Твен прослеживает жизнь героини, начиная с ее детства и заканчивая трагическим финалом жизненного пути Девы. Сюжетная линия Жанны насыщена увлекательными, драматическими, а порой и сентиментальными сценами. Писатель детально описывает детские годы Жанны, подчеркивая ее исключительность и одаренность. Однако наибольшего масштаба и величия образ Жанны д'Арк достигает по мере того, как описываются ее деяния, среди которых писатель выделяет пять наиболее важных: снятие осады Орлеана, победа при Патэ, примирение в Сюлли-на-Луаре, коронация, бескровный поход.
Описывая детство Жанны, Твен расширяет описание деревни далеко за пределы книг Мишле или Таки. Его рассказчик становится почти реальным мальчиком, а Жанна реальной девочкой. Пасторальная тональность этих глав исходит от самого писателя. Твен игнорирует те источники, которые указывают, что семейство д'Арк не было семейством простых крестьян. Они были зажиточными сельскими жителями, и сама Жанна отнюдь не все время проводила в полях. Однако Твен изображает Жанну исключительно в роли пастушки, что имеет мало общего с действительностью. Так О'Хаган, к примеру, касаясь ранней юности Жанны, пишет: «Она практически все время проводила дома, и редко куда отлучалась»1.
Особое значение в романе приобретает символический образ Волшебного Бурлемонского Бука, в тени которого проводит свое детство Жанна и ее друзья. Этот языческий в своей основе символ призван обнаружить глубинную связь Жанны с миром природы, с естественным, стихийным началом. Мораль героини, ее вера, ценности, которые она исповедует, не навязаны ей из вне, как это имеет место с остальными персонажами, а проистекают из осознания Жанной гармонии, изначально присущей миру. Образ Жанны синтезирует в себе как черты христианской святой, так и языческой богини.
Твен проводит четкую грань между жизнью Жанны д'Арк в открытом поле, под Волшебным деревом, и миром деревни, где могут твориться насилие и зло. Возможно, наиболее жесткой, графической реалистичности воспоминания Луи де Конта достигают в описании набега бургундцев на Домреми. Твен развил данный эпизод из беглых упоминаний данного события в источниках, которые он использовал. И Мишле, и Таки описывают это происшествие в одном-двух предложениях. Твен же, будучи художником, наделенным богатой фантазией, развертывает перед читателями широкую панораму ночного грабежа, характерного для военного времени. Писатель добавляет такие детали как «черные, обуглившиеся развалины домов и валяющиеся всюду трупы домашних животных, перебитых ради потехи», деревенский Бесноватый, «зарубленный насмерть в своей железной клетке на площади» и другие (8, 48).
Образ Жанны д'Арк мыслился Твеном как укор его современникам, укор эпохе, в которой главенствует личная выгода, эгоизм и культ денег. Жанна д'Арк явилась воплощением мечты Твена о человеке, для которого личное и общественное, гражданское слились бы воедино. Под пером писателя-демократа этот образ становится олицетворением народного сознания. Однако трагизм истории, по мысли писателя, в том, что такие личности как Жанна являются исключением. Деяния Орлеанской Девы — чудо, а не закономерность. В окружающей его жизни Твен не находил подобных героев2.
«Чудо истории» — Орлеанская Дева — воплощает для Твена универсальные, позитивные начала мироздания. Факт ее существования знаменует собой надежду на то, что у человечества еще остается возможность выйти на новый, более высокий, уровень исторического бытия. Однако надежда эта — иллюзорна. Обстоятельства гибели героини приводят автора к неутешительным выводам относительно будущего человечества.
Возвышение Жанны от крестьянки до командующего армией, положенное ею начало освобождение Франции — результат нарушения безликого механизма истории, полагает Твен. Но нарушение это временно. Жанна, которая «была правдива, когда ложь не сходила у людей с языка... честна, когда понятие о честности было утрачено», которая «соблюдала достоинство в эпоху низкого раболепства», — оставалась для Твена личностью, несовместимой с церковной иерархией и институтами феодализма (8, 10). Преданная ими Жанна сгорает на костре, а история продолжает свой неотвратимый, веками отработанный бег.
Несмотря на стремление писателя воссоздать образ реально существовавшей Орлеанской Девы, роман «Жанна д'Арк», на деле, оказался не столько художественным исследованием жизни французской героини, сколько отражением тех вопросов, которые волновали писателя. В истории Жанны д'Арк Твен увидел доказательство верности своих позднейших выводов относительно сущности прогресса и своеобразную иллюстрацию к ним.
В предисловии к своей «Святой Иоанне» Шоу высказался относительно романа Твена следующим образом: «Если вы путаете средние века с темными веками, если вы привыкли высмеивать вашу тетушку за то, что она носит «средневековые платья» (подразумевая платья, которые были в моде в 90-е годы прошлого века), и абсолютно убеждены в том, что со времен Жанны мир невероятно шагнул вперед как в моральном, так и в техническом плане, то вам никогда не осознать, почему сожгли Жанну, и тем более не вообразить, что и вы, возможно, голосовали бы за ее сожжение, если бы входили в число ее судей. А пока вы не сможете этого вообразить, вы не узнаете самого важного о Жанне»3.
Действительно, Твеновская Жанна, воплощение абсолютного совершенства, явно не воспринимается как дитя своей эпохи. В ее характере отсутствуют те черты средневекового сознания, которыми Твен наделил остальных персонажей романа и которые, по мнению писателя, направляли мысли и действия людей, имевших несчастье родиться в «темные» века. Многие исследователи усматривали в этом слабость писателя. По их мнению, образ Жанны был художественно неубедителен.
