Дружба — это такое святое, сладостное, прочное и постоянное чувство, что его можно сохранить на всю жизнь, если только не пытаться просить денег взаймы.
Календарь Простофили Вильсона
Всегда помните о сути вещей. Лучше быть молодым навозным жуком, чем старой райской птицей.
Календарь Простофили Вильсона
Теперь давайте посмотрим, что сталось с Рокси.
Ей было тридцать пять лет, когда она получила вольную и пошла служить на пароход. Ей удалось поступить младшей горничной на «Великий Могол», курсирующий между Цинциннати и Новым Орлеаном. После двух или трех рейсов она уже овладела всеми тонкостями новой профессии и успела влюбиться без ума в пароходную жизнь с ее вечным движением, независимостью и романтикой. Спустя некоторое время Рокси получила повышение — должность старшей горничной. Она была любимицей всего пароходного начальства, которое с ней любезничало, и Рокси очень гордилась этим.
В течение восьми лет она проводила весну, лето и осень на «Великом Моголе», а зиму — на виксбергском пакетботе. Но последние два месяца у нее разыгрался ревматизм и от стирки невыносимо ломило руки. Пришлось оставить работу. Однако Рокси считала себя обеспеченной, чуть ли не богачкой, ибо вела скромный образ жизни и ежемесячно вносила по четыре доллара в банк в Новом Орлеане, припасая на старость. Она с самого начала сказала себе, что «обула босоногого негра для того, чтобы он мог потом топтать ее башмаками», и одной ошибки подобного рода с нее достаточно — отныне она желает быть независимой и ради этого готова трудиться день и ночь и во всем себе отказывать. Когда пароход причалил к новоорлеанской пристани, Рокси простилась с друзьями и снесла свой сундучок на берег.
Но не прошло и часа, как она вернулась. Банк лопнул, а с ним ухнули и четыреста долларов Рокси. Она осталась нищей и бездомной. А вдобавок еще инвалидом — сейчас, во всяком случае. Пароходное начальство посочувствовало ей в беде и собрало для нее небольшую сумму. Она решила поехать на родину: там у нее среди негров остались друзья детства, а бедняки всегда помогают своим собратьям по несчастью, — Рокси хорошо это знала и потому надеялась, что они не дадут ей умереть с голоду.
В Каире Рокси села на небольшой пакетбот, идущий до Пристани Доусона. Время притупило ее ненависть к сыну, теперь она могла думать о нем без злобы. Она старалась выбросить из головы его отвратительные выходки и помнить лишь те редкие минуты, когда он относился к ней милостиво. Эти воспоминания Рокси так усердно приукрашивала своей фантазией, что они становились приятными; она даже начала тосковать по сыну. Она говорила себе, что явится к нему с видом верной рабы, припадет к его ногам, — да, да, именно так, — авось время смягчило его характер, и он вспомнит свою кормилицу, обрадуется и примет ее ласково. Эх, кабы так! Тогда она забыла бы все — и горе и нищету.
Уж эта нищета! Чтобы подавить тревожные мысли, Рокси начинала строить воздушные замки: сын будет помогать ей, давать ей... ну, хотя бы доллар в месяц. Для него это пустяк, а ей все же подмога. Еще бы не подмога!
И вот, когда пакетбот подплыл к Пристани Доусона, Рокси снова стала такая, как всегда: хандру как рукой сняло, и она была преисполнена розовых надежд. Ничего, все обойдется! В городе немало кухонь, где слуги поделятся с ней обедом да еще дадут на дорогу сворованного сахарку, или яблок, или других лакомств, а то и просто пустят ее в хозяйскую кладовую. Что ж, ей — хоть так, хоть этак — безразлично. К тому же существует еще и церковь. Рокси превратилась теперь в весьма ревностную методистку, и вера ее была не притворной, а истинной и непоколебимой. Итак, если впереди столько хорошего и, может быть, удастся снова получить старое местечко в первом ряду скамеек в методистской церкви, чего тогда слезы лить? Живи и не тужи до самого смертного часа!
