Будучи учеником в воскресной школе более шестидесяти лет назад, я заинтересовался Сатаной и захотел узнать о нём всё, что можно. Я начал задавать вопросы, однако мой классный, мистер Барклай, каменщик, отвечал на них неохотно, как мне казалось. Я мечтал, чтобы меня похвалили за то, что я обращаюсь мыслями к серьёзным предметам, когда во всей деревне нельзя было сыскать ни единого мальчугана, который бы сгодился для этого. Я очень заинтересовался тем, что произошло между Евой и змеем, и полагал, что спокойствие Евы говорит о её высоком благородстве. Я поинтересовался у мистера Барклая, доводилось ли ему когда-либо слышать о другой женщине, которая бы перед лицом приближающейся змеи не кинулась бы за соседнюю изгородь. Он не ответил на мой вопрос, но упрекнул за то, что я вторгаюсь в темы, которые превосходят мой возраст и понимание. В оправдание мистера Барклая могу сказать, что он был готов поведать мне факты из истории Сатаны, однако сдержался: он не мог допустить их обсуждения.
С ходом времени факты истощились. Их осталось всего лишь пять или шесть, и они все могли уместиться на визитной карточке. Я был разочарован. Я возмечтал о биографии и огорчился, когда обнаружил, что никаких сведений нет. Что и высказал вслух, глотая слёзы. В мистере Барклае взыграли жалость и сострадание, поскольку человеком он был добрейшим и мягкосердечным. Он погладил меня по голове и подбодрил, заметив, что сведений целый огромный океан! Я до сих пор помню счастливый трепет, обуявший меня после этих слов.
А потом он стал к моей вящей радости вычёрпывать из океана его богатства. Примерно так: считается — хотя и не доказано, — что Сатана изначально был ангелом небесным; что он пал; что он восстал и пошёл войной; что был побеждён и проклят на вечные муки. Кроме того, «у нас есть причины полагать», что впоследствии он сделал то-то и то-то; «мы правомочны предположить», что позднее он много странствовал, ища, кого бы поглотить; спустя несколько столетий «согласно преданию» он взялся за жестокое ремесло соблазнения людей им же на погибель, добившись многочисленных и ужасающих результатов; вскоре «по всей видимости» он мог сделать одно, вероятно мог сделать другое и наверняка сделал что-то ещё.
И так далее и тому подобное. Мы перечислили пять известных фактов на листе бумаги, и я озаглавил его «страница 1»; потом ещё полторы тысячи листов мы исписали словами «предположительно», «гипотетично», «может быть», «видимо», «несомненно», «по слухам», «по догадкам», «существует вероятность», «похоже», «допустимо полагать», «можно поручиться», «должно быть», «возможно», «наверняка», «несомненно», «нет ни малейших сомнений»... и вот поди ж ты!
Сведения? Да у нас их предостаточно, чтобы написать биографию Шейкспира!
И всё же он вынудил меня отложить перо. Он не мог позволить мне написать историю Сатаны. Почему? Потому что, как он выразился, у него были подозрения. Подозрения в том, что моё отношение к данному вопросу не почтительное. А человек должен быть почтителен, когда пишет о священных персонажах. Он сказал, что любой, кто рассуждает о Сатане легкомысленно, будет порицаем религиозным миром и призван к ответу.
Я заверил его в самых откровенных и искренних выражениях, что он понял моё отношение совершенно превратно, что я питаю к Сатане высочайшее уважение и что моё почтение к нему равно, если не превосходит, почтение любого члена церкви. Я сказал, что меня глубоко уязвляет понимание его слов в том смысле, будто я собираюсь посмеяться над Сатаной, высмеять его, поднять на смех, тогда как в действительности я никогда ни о чём подобном не думал, а имел лишь горячее желание высмеять других и посмеяться над ними. «Какие такие другие?». «Ну, все эти Вероятники, Гипотетичники, Можетбытники, Наверняки, Несомненники и весь этот забавный посев святых зодчих, которые незыблемо утвердились в пяти неопровержимых и несущественных фактах и построили на этом фундаменте Гипотетического Сатану тридцати пяти миль высотой».
И что мистер Барклай? Был ли он обезоружен? Умолк? Нет. Он был шокирован. Он был шокирован настолько, что заметно дрожал. Он сказал, что сатанисты-традиционалисты, вероятники и гипотетичники сами священны! Так же священны, как их труды. Священны настолько, что тот, кто отважится посмеяться над ними или высмеять их работу, впоследствии не сможет войти ни в один приличный дом, даже с чёрного хода.
Как же правильны были его слова, как мудры! Как бы мне повезло, если бы я к ним прислушался. Однако я был молод, мне было семь лет, мне, тщеславному глупышу, жаждущему привлечь внимание. Я написал ту биографию, и никогда больше не переступал порогов приличных домов.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