Однако, такой взгляд на образ твеновской Жанны не верен. Тот факт, что образы Жанны и окружающего ее мира «сделаны» из разного материала — не столько художественный просчет, сколько осознанный ход писателя. Кажущаяся «личная неисторичность» Жанны д'Арк и есть то, что больше всего привлекало Твена в образе народной героини Франции. Писатель ставил своей целью показать человека, преодолевшего узы истории. Только поднявшись над историей можно достичь морального совершенства, поскольку, в представлении позднего Твена, история является порождением «греховной» человеческой природы.
Художественное своеобразие образа Жанны во многом определяется тем, что автор стилизует свое повествование об Орлеанской Деве в духе средневековой хроники, воссоздает атмосферу и колорит эпохи. Характерная как для раннего, так и зрелого Твена неутомимая критика суеверий, церковных легенд и, в конечном итоге, всего чудесного в данном романе отсутствует. Автор словно бы устраняется из текста романа, предоставляя судить о событиях современнику Жанны — сьеру Луи де Конту, вымышленному персонажу, от лица которого и ведется повествование. Луи де Конт — обедневший мелкий дворянин, перед лицом которого проходит вся жизнь Жанны. Он является другом детства Жанны, а впоследствии становится ее личным секретарем.
Фигура рассказчика имеет своего прототипа. У Жанны, действительно, был секретарь, которого ей назначил Карл VII — Жан д'Олон. Он преданно служил Деве: записывал ее приказы, составлял необходимые документы, выполнял роль телохранителя. Д'Олон пережил Жанну, однако никаких воспоминаний о ней не оставил.
Образ Луи де Конта ярко выявляет ощущение Твеном беспомощности индивида перед лицом исторического зла. Конт, исполняющий роль писца на судебных заседаниях, может лишь бессильно наблюдать, как предмет его юношеской страсти безжалостно ведут на смерть.
Можно предположить, что образ Луи де Конта — это alter ego писателя. Трагедия Жанны, в ее социальном и метафизическом плане, в сознании Твена была отождествлена с его собственной трагедией, смертью любимой дочери Сузи. «Писатель видел в смерти дочери руку гневного Провидения, поднятую против него» — свидетельствует С. Уильям4. Подтверждение этому мы находим в письмах писателя. «Какой ужасной трагедией это было, — писал Твен другу Хоуэлсу, — как точно и расчетливо это было запланировано, как педантично выверена была каждая деталь и как безжалостно исполнена». И далее: «Он (Бог — Д.П.) никогда не делает добра. А если кажется, что делает, то это — западня, которую он расставил»5.
Занятая писателем в поздние годы религиозно-философская позиция отличается сложностью и неординарностью. «Хотя Твен часто нападал на христианство с дикой и богохульной яростью, его религиозные представления не были ни атеистическими, ни сатанистскими, но фаустианскими, — говорит С. Уильям. — Он имел твердую веру в существование Бога и, в то же врем, ненавидел его, отчаявшись приобщиться Благодати»6.
По мнению А. Стоуна, доказательством того, что образ де Конта — это alter ego Марка Твена, было и совпадение инициалов писателя и секретаря Жанны (Сьер Луи де Конт — Сэмюел Лэнгхорн Клеменс), так как титул «сьер», написанный с заглавной буквы и неотделимый от имени человека, позволял причислить его к инициалам7.
Одна из характерных особенностей поэтики Твена — его «драматическое» использование образа повествователя. Хотя это и неясно в первых главах, посвященных Домреми, Луи де Конт поразительно напоминает рассказчиков, которых Твен создавал годами раньше. («Налегке», «Старые времена на Миссисипи» и др.). Образ Луи де Конта раздваивается. В нем одновременно уживаются два разных человека. Луи является и 15-летним мальчиком, который оставляет Домреми, чтобы следовать за Жанной, и старым скептиком, рассказывающим историю Жанны по прошествии многих лет. Сентиментальная невинность мальчика, ощутимая в сценах Домреми, исчезает с течением сюжета романа. Рядом со слезливыми чувствами юноши «сосуществует» насмешка старого Конта, чья ирония направлена не на Жанну, а на себя и вообще на всех людей. В этом отношении показательны следующие слова Конта, характеризующие специфику твеновского рассказчика: «Все это время носились слухи, что король намерен выкупить Жанну. Я верил им: ведь я был молод и еще не познал низость и гнусность жалкого рода человеческого, который так доволен собой и мнит себя выше и лучше других живых существ» (8, 280).
Повествование от лица человека средних веков снимает с Твена обязанность исполнять, ставшую ему тесной, роль изобличителя различного рода «суеверий». В художественной системе романа голоса и видения, посещающие Жанну, осмысляются как реальные. На страницах произведения уживается нехарактерная для Твена поэтика чудесного и острая социальная критика враждебного героини мира деятелей церкви и государства.
Используя образ рассказчика, Твен мог оценить историю своей героини одновременно как с позиций средневековья, так и с позиций современных, подобно тому, как это было им сделано в «Жизни ни Миссисипи» или в «Геке Финне», в которых окружающая действительность рассматривается с двух точек зрения одновременно — с детской и взрослой. Однако в «Жанне д'Арк» Твен вместо этого чередует между собой средневековые и современные точки зрения. В результате, Конт предстает средневековым человеком, когда он говорит, что видел Архангела Михаила, и современным в своих нападках на священников в Пуатье.