Первый визит Рокси нанесла на кухню судьи Дрисколла. Ее встретили там с огромной радостью и превеликим почетом. То, что Рокси объездила столько городов и столько перевидала, казалось неграм величайшим чудом и делало ее в их глазах героиней. Они с упоением слушали ее рассказы о необыкновенных приключениях, все время прерывая их нетерпеливыми вопросами, взрывами хохота, восторженными восклицаниями и хлопаньем в ладоши; Рокси даже подумала, что, как ни приятно ездить на пароходе, рассказывать об этом, пожалуй, еще приятнее. Слушатели накормили ее досыта и начисто обобрали хозяйскую кладовую, чтобы наполнить корзинку гостьи провизией.
Том в это время находился в Сент-Луисе. Слуги сообщили Рокси, что последние два года он живет там почти безвыездно. Рокси являлась каждый день и подолгу судачила с неграми о Дрисколлах и их семейных делах. Однажды она спросила, почему Том так долго не возвращается. Мнимый Чемберс сказал:
— Старому хозяину спокойнее, когда молодого хозяина нет в городе; он тогда и любит его сильнее. Вот он и дает ему пятьдесят долларов в месяц...
— Не может быть! Ты шутишь, Чемберс!
— Чесс-слово, матушка, мне мистер Том сам рассказывал. И что вы думаете, ему и этого не хватает!
— То есть как не хватает?
— А вот так не хватает. Сейчас я вам объясню, матушка. Мистер Том — картежник.
Рокси изумленно всплеснула руками. Чемберс продолжал:
— Старый хозяин узнал об этом, когда ему пришлось заплатить двести долларов — карточные долги мистера Тома. Правда, правда, матушка, я не вру!
— Да что ты мелешь! Двести долларов! Двести... долларов! Господи помилуй, ведь на эти деньги можно негра купить, пусть хоть неважного, но все же еще довольно крепкого! Признайся, детка, ты соврал, да? Неужто ты мог соврать своей старой матери?
— Клянусь богом, это святая правда. Чтоб мне с этого места не сойти, если я вру! Старый хозяин весь трясся, злой был, как черт! Он даже лишил мистера Тома наследства.
Выпалив столь важное сообщение, Чемберс даже облизнулся от удовольствия. Рокси начала было гадать, что это значит, но бросила ломать себе голову и спросила:
— Что ты мелешь?
— Я говорю: он лишил его наследства.
— Как это лишил? Объясни!
— Очень просто: взял да разорвал завещание.
— Разорвал завещание? Ври больше! Так не делают! Бери назад свои слова, поддельный ты негр! И зачем только я мучилась, рожала тебя?
Рокси чувствовала, как рушатся ее воздушные замки: жди теперь подачек от Тома! Ей казалось, что такого горя она не перенесет, даже подумать было страшно. А Чемберса это только развеселило:
— Ха-ха-ха! Слыхали? Я поддельный! А ты что, нет? Уж раз на то пошло, так скорее мы с тобой оба поддельные белые! Ведь мы же как белые, точь-в-точь как они! На негров-то мы вовсе и не похожи, мы...
— Хватит дурака валять, не то я тебе сейчас дам по уху! Расскажи мне лучше про это завещание. Успокой мою душу, скажи, что он ничего не уничтожил! Ну пожалуйста, миленький, скажи, и я буду вечно за тебя бога молить!
— Ладно! Говоря по правде, так оно и есть. Судья составил новое завещание, и мистеру Тому не о чем тревожиться. Но ты-то, мать, чего расстроилась? Тебе вроде нет до этого никакого дела!
— Как это нет дела? А кому ж тогда дело, скажи на милость? Не я ли пятнадцать лет заменяла ему мать, ну-ка скажи? Ты думаешь, я могу стерпеть, если его, бедного, несчастного, выгонят из дому? Эх ты, Вале де Шамбр! Не понимаешь ты материнского чувства, а то не стал бы чепуху городить!
— Так я же тебе рассказываю: старый хозяин простил его и написал новое завещание! Довольна ты теперь?
Да, теперь она была довольна, счастлива и полна самых нежных чувств. Она продолжала являться каждый день, пока наконец однажды ей не сообщили, что Том вернулся. Рокси вся затряслась от волнения и стала просить, чтобы ему передали, что «его бедная старая черная кормилица умоляет разрешить ей взглянуть на него хоть одним глазком, и тогда она сможет умереть спокойно».
Молодой хозяин лежал развалясь на диване, когда к нему вошел Чемберс и передал эту просьбу. Хотя миновало уже много лет, но стародавняя неприязнь Тома к этому юноше, который в детстве был его верным слугой и защитником, нисколько не уменьшилась, а оставалось столь же сильной и неукротимой. Том приподнялся на диване и вперил ненавидящий взгляд в белое лицо того, чье имя он, сам того не ведая, присвоил так же, как и его семейные права. Он не сводил глаз со своей жертвы, пока не заметил с удовлетворением, что Чемберс побледнел от страха, и лишь тогда спросил:
— Что нужно от меня этой старой карге?
Чемберс робко повторил просьбу Рокси.
Том вскочил с дивана.
— Кто разрешил тебе являться сюда и тревожить меня? Нужны мне очень какие-то знаки внимания от черномазых!
Теперь Чемберс трясся как осиновый лист и не в силах был этого скрыть. Он знал, что сейчас последует, и, пригнув голову, старался прикрыться левой рукой. А Том молча принялся колотить его по голове и по руке. При каждом ударе Чемберс умоляюще вскрикивал: «Не надо, мистер Том! Прошу вас, мистер Том!» Нанеся ему с полдюжины ударов, Том скомандовал: «Марш отсюда!» — и добавил еще два-три тычка в спину, так что белокожий раб вылетел за дверь и поспешил прочь, прихрамывая и утирая глаза рваным рукавом. Вдогонку ему Том крикнул:
— Пошли ее сюда!
Молодой хозяин снова растянулся на диване и сердито забормотал:
— Он вовремя явился: меня замучили мрачные мысли, и я не знал, на ком сорвать злость. Здорово помогло! Сразу полегчало!
И вот вошла его мать. Прикрыв за собой дверь, она шагнула к сыну — олицетворение смиренной, подобострастной покорности, какую могут породить лишь страх и зависимость раба от хозяина, — и, остановившись на почтительном расстоянии, принялась ахать, какой он стал большой и красивый. А он, закинув руки за голову, а ноги — на спинку дивана, старался хранить подобающе равнодушный вид.
— Ах господи, миленочек вы мой, вы же стали совсем взрослым господином! Честное слово, не узнала бы вас, мистер Том, ни за что бы не узнала! А вы-то узнали старую Рокси? Взгляните на меня хорошенько, драгоценный мой, узнаёте вашу старую черную кормилицу? Ну, теперь я могу умереть спокойно, раз я повидала...
— Хватит ныть! Зачем пожаловала?
— Слыхали? Мистер Том ничуть не изменился! Всегда веселый, всегда шутит со своей старенькой кормилицей. Я так и знала...
— Хватит, хватит! Валяй выкладывай, чего тебе надо!
Рокси была горько разочарована. День за днем она вынашивала, берегла и лелеяла надежду, что Том приветит свою старую няньку, подбодрит и обрадует ласковым словом, и лишь после второго грубого окрика убедилась, что сын не шутит и все ее прекрасные мечты — это глупое, безрассудное тщеславие, горькая ошибка, достойная сожаления. Она была оскорблена до глубины души, и ей вдруг стало так стыдно, что на минуту она растерялась и не знала, как действовать дальше. Потом грудь ее стала вздыматься, на глазах выступили слезы, и она решила осуществить хотя бы свою вторую мечту — воззвать к щедрости сына — и, не раздумывая долго, запричитала:
— О мистер Том, ваша бедная старая нянька уже не в силах работать, вон как руки-то скрючило; если бы вы могли пожаловать доллар... хоть один-единственный доллар...
