поправился. Слух о моей болезни возник из-за его болезни; слух о моей смерти сильно преувеличен. Я здоров. Марк Твен».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