Так, например, когда Конт непосредственно сталкивается с Архангелом Михаилом, говорящим с Жанной д'Арк, расстояние между Твеном и его рассказчиком сокращается до такой степени, что мы вынуждены принять данный инцидент как реальный, подлинный.
Приближенные Жанны д'Арк в книге Твена уже не являются обычными представителями средневекового общества. Общение с Орлеанской Девой, чудесным образом, освобождает их разум от многих предрассудков эпохи. В одном из эпизодов книги Конт внезапно понимает, что «крестьяне — тоже люди». «Да, да, — говорит он, — и во многом, очень многом похожие на нас. Я полагаю, что когда-нибудь и они это обнаружат, — а тогда что? Тогда, я думаю, они восстанут и потребуют, чтобы их считали за людей, и от этого произойдет великая смута» (8, 253). Далее Конт добавляет, что лишь «воспитание» препятствует его современникам в понимание этого факта. Можно предположить, что Твен здесь имеет в виду французскую революцию, превращая тем самым своего рассказчика в почти столь же феноменального пророка, какой он изобразил Жанну.
Провидческие способности Конта, а точнее его умение преодолеть стереотипы средневекового мышления, выйти за пределы своей культуры, на вневременный нравственно-этический уровень, иллюстрируется следующим диалогом между Паладином и Контом:
— Конечно, простому солдату трудно отличиться, но страна услышит обо мне. А будь я там, где мне подобает, — скажем, на месте Ла Гира, или Сентрайля, или Дюнуа... А ведь это и впрямь было бы новым и неслыханном делом: чтобы простой солдат прославился больше их и затмил их имена.
— А знаешь, приятель, — сказал я, — ведь ты напал на замечательную мысль! Понимаешь ли ты, до чего она гениальна? Стать прославленным генералом — ну что тут такого? Ровно ничего! Их в истории и без того пропасть; так много, что всех и не упомнить. А прославленный рядовой — вот это действительно редкость! Он будет вроде луны среди мелких звезд; слава его будет долговечнее, чем род людской. Скажи, друг, кто подал тебе эту великую мысль? (8, 79).
Таким образом, близость к Жанне поднимает человека над сословной иерархией, позволяет ему перерасти мораль своего времени, приобщиться к «абсолютной», вневременной морали, подняться над историей. «Надисторичность» Жанны д'Арк особенно четко видна в эпизоде, в котором Кошон пытается заставить Жанну признать свою вину под угрозой пыток. «Я не скажу ничего, кроме того, что уже говорила, — хоть разорвите меня на части, — отвечает судьям Жанна. — А если и скажу что-нибудь другое, то всегда буду потом говорить, что сказала не я сама, а пытка». Эта мысль настолько глубоко потрясают судей, что один из них так комментирует слова Девы: «Вот необыкновенное создание! Она сейчас прикоснулась к общепризнанной истине, старой, как мир, — и та рассыпалась прахом от одного ее прикосновения. Откуда у нее эти прозрения? (8, 357—358).
Приведенные цитаты подчеркивает одну из главных мыслей романиста: Жанна д'Арк в своем поведении и суждениях оказывается независимой от господствующей общественной морали. В образе Орлеанской Девы Твен хотел изобразить человека, который обрел абсолютный, никому и ничему не подвластный моральный стержень.
Особого внимания в книге заслуживает решение Твеном проблемы веры и религии. Отношение писателя к религии в «Личных воспоминаниях» неоднозначно. С одной стороны, Твен — непримиримый противник церкви, с другой — его героиня погружена в мир религиозных представлений.
Хотя Твен не раз демонстрировал свое неприятие различного рода «чудес» и мистики, он принял основное положение католических источников жизнеописания Жанны: героическая деятельность Жанны была «чудом». В основе твеновского образа Жанны лежит католическая концепция личности Орлеанской Девы. Жанна Марк Твена, которую никто и никогда ничему не обучал, по всей видимости, получила свою силу из интуитивных и мистических источников. Неслучайно сам Марк Твен в записных книжках называет Жанну д'Арк «опьяненным ребенком»8.
То, что Твен, описывая самого совершенного человека, то есть Жанну, делает ее глубоко религиозной — факт весьма необычный. «Ее вера была для нее самой жизнью!» — характеризует свою героиню писатель (8, 304). При этом религиозность Жанны изображена писателем, отнюдь, не как заблуждение, характерное для людей той эпохи. Ее вера несет возвышенный, героический характер. Можно сказать, что в героине Твена присутствует воля к вере. Она не имеет ничего общего с теми религиозными догматами, которые, как полагал Твен, настойчиво навязывались господствовавшей церковью. Вера Жанны не обедняла внутренний мир Орлеанской Девы, но, напротив, гармонично дополняло и обогащало его. «Она была глубоко религиозна, — пишет Твен, — а это нередко кладет на лицо отпечаток уныния; но у Жанны этого не было. Ее вера приносила ей внутреннее удовлетворение и радость; бывало, конечно, что она печалилась и печаль отражалась на ее лице, но единственной причиной были бедствия ее родины, а вовсе не ее набожность» (8, 47—48). Жанна д'Арк, осуществляя свои деяния, обретает силу именно в вере, а отнюдь не в поддержке народа, который, в конце концов, предает ее. Она абсолютно уверена в том, что небо не оставит ее. «Воистину, я послана Богом, и вы подвергаете себя большой опасности» — говорит Дева собирающимся осудить ее инквизиторам (8, 304). Голоса обещают ей и награду. «Они (Голоса — Д.П.) обещали вести меня в рай» — утверждает Жанна на суде в Руане. При этом многих из присутствующих охватывает страх: «как знать, уж не собираются ли они осудить на смерть божью избранницу, провозвестницу его воли» (8, 318). Однако, как мы покажем позднее, Жанна д'Арк готова пожертвовать обещанным ей раем ради верности самой себе, своему внутреннему моральному началу. Таким образом, в твеновской Жанне нет никакого своекорыстия даже в таком вопросе, как дело своего Спасения. В конечном итоге, она ничего не просит в награду за свои подвиги ни у Бога, ни у короля. Можно сказать, что вера твеновской Жанны была признаком высшей морали и доверия к миру и Богу. Но и мир и даже небо оказываются безнравственны. Таков итог позднейших философских исканий Твена.
Роль церкви в гибели Жанны Твеном выявлена с большой прямотой. Она предстает в романе как олицетворение ханжества, лицемерия и жестокости. Деятельность Жанны — не только борьба с англичанами, но и поединок Девы с епископом Бовэским, Пьером Кошоном.
Для Твена и других биографов XIX столетия фигура Пьера Кошона была глубоко негативной. Это был идеальный персонаж для выражения антиклерикальных убеждений. Конт, конечно, говорит устами своего создателя, характеризуя епископа как «самого грубого и бесстыдного человека, из всех живших на земле». Кошон предстает в романе олицетворением абсолютного зла. Твен имеет здесь дело со стереотипами: арманьякским изображением Жанны и протестантским образом жирного и развратного священника.
Кошона Твен обвиняет во всех смертных грехах. Он подсылает к Жанне шпиона, чтобы тот выведал у Орлеанской Девы признания, которые можно было бы обратить против нее на процессе; пытается отравить ее; назначает писцов, которые должны были извращать ответы Жанны; чудовищным образом сквернословит, когда кто-нибудь пытается высказаться в защиту Девы. Епископ бовэский предстает в романе воплощением всей мерзости и подлости, на которые способен человек.
Твен не ограничивал выражение своего неприятия католицизма только нападками на епископа бовэского и его окружение. На клерикалов в Пуатье Твен излил такое же презрения. Твен описывает процесс в Пуатье как квинтэссенцию всех нелепостей и человеческой глупости, насаждаемых католической церковью. «Итак, мы отправились в Пуатье и там потеряли еще три недели, — говорит сьер Луи де Конт, — пока бедное дитя ежедневно терзали допросами перед огромным синклитом — кого бы вы думали? может быть, военных? <...> О нет! Перед сборищем священников и монахов, ученых и искусных казуистов, виднейших профессоров богословских наук! <...> Крысы опустошали наш дом, но святые люди не осведомлялись, крепки ли зубы и когти у кошки, — лишь бы кошка была богомольна...» (8, 115). Католическая церковь для Твена — тот институт, который веками насаждал абсурд во всех сферах человеческой деятельности, тормозил технический и моральный прогресс, насаждал под видом высшей истины глупость и мракобесие. Конечно, подобная точка зрения Твена является, по меньшей мере, односторонней.
Жанна д'Арк появилась на исторической арене в одну из наиболее трудных для Франции эпох. Она застает страну в состоянии полного хаоса. Абсолютный распад государственности, усугублявшийся постоянными набегами англичан, бургундцев, обыкновенных разбойников и мародеров, превратили Францию в «край, населенный фуриями, бесноватыми и дьяволами, где убийство было обычным делом и где никто не чувствовал себя в безопасности» (8, 17). Карл, каким его изобразил писатель, ничего не предпринимал и не желал ничего предпринимать для спасения королевства9. Несмотря на это, Жанна преисполнена по отношению к нему почтением.
Твен всегда воспринимал преданность по отношению к монархам как результат невежества, моральной и умственной незрелости. В случае же с Жанной дело не может обстоять подобным образом. Ее моральное совершенство, которое постоянно подчеркивает автор, поразительная, опережающая свое время, проницательность во всех областях деятельности и трезвая оценка решений и поступков Карла делают невозможным предположение о том, что преданность героини королю имела своим истоком заблуждение. Жанна обладала тем знанием, которое никогда не мог до конца принять сам Твен: историю невозможно форсировать, определенные государственные формы являются естественными для конкретной исторической эпохи. Твеновская Жанна д'Арк понимает, что только монархия способна объединить ее современников, только этот институт может придать организованность средневековому миру, вывести его из состояния хаоса. Исходя из понимания этого, она делает все для укрепления законной монархической власти. Жанна, крестьянская девушка, чтит обычаи и, благодаря своей прямой сопричастности к средневековому менталитету, достигает колоссальных успехов во всех своих начинаниях. Ее почтение к королю искренне. Видя его слабости и недостатки, она понимает, что волею небес Карл — единственный человек, который может спасти ее родину и ее народ от распада. Он — избранный, и как таковой заслуживает почтения и преданности. В свою очередь Карл, понимая, что перед ним не простая крестьянка, платит Жанне тем же: он обнажает голову перед ней, «как сделал бы это перед королевой» (8, 188).
Если для Твена многое в Жанне — «чудо», «загадка», то писатель прозорлив в главном: она тот самый герой, который был всего более нужен своему времени. Застав королевство в состоянии полного распада, Жанна д'Арк в кратчайший срок восстановила государственность, короновала дофина и одержала ряд решающих побед, которые в конечном итоге привели Францию к победе. Ее деяния Твен уподобляет мастерски сыгранной игре в шахматы, в которой «каждый ход был сделан в свое время и в должной последовательности» (8, 231). Писатель предлагает на суд читателя следующий список ходов, приведших к победе:
1. Первый ход: победы при Орлеане и Патэ — шах.
2. Второй ход: примирение. При этом шах не объявляли; это был позиционный ход, результаты которого сказались лишь спустя долгое время.
3. Третий ход: коронация — шах.
4. Бескровный Поход — шах.
5. Последний ход (завершенный уже после ее смерти): коннетабль Ришмон, примирившийся с королем, становится главной его опорой и делает противнику мат (8, 231).
Сравнение деятельности Жанны с шахматной игрой необходимо Твену для того, чтобы доказать: все поступки Девы были предельно осознанными, в них не было ничего случайного.
Особое внимание Твен уделяет эпизоду коронации. «Где еще <...> в истории вы найдете такой мастерский дипломатический ход? — вопрошает он и продолжает. — ...Из всех умных людей, стоявших у власти во Франции, только один оценил все значение коронации — это была Жанна д'Арк, неученая семнадцатилетняя девочка; и она поняла это с самого начала и с самого начала говорила о коронации как о необходимой части своей задачи. Откуда она это знала? Ответ тут очень простой: она была крестьянкой. Этим все сказано. Она вышла из народа и знала народ» (8, 229).
Все это подтверждает тот факт, что Жанна всегда опиралась на авторитет традиции. Недаром Твен называет ее «зеркалом, ясно отражающим народные чаяния» (8, 230). Коронация дала уверенность самому Карлу и разрешила ту неопределенность, которая возникла во взаимоотношениях власти и народа, поскольку для всего простого народа Карл до коронации был не законным монархом, а всего лишь дофином. Следует отметить, что в своей прямой причастности к средневековой традиции Жанна являет собой полный контраст Хэнку Моргану, герою романа «Янки при дворе короля Артура», для которого отношение к данной традиции всегда остается отношением постороннего. Янки никогда не позволяет себе стать объектом суеверного поклонения, его высокомерный демократизм не принимал иррационального поклонения. Однако именно отказ Янки ассимилироваться в средневековое общество оказывается, в конечном счете, пагубным для него. В свою очередь Жанна добивается успеха там, где Янки терпит поражение10.
Ни одна особенность твеновского текста не представляется более трудной для объяснения, чем упор писателя на реальность ясновидческого дара Жанны. Между тем, начиная свое исследование жизни Девы, Твен был весьма скептически настроен относительно всевозможных пророков и провидцев. Однако, впоследствии, проштудировав имеющиеся источники, Твен пришел к выводу, что далеко не все пророчества, приписываемые Жанне, могут быть истолкованы как католические суеверия или объяснены рациональным способам. По мере развития сюжета романа сбываются все предсказания Жанны. Можно сказать, сюжет «вырастает» из них, диктуется ими. Особое внимание Твен обращает на предсказание Жанной точного срока падения английского владычества во время судебного процесса в Руане. Она назвала дату окончания Столетней войны, 1453 год. «Итак, первого марта 1431, в зале суда, она во всеуслышание сделала это поразительное предсказание, — комментирует Луи де Конт пророчество Девы.
Бывает, что предсказания сбываются, но если разобраться в каждом отдельном случае, то обычно можно заподозрить, что предсказание сделано задним числом. Здесь — другое дело. Пророчество Жанны было занесено в протоколы суда сразу же, за много лет до его исполнения, вы можете прочесть его там и теперь» (8, 315—316). Таким образом, мистическая, иррациональная сторона удивительных способностей Жанны, представлена Твеном, не выдумкой, а историческим фактом.
Трагизм образа Жанны предопределен ее даром — даром ясновидения. Желая исполнить ниспосланную ей свыше миссию, она сознательно идет на смерть. Безысходность положения Жанны д'Арк усугубляется неполнотой ее знания. Героиня не ведает до конца, насколько ужасной будет ее жертва. Голоса Жанны дают ей уклончивые ответы относительно ее будущей судьбы: они могут быть неоднозначно истолкованы а, подчас, словно бы намеренно вводят героиню в заблуждение. В финале Жанна принимает волю небес, следует велению рока, сохраняя внутреннее достоинство, единственное, что у нее невозможно отнять.
Отношение Твена к «голосам» Жанны не лишено мистического оттенка. Будучи скорее деистом, чем атеистом, Твен, хотя и воспринимает их не без доли скепсиса, но не отрицает их вовсе. Их осуждение автором скорее серьезно, чем иронично. Так на полях одного их католических источников Твен писал: «Ее святые — просто идиоты. Они не говорят с ней ни о чем по настоящему важном»11. Двойственное отношение Твена к голосам отражено в образе рассказчика, который также сомневается в ценности советов, даваемых голосами Жанне. «...Я с ужасом стал замечать, что невольно осуждаю ее Голоса», — говорит де Конт, имея ввиду «догадливость» судей на процессе. — Советуют ей отвечать смело — точно она и без них этого не сделала бы; а когда надо сообщить ей что-нибудь нужное — например, какой хитростью эти негодяи сумели проникнуть в ее тайны, — тут им словно недосуг. Я от природы богобоязнен, и когда мне приходили в голову такие мысли, я холодел от страха» (8, 319).
Одна из важнейших задач, которые ставит перед собой автор подлинно исторического романа, является реконструкция непроясненных моментов документально зафиксированной истории на основе воссоздания художественными средствами внутренней жизни реальных исторических персонажей. Однако там, где в историческом романе элементы вымысла должны выявить значение неясных событий, в «Жанне д'Арк» налицо тенденция затемнить смысл происшедшего12. Рационалист Твен, парадоксальным образом, стремился не допустить на страницы своего романа настроения скепсиса и неверия. Редактируя текст романа перед отправкой его в печать, он вычеркнул большинство ироничных замечаний, касающихся «видений» и «голосов» героини. Так, например, Марк Твен вычеркнул следующий комментарий Луи де Конта относительно приговора, вынесенного судьями в Пуатье, согласно которому «голоса» Жанны исходили от дьявола: «Лично я никогда не был слишком высокого мнения о голосах Жанны — в некоторых отношениях, разумеется — но в то, что они были дьявольскими, я не верю. Я думаю, они были ангелами, святыми, чистыми и с добрыми намерениями, но с ангельской естественной непрактичностью в делах. Каким бы ни был ангел, в делах он не отличается умом. Имеются многочисленные доказательства тому в истории»13. Таким образом, рационализм Твена и укоренившееся неприятие католицизма не помешали ему принять христианскую интерпретацию феномена Жанны.
Дева следует указаниям «голосов». Однако, по Твену, она следует, прежде всего, голосу своей личной и гражданской совести. Писатель постоянно подчеркивает, что свои подвиги Жанна свершила именно благодаря личным качествам, а не благодаря помощи свыше. В интерпретации Твена она оказывается гениальным военачальником и политиком. Данными талантами Твеновская Жанна наделена от рождения. Писатель постоянно подчеркивает автономность Жанна от божества. Он видит в ней не боговдохновленную пророчицу, а гениальную личность. «Вера Жанны не объясняет ее власть, ее личные качества, — настаивает Альберт Стоун. — Вера лишь направила ее энергию в определенное русло»14.
В ряде случаев Твен давал рациональное объяснение некоторым, казалось бы, необъяснимым талантам, способностям, знаниям Жанны: «Она наметила путь, которым намеревалась ехать к королю, и притом так, словно обладала обширными познаниями в географии... Я был удивлен, но подумал сначала, что ее наставляли Голоса. Однако это оказалось не так. Из ее упоминаний о разных людях, от которых она узнала то или другое, я понял, что она неутомимо расспрашивала своих многочисленных посетителей и набралась у них этих ценных сведений» (8, 75).
В других случаях, Твен, напротив, отказывается от рационального объяснения ее талантов: «Бывалые воины французской армии говорили, что ее редкостные военные дарования проявлялись во многом, но более всего — в умении разместить артиллерию и распорядиться ею. Кто же научил пастушку творить такие чудеса? Ведь она не умела даже читать и нигде не могла изучить сложную науку войны... История не знает ни одного полководца, которому, как бы он ни был талантлив, победы достались без предварительного обучения, упорного труда и хотя бы некоторого опыта. Я думаю, что этот дар был у Жанны врожденным...» (8, 207).
Обстоятельное описание взятия Божанси Твен сопровождает следующим комментарием Конта: «Я рассказываю вам это так обстоятельно потому <...>, — говорит он, — что это открывает вам еще одну сторону удивительной натуры Жанны — ее государственный ум. Это качество покажется необъяснимым в необразованной крестьянской девушке семнадцати с половиной лет, но она им, несомненно, обладала» (8, 215).
Образ твеновской Жанны наделен идеальными, иногда нарочито возвышенными чертами, в результате чего жанровая природа романа приобретает отчетливо агиографический характер. Твен строит образ своей героини по житийным канонам. Рано пробудившаяся набожность, исцеление бесноватых, подвиги во славу Божию, неправедный суд над героиней и мученическая кончина — все эти сюжетные составляющие агиографии присутствуют в романе. В сочетании с постоянными отсылками к документам судебного разбирательства они приобретают особую убедительность15. Подобно многим святым она являет собой пример абсолютно цельного характера, который не претерпевает изменений ни под воздействием обстоятельств, ни в силу психических процессов, происходящих в душе героин. Внутренний облик Жанны д'Арк статичен, поскольку святость героини изначальна и бесспорна. Твен исключает какую-либо иную возможность трактовки созданного им образа. Вместе с тем, необходимо отметить главное отличие твеновской Жанны от канонического образа святой. Ее святость носит внецерковный, «гражданственный» характер.
Создавая образ Девы по агиографическим схемам, Твен не сакрализует мученичество Жанны, наделяя страдания и смерть героини метафизическим смыслом. Трагический финал жизни Жанны д'Арк представляется писателю-гуманисту чудовищным и ничем не оправданным. Твен, а вместе с ним и его герой-повествователь, сьер Луи де Конт, не могут примириться с мученической кончиной Жанны, не прощая ни королю, ни церкви гибели Орлеанской Девы. Мученичество Девы превращается в символ высшего патриотизма, а не в образец христианских добродетелей. «Хрупкая стройная девушка..., с венцом мученицы на челе, с мечом в руке, которым она разрубила узы своей родины, — разве не останется она, именно она, символом ПАТРИОТИЗМА до скончания времен» — вопрошает Твен.
Судьба Жанны побуждает Твена задуматься над широкими философскими вопросами, касающимися самой человеческой природы. Трагическая гибель Жанны не ведет к окончательному искуплению. Напротив, Твен обнаруживает в ее мученичестве доказательство того, что «проклятый» человеческий род не стоит спасать. Размышления Конта о подлом человеческом роде, который лишь воображает, что он выше животных — отражают представления позднего Твена о порочной природе человечества.
От вершины до самого основания французского общества Конт находит только продажность, жестокость, слабость. В конце концов, мы начинаем понимать, что утверждение Конта о том, что Жанна воплощала собой дух Франции есть ни что иное, как надежды молодого юноши. В старости Конт уже отрицает такую трактовку феномена Жанны.
Восхищение Твена Жанной как спасительницей Франции изначально находилось под влиянием его укоренившегося убеждения, что Францию едва ли стоило спасать. Следовательно, разрешая своему французскому пажу говорить о ней как о «духе Франции, ставшем плотью», писатель иронизирует над подобными заявлениями, характерными для галльских апологетов.
Таким образом, концепция книги должна быть понята с учетом того, что взгляды героя-повествователя на героиню и происходящие события меняются по мере того, как Конт стареет и приобретает более глубокий жизненный опыт.
Как и книга о Янки, роман о Жанне — произведение, не дающее ясных ответов на все вопросы. Почему Жанна, спасшая Францию, обречена на гибель, был ли трагический финал жизни героини неизбежен — таковы основные вопросы, которые ставит в романе Твен. Вопросы эти не получают однозначного решения. Да это и нельзя требовать от писателя, даже если он и обращается к исторической теме.
В данном произведении Марка Твена словно бы присутствует внутренняя философская полифония. На страницах романа мы видим борьбу двух различных точек зрения на судьбу Жанны д'Арк, и шире — на проблему исторического развития человечества в целом. Мысль о том, что история зашла в тупик все в большей степени овладевала писателем. Есть ли выход из этого тупика или бессмысленность, абсурдность является онтологическим свойством истории? События современности, равно как и знание событий минувших веков — все подталкивало писателя к пессимистическому ответу на данный вопрос. Однако представление о бессмысленности истории не согласовывалось с художественным темпераментом Твена, с его идеалами, которые до конца жизни оставались просветительскими. Гуманизм писателя, деятельный и практичный, опирающийся, прежде всего, на здравый смысл, не мог найти утешения в трагическом мироощущении. Именно поэтому писатель стремится объяснить гибель Жанны д'Арк рациональными причинами. Согласно Твену, она пала жертвой предательства со стороны знати и церкви, «старых» врагов писателя-демократа. Трагедию жизни Жанны д'Арк Твен настойчиво преподносит читателю как конфликт народного сознания и феодально-церковного мира. Не рок, стремится доказать Твен, не Бог привели Жанну на костер, а человеческая алчность, трусость, невежество. Она пала жертвой гнусного сговора епископа Бовэского Пьера Кошона с англичанами, интриг при дворе безвольного короля Карла и фанатизма инквизиторов.
Создавая образ «самого совершенного человека», Твен наделяет его таким свойством, как решительное отсутствие эгоистических устремлений. «Когда она спасла своего бесприютного короля и возложила на его голову корону, — пишет Твен, — ей были предложены награды и почести; но она все их отвергла и ничего не захотела принять» (8, 10—11). Обращаясь к образу Жанны д'Арк писатель словно бы стремится найти доказательства ложности собственных воззрений, согласно которым эгоизм является неотъемлемой частью человеческой природы. «Из всех личностей, известных светской истории, он, вероятно, является единственной абсолютно чуждой своекорыстия» — утверждает писатель (8, 10). То есть, она была уникальна не только для средневековья, но и для всей истории. Такое утверждение неизбежно влекло следующий шаг. Из католических источников, в частности из трудов монсеньора Рикара, Твен перенял уподобление Жанны Христу, а судей и Кошона — Синедриону и Пилату.
Согласно ДеВото, мизантропический детерминизм и потребность идеализировать детство, во многом, объясняет твеновское отношение к Деве. Для него она была ребенком, пребывала в «естественном» состоянии. Но в отличие от Эдуарда и Тома из романа «Принц и нищий» Дева совершенна и идеальна. Она была невинна, бескорыстна и, следовательно, неподвластна законам истории и первородному греху. Параллель с Христом здесь очевидна.
Однако на этом он Твен не останавливается и идет еще далее. Моральная храбрость, которая позволила Жанне, несмотря на свои религиозные убеждения, обмануть бургундского капитана составляет еще одно качество, которым Твен в ней восхищался: отсутствие у Девы страха перед адом. Без этого качества, полагает Твен, она не могла бы противостоять суду. «Если ты не подчинишься Церкви, собравшиеся здесь судьи признают тебя еретичкой и осудят на сожжение» — угрожают Жанне инквизиторы. Но угроза отречения и проклятия, которая привела бы в ужас любого средневекового человека, лишь возвращает ей ту отвагу, в основе которой лежит твердое осознание своей моральной правоты. «Надо мной есть милосердный владыка — Господь. Перед ним я готова за все нести ответ. И я готова повторить свой ответ на костре!» — бросает Жанна д'Арк вызов инквизиторам (8, 353).