Том так стремительно вскочил на ноги, что просительница в испуге шарахнулась назад.
— Доллар! Дать тебе доллар? Да я тебя скорее придушу! Так вот зачем ты сюда явилась! Вон отсюда, убирайся, живо!
Рокси медленно попятилась к двери. Но на полдороге приостановилась и печально проговорила:
— Мистер Том, я нянчила вас с колыбели и вырастила вас одна, без помощников; теперь вы сами взрослый и богатый, а я бедная-пребедная и уже в годах; и вот я пришла к вам, думала, вы поможете старой нянюшке на том коротеньком пути, какой остался ей до могилы, а вы...
Молодому хозяину эта речь понравилась еще меньше, чем предыдущая, ибо она будила в нем отголоски совести. Не дав Рокси договорить, он заявил весьма решительно, хоть и не так резко, что у него нет никаких средств и помогать ей он не в состоянии.
— Значит, вы совсем мне не поможете, мистер Том?
— Нет! Уходи и больше не смей меня беспокоить!
Рокси стояла потупившись, с жалким видом. Но вдруг старая обида вспыхнула в ее душе и стала расти и жечь невыносимым огнем. Рокси медленно подняла голову и, как бы бессознательно, выпрямила свое крупное тело и обрела ту властную осанку, ту величественную грацию, какая была ей когда-то свойственна. Многозначительно подняв палец, Рокси молвила:
— Ладно, ваше дело. У вас была сейчас возможность, но вы растоптали ее. В следующий раз вы уж будете на коленях ползать и меня упрашивать.
Сердце Тома похолодело — почему, он и сам не знал; ему не пришло в голову, что подобная тирада в устах рабыни, да к тому же еще произнесенная столь многозначительным тоном, не могла не поразить своей несообразностью. Однако Том ответил так, как было ему свойственно — грубо и с издевкой:
— Это ты-то толкуешь мне о какой-то возможности, а? Так не бухнуть ли мне прямо сейчас тебе в ноги? Но скажи на милость, а вдруг я не захочу, что тогда?
— А вот что: я пойду прямо к вашему дядюшке и расскажу ему все, что про вас знаю.
Том побледнел, и Рокси это заметила. Тревожные мысли пронеслись у него в голове: «Откуда могла она узнать? Но вот ведь пронюхала, видать по глазам! Дядюшка всего три месяца назад написал новое завещание, а я опять по горло в долгах; я уж и так лезу из кожи вон, чтобы избегнуть разоблачения и гибели; может, мне бы и удалось скрыть все подольше, да эта чертовка каким-то образом дозналась. Интересно, много ли она разведала? Ох, ох, ох, от этого можно спятить! Ну прямо ложись и помирай! Но с ней, однако, надо поласковей, другого выхода нет».
И делая жалкие попытки принять шутливый тон, он сказал, деланно хихикнув:
— Ладно, ладно, Рокси голубушка, мы с тобой старые друзья, о чем нам спорить? На тебе доллар, бери и рассказывай, что ты узнала.
Он протянул ей ассигнацию лопнувшего банка, но она продолжала стоять, не двигаясь с места. Теперь настал ее черед ответить презрением на любые уговоры, и она не собиралась упустить этот случай. Вид ее был столь неумолим, что Том и тот понял: даже бывшая рабыня может на какой-то десяток минут вспомнить обиды и щелчки, которые вечно получала в награду за свою беззаветную преданность, и тоже не прочь при первой возможности отомстить за них.
— Что я узнала? — переспросила Рокси. — Сказать вам, что я узнала? Во всяком случае, достаточно, чтобы от завещания вашего дядюшки не осталось и следа; и еще кое-что, еще кое-что... слышите?
Том был ошеломлен.
— Кое-что еще? Что же именно? Что может быть еще?
Презрительно рассмеявшись, Рокси тряхнула головой и подбоченилась.
— Ну да! Хотите, чтоб я вам все выложила за вашу рваную долларовую бумажку! Чего ради стану я вам рассказывать? У вас же нет денег! Лучше рассказать вашему дядюшке. Вот пойду к нему сейчас, и он заплатит мне за мой рассказ пять долларов, да как еще рад будет отвалить мне денежки!
Она высокомерно повернулась и шагнула к двери. Тома обуяла паника. Он схватил Рокси за юбку и начал умолять, чтобы она подождала. Рокси смерила его взглядом и важно молвила:
— Ну, что я вам сказала?
— Что... что... не помню сейчас. Что ты мне сказала?
— Я сказала, что, если захочу, вы в другой раз будете ползать передо мной на коленях и умолять меня...
На миг Том просто онемел. От волнения у него перехватило дух. Потом он еле выговорил:
— О Рокси, ты не потребуешь такой жертвы от своего молодого господина! Ты, верно, шутишь!
— Скоро узнаете, как я шучу! Вы накричали на меня, чуть не плюнули мне в лицо. А за что? Я пришла сюда и начала говорить тихонько и вежливо, какой вы стали взрослый и красивый, и вспоминать, как я кормила вас своим молоком, как воспитывала вас и ухаживала за вами, когда вы болели, — вы ведь остались сиротой, без матери, и я заменяла вам мать; я пришла попросить у вас на хлеб, а вы стали гнать меня, бедную старуху, и обзывать по-всякому, — пусть вас бог за это накажет! Так вот, сэр, последний раз даю вам возможность поправить дело и разрешаю подумать полсекунды. Слышите?
Том рухнул на колени, взывая:
— Гляди, я умоляю тебя, честное слово! Скажи только мне, Рокси, скажи!
Дочь того племени, которое в течение двух веков подвергалось неслыханным оскорблениям и надругательствам, поглядела на него сверху вниз, явно упиваясь этим зрелищем, и сказала:
— Важный, благородный белый джентльмен на коленях перед бабой-негритянкой! Всю жизнь хотела я поглядеть на это хоть разок, прежде чем господь призовет меня к себе. Теперь, архангел Гавриил, труби в свою трубу, я готова... Вставайте!
Том подчинился.
— Рокси, не наказывай меня больше, — робко заговорил он, — пожалуйста! Я заслужил твою кару, но сжалься, смилуйся! Не ходи к дяде. Лучше расскажи мне все и возьми эти пять долларов с меня.
— Ясно возьму, да и побольше, чем пять! Но здесь я вам ничего не стану рассказывать.
— Помилуй бог, не здесь?
— Вы боитесь дома с привидениями?
— Н-н...нет.
— Тогда приходите туда сегодня вечером от десяти до одиннадцати, влезьте наверх по приставной лестнице — крыльцо сломано, — я буду там. Я устроилась в этой голубятне, потому что у меня нет денег, чтобы снять квартиру. — Рокси направилась к двери, но с порога скомандовала: — Ну-ка, давайте ваш доллар!
Том отдал ей доллар. Рокси осмотрела его со всех сторон и усмехнулась:
— Хм, небось банк лопнул! — Она уже готова была уйти, но вдруг вспомнила: — Есть у вас виски?
— Немножко есть.
— Тащите сюда!
Том побежал наверх в свою комнату и принес неполную бутылку. Рокси запрокинула ее и отхлебнула прямо из горлышка. Глаза ее заискрились от удовольствия. Причмокнув, она спрятала бутылку под шаль.
— Хорошая штука! Возьму с собой.
Том покорно распахнул перед ней дверь, и она удалилась, прямая и важная, как гренадер.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
