«Ужасное мошенническое предприятие...»

Посылая письма с «Квакер-Сити», Марк Твен не думал, что они явятся основой большой книги. Уж подавно не приходило ему в голову, что это сочинение выпустит в свет издательство, не раз публиковавшее сочинения религиозного характера.

Воспринятое еще в юности от отца и из прочитанных книг критическое отношение к религии, а также природный здравый смысл, мешающий принимать на веру учения церкви, проявили себя в письмах весьма недвусмысленным образом. Все это дало себя знать — правда, в несколько меньшей мере — и в книге «Простаки за границей».

Сделанная нами оговорка вызвана весьма реальными обстоятельствами. Воспроизведенные недавно первоначальные тексты статей Твена, которые он писал во время путешествия в восточное полушарие, показывают, что некоторые из «богохульных» замечаний Твена-корреспондента в книгу не вошли. Рассказывая о своем пребывании в Италии, Твен, например, охарактеризовал одну церковь, которую ему случилось видеть, как «ужасное мошенническое предприятие», обслуживаемое «штатом из трехсот распухших, жирных бродяг церковного звания». Из «Простаков за границей» это колоритное замечание выпало. В книге только сказано, что во Флорентийском соборе «числится триста священников, благоденствующих и счастливых».

Все же в «Простаках за границей» церковникам досталось довольно крепко. Так, описывая богатства, собранные в католических церквах Европы, Твен с нескрываемым негодованием противопоставляет их народной нищете. Когда американские туристы «прошли сквозь высокие двери» церкви иезуитов, перед ними предстали, «казалось, все сокровища земли». «Громадные колонны, вытесанные каждая из целой мраморной глыбы, сверху донизу покрытые сложными узорами из серпентина; аналои из тех же драгоценных материалов, аналои, с которых живописными складками спадает каменный покров, соперничая в легкости с изделиями ткацкого станка; главный алтарь, сияющий полированной отделкой и оградой из восточного агата, яшмы, серпентина и других дорогих камней, которые мы плохо знаем даже по названиям; и повсюду плиты бесценной ляпис-лазури в таком изобилии, словно у этой церкви были собственные каменоломни. Среди всего этого великолепия золотая и серебряная утварь алтаря кажется дешевой и будничной. Даже полы и потолки там стоят целого княжеского состояния».

Весь тон этого описания говорит о том, что автора не столько радовала красота открывшихся перед ним драгоценных предметов, сколько мучила мысль о том, что все это стало достоянием попов, а не народа. И дальше Твен, задает вопросы, ответ на которые для него очевиден. «Какой же смысл, — восклицает этот трезвый и на редкость последовательный американский демократ, — позволять всем этим богатствам лежать без пользы, когда половина населения бьется из последних сил, чтобы хоть как-нибудь прокормиться? Разумно ли держать сотни миллионов франков в бесполезной мишуре церквей по всей Италии, когда правительство, чтобы не погибнуть, душит налогами народ?»

Сообщения о «чудесах», связанных с именами разных святых, вызывают у Твена едкие насмешки. Прочитав в одной книге о том, что в катакомбах св. Калиста «сердце святого Филиппа Нери так воспылало божественной любовью, что разорвало ему грудь», автор «Простаков за границей» смеется совсем не добродушно. Он проявляет интерес к тому, что святой Филипп... «съел за обедом».

Узнав о том, что прах Иоанна Крестителя показывают любопытствующим в двух различных церквах, Марк Твен выступает со следующим ядовитым комментарием: «Нам трудно было заставить себя поверить, что у Иоанна Крестителя было два комплекта праха».

А дальше следует раздраженное замечание о том, что вообще «слишком... много... реликвий». «Нам показывают, — продолжает автор «Простаков за границей», — кусок истинного креста в любой старой церкви, в которую мы заходим, а также гвозди из него. Я не берусь утверждать точно, но полагаю, что мы видели не меньше бочонка этих гвоздей. А терновый венец? Часть одного хранится в Париже в Сент-Шаиель, часть другого — в Соборе Парижской Богоматери. А из костей святого Дионисия, которые мы видели, в случае необходимости можно было бы, по-моему, собрать его скелет в двух экземплярах».

Разбросав по своей книге немало подобных безжалостных выпадов, сатирик пытается кое-где несколько смягчить создавшееся впечатление. Он говорит, что «обязан теперь во имя справедливости» сказать «что-нибудь хорошее» о священниках и церквах. Дальше идет рассказ о «благочестии», проявленном во время эпидемии холеры орденом доминиканцев. А все же встреченный на каком-то пароходике монах — это для Твена просто один из «жирных босоногих плутов».