Несмотря на стремление писателя представить гибель Жанны не трагической закономерностью истории, а плодом интриг, трусости, человеческой подлости, роман пронизан ощущением неотвратимости рока. В образе Жанны Твен хотел показать человека, способного творить историю, то есть подлинно историческую личность, которая может изменить судьбу целого народа. Однако сама Жанна оказывается не властна противостоять историческому предопределению, ведущему ее на костер. Орлеанская Дева под пером Твена становится образцом цельного трагического характера. Наделенная высокой душой, чуждая всякого своекорыстия, Жанна д'Арк обречена на гибель.
В глазах Твена, история, казалось, ничего не обещала кроме бесконечных циклов войн, насилия и жестокостей. В образе Жанны, этом «опьяненном ребенке» Твен увидел выход из порочного круга истории. Этот выход был, впрочем, скорее эмоциональный и интуитивный, чем научно обоснованный. Жанна д'Арк являла собой воплощение мечты Твена об адамической невинности, способной преодолеть власть законов истории над индивидом; более того: победить само несовершенство человеческой природы.
Несмотря на это, «Жанна д'Арк» — глубоко пессимистическая книга. В ней «доказана» возможность существования абсолютно «невинной» личности, способной творить, благодаря этому своему качеству, настоящие чудеса, но в тоже время роман повествует и о фатальной обреченности такого человека. Если в случае с Эдуардом Тюдором, героем «Принца и нищего», все чудесным образом завершается благополучно, то Жанна оказывается оставленной своими друзьями и сожжена врагами, и ни де Конт, ни его создатель не могут ничего предпринять, чтобы спасти ее. Конец Жанны — реальность, а не вымысел автора.
Создав свое жизнеописание Жанны д'Арк, Марк Твен принял участие в духовных поисках Западного мира того времени. Он не был единственным художником в конце века в романтическом порыве обратившимся к непосредственному миру детства и юности, к образам природы, к синтезу языческих и христианских образов с тем, чтобы преодолеть разлагающие последствия потери веры в современном мире и детерминизма, проникшего во все сферы культуры. В 1889—1891 годах была опубликована «История» Г. Адамса, в которой писатель подвергает сомнению достижения индустриального общества и идеалы американской демократии, которым он противопоставляет свой культ Девы Марии. В это же время У.Д. Хоуэллс в «Мальчишечьем городе» (A Boy's Town) (1890) идеализирует детство и юность, подобно тому, как это сделал Твен в «Жанне д'Арк», а Стивен Крейн объединяет христианские и языческие символы в романе «Алый знак доблести» (1895) для того, чтобы разрешить противоречие между религиозной верой и свободой.
Твен и другие художники стремились найти незыблемые духовные ценности, которые можно было бы противопоставить нигилистическим тенденциям в современном им обществе, уродливому индустриализму и культу наживы.
Книга Твена занимает достойное место в той литературной традиции изображения Орлеанской Девы, которая представлена такими именами как Вольтер, Шиллер, Франс, Шоу, Ануй. Ближе всего Твен к концепции Шиллера. Конечно, в книге Твена нет ответа на все вопросы. В ней есть исторические «нестыковки», и к ней не следует подходить с научной точки зрения, подобно тому, как эпохи Ричарда III или Генриха V нельзя изучать по хроникам Шекспира, а Кутузова или Наполеона по «Войне и миру» Толстого. Твен рисует Орлеанскую Деву, прежде всего, как художник. Удивительно то, как писатель сатирико-юмористического темперамента, «король смеха», неутомимо обличавший человеческую глупость, своекорыстие, пустословие и демагогию, с такой страстной увлеченностью выразил в образе Жанны свой порыв к идеалу. Он избрал для этого сюжет трагический, хотя и не чуждый оттенка сентиментальности и мелодраматизма. При этом он добился главного: заставил читателя с жадностью следить за ходом событий, испытывать сострадание к героине, воспринимать перипетии далекой истории с подлинным волнением.
Роман Твена «Личные воспоминания о Жанне д'Арк» отразил переломный этап в мировоззрении художника. Образ главной героини является олицетворением демократических и гуманистических идеалов Твена, олицетворением мечты писателя о благородной личности, способной творить историю и чувствовать свою историческую ответственность перед миром. Вместе с тем, уже сам выбор темы романа указывает на осознание писателем иллюзорности своих идеалов. По словам литературоведа А.С. Ромм, Твен в романе о Жанне «как бы воздвигает... памятник своей мечте, погибающей на взлете»16. В книгах, последующих за «Жанной д'Арк», мы уже не найдем героев, которых можно было бы «смело мерить меркой любых времен». Абсурдность истории, движущейся по замкнутой кривой, бесплодность усилий противостоять ей — основные мотивы творчества писателя конца 1890-х — начала 1900-х годов.
Примечания
1. Stone A.Е., Mark Twain's Joan of Arc: The Child as Goddes // On Mark Twain. The best from American literature. Ed by Louis J. Budd & Edvin H. Cady. — N.Y., Crowell, 1962, p. 80.
2. Можно предположить, что, создавая образ Орлеанской Девы, Твен находился под впечатлением от книг Дж. Кеннана и С.М. Степняка-Кравчинского (1851—1895). Джордж Кеннан (1845—1934), известный публицист и путешественник, в 1885—86 годах обследовал русские каторжные тюрьмы и места ссылки. Свои наблюдения он изложил в книге «Сибирь и система ссылки» (1891, двух томах), которая произвела на Твена колоссальное впечатление. Незадолго до этого, в октябре 1890 года, писатель, заинтересовавшись русским революционным движением, написал пространное письмо террористу народовольцу Степняку-Кравчинскому (1851—1895), эмигрировавшего в Англии