Марк Твен | Сочинения | Из «Записных книжек»

Немецкая печка

— Кто здесь погребен?

— Никто.

— Почему же стоит памятник!

— Это не памятник. Это печка.

Мы стояли, обнажив головы. Теперь мы надели шляпы. Печка в восемь футов вышиной. Посредине утолщение, напоминающее женский бюст в три с половиной фута на два с четвертью, наверху разнообразные украшения.

2 мая в В. — Слушал кукушку. Генрих спросил: «Сколько лет я проживу?» Кукушка куковала в течение двадцати минут; таким образом, Генрих переживет Мафусаила. Это первая кукушка, которую я слышал отдельно от часов. Удивительно, как она искусно подражает своим собратьям в часах, хотя, я уверен, ей ни разу не приходилось их слышать. Что может быть отвратительнее часов с кукушкой?

Во Франкфурте газовые рожки с девятью горелками. Однако приходится зажигать не меньше восьми, чтобы увидеть девятую. Плохой газ не имеет национальности.

У геттингенских студентов страшно изуродованы лица. Встретишь человека и не знаешь, ветеран он франко-прусской войны или просто получил высшее образование.

Кондуктор в новом с иголочки мундире и любезен как... впрочем, в Америке нет объекта для подобных сравнений, хоть любезность и недорого стоит. Невежливость — наша национальная черта, причем не прирожденная, а благоприобретенная. Интересно было бы выяснить, от кого и каким путем она нам досталась.

Помещение банка в Гамбурге раньше, видимо, служило конюшней. Если бы наши банкиры были столь же скромными, быть может банки реже бы лопались.

Джон Хэй в дилижансе весь день пытался разговориться с соседом по-немецки. Наконец тот, в отчаянии, сказал: «Будь она проклята, эта тарабарщина!» Хэй бросился ему на шею: «Воже мой, вы говорите по-английски!»

Некоторые немецкие слова настолько длинны, что их можно наблюдать в перспективе. Когда смотришь вдоль такого слова, оно сужается к концу, как рельсы железнодорожного пути.

Объяснял на чистейшем немецком языке двум немцам, как пройти в Вольфсбруннен. Один из них всплеснул руками и сказал: «Gott im Himmel!»¹

Видел сон, будто все дурные иностранцы попали в немецкий рай, не понимают ни слова по-немецки и жалеют, что нельзя перебраться в ад.

Чтобы придать немецкой фразе законченность и изящество, нужно прибавить в конце: wollen haben sollen werden.

Маннгейм, 24 мая, в театре. — Шел «Король Лир», начали ровно в шесть. Не понял ни слова, грохотал очень похожий гром, также отличные молнии. Дж. сказал: «Слава богу, хоть гром гремит по-английски». Потом дома добавил: «Просидел три часа, ничего но понял, кроме грома и молнии».

Если вы уроните в спальне на пол монетку, пуговицу от сюртука или запонку, они спрячутся и найти их будет нелегко. Найти носовой платок, положенный под подушку, невозможно.

Собака будет «der Hund». Возьмем теперь эту собаку в родительном падеже, и что же — вы думаете, это будет все та же собака? Нет, сэр, она станет «des Hundes». Возьмем ее в дательном, — и что же получится? Это уже «dem Hund»! Пропустим-ка ее в винительном. Она ни более ни менее как «den Hund». Теперь предположим, что наша собака имеет близнеца и что эту сдвоенную собаку нужно просклонять во множественном числе. Что же, пока ее прогонят еще сквозь четыре падежа, сна составит целую международную собачью выставку. Я не собачник, но ни за что не позволил бы себе так обращаться с собакой, будь это даже чужая собака.

Такая же картина с кошкой. Когда ее выпускают в именительном падеже единственного числа, это — прелестная кошечка. Они гонят ее сквозь четыре падежа и шестнадцать артиклей, и когда она вылезает из винительного множественного числа, вы не признаете ее за ту же кошку. Да, сэр, если немецкий язык примется за кошку, — прощай кошка! Я считаю своим долгом сообщить об этом.

28 мая. — Приобрел в дворцовом музее два пышно разукрашенных пугала, думаю начать с них портретную галерею своих предков. Один доллар и двадцать пять центов за мужской портрет, два доллара пятьдесят центов — за женский. У джентльмена на портрете весьма самодовольная усмешка, но если бы он предвидел, что через сто лет будет продан за доллар с четвертью республиканцу, не могущему похвастаться ни титулом, ни знатным происхождением, наверно его усмешка поблекла бы.

А вы, разряженное юное создание, с прической в виде аптекарской ступки, увенчанной розами, — что сталось с вашей прелестью за истекшее столетие? Наверно, ваши поклонники восхищались этим портретом

и предрекали, что через сто лет он сравняется в славе и ценности с портретами старых мастеров и его купит разве только король или владелец пивоваренного завода. И вот вы проданы за два с половиной доллара.

Антикварный дубовый стол и кресло. Купил очень дешево в Гейдельберге. Сделаны в прошлом году из сосновых досок и покрашены черной акварельной краской. Вытер всю антикварность за полтора месяца.

Сегодня утром в дворцовый парк вошли гуськом шесть студентов. Каждый торжественно вел на сворке большого пса.