Даже в Палестине, в этих «святых местах», молодой журналист не может (и не хочет) избавиться от ставших привычными для него скептических интонаций. Евангельские легенды он пересказывает то со скрытой, а то с совершенно откровенной насмешкой. Поведав о том, что Христос проклял Капернаум и две деревни «за то, что после всех великих деяний, совершенных здесь, они не покаялись, и предрек им гибель», Твен добавляет, что, хотя «теперь они лежат в развалинах, на радость паломникам», пророчество здесь «ни при чем». Прославленные путешествия Христа на самом деле были весьма короткими. Он «провел всю свою жизнь, проповедовал свое учение и творил чудеса в пределах среднего американского округа... — без какого-либо пиетета говорит писатель. — Как это утомляет, когда через каждые две-три мили ты вынужден прочитывать новую сотню страниц истории — ибо поистине все знаменитые места в Палестине расположены так близко друг от друга».

С нескрываемой издевкой Твен пишет, что «любой ручеек», журчащий в «святых местах», «нарекают высоким званием» и потом изливают «свою хвалу» на бумаге. «Если бы собрать воедино все стихи и весь вздор, посвященный здешним источникам и окрестным пейзажам, получился бы солидный том — неоценимая растопка для печи».

Что касается автора «Простаков за границей», то для него даже «прославленное море Галилейское» — это просто «мутная лужа».

Едкие антиклерикальные замечания сатирика были направлены главным образом в адрес католической церкви, но он не склонен был приукрашивать и протестантских пасторов — своих соотечественников.

Еще в фельетоне «Важная переписка», напечатанном в год окончания Гражданской войны, пресвитерианские, епископальные, унитарианские и иные священники были изображены расчетливыми дельцами, ловкими спекулянтами. Перечитывая корреспонденции из Палестины, ясно ощущаешь, сколько скрытого презрения и еле сдерживаемого гнева вызывали «их преподобия» у прямого, честного, ненавидящего всякие претензии Сэмюела Клеменса.

Одно из самых смешных мест в «Простаках заграницей» — описание несостоявшегося путешествия «паломников» по морю Галилейскому: «С самого младенчества этих людей учили чтить, даже боготворить святые места, которые предстали ныне их счастливым взорам... Стоять здесь, видеть все это своими глазами, плыть по этим священным водам, лобызать благословенную землю, простершуюся вокруг, — они лелеяли эту мечту, а годы уходили один за другим и оставляли неизгладимые следы на их лицах и иней в волосах».

Пародийно-возвышенный тон писателя заставляет нас предвкушать нечто неожиданно-комическое. И это ожидание оправдывается. Паломники шумно выражают готовность заплатить любую сумму за поездку лодкой по «священному морю». Однако, когда владельцы этой посудины требуют «два наполеондора», сияние на лицах «гаснет», и наступает «пауза».

— Слишком дорого, хватит и одного!

Последствия этого возгласа изображены Твеном с той великолепной яростью обличения, которая присуща лучшим его сатирическим произведениям. В каждой фразе здесь живет сарказм.

«Я так никогда и не узнаю, как это случилось, — меня и сейчас бросает в дрожь при одной мысли о том, как легко здесь совершаются чудеса: в мгновение ока «корабль» оказался уже за двадцать шагов от берега и убегал, точно объятый страхом! А восемь несчастных стоят на берегу — подумайте только! Такой удар... такой удар... после столь исступленного восторга!

...И разом в нашем лагере поднялись вопли и скрежет зубовный. Предлагали два наполеондора, даже больше... умоляя удаляющихся лодочников вернуться. Но те преспокойно уходили прочь и не обращали ни малейшего внимания на паломников, которые всю свою жизнь мечтали о том дне, когда они будут скользить по священным водам галилейским и в шепоте волн слышать божественную повесть; ради этого они одолели тысячи и тысячи миль — и в конце концов решили, что плавание обойдется слишком дорого? Дерзкие магометане! Подумать так о благородных поборниках иной веры!»

Нет, никак нельзя сказать, что Твен отправился в Палестину, чтобы утвердить превосходство протестантизма над воззрениями католиков. Его ясному сознанию была чужда всяческая поповщина. Нечто «мошенническое» он ощущал в любом проявлении религиозного ханжества. 



Обсуждение закрыто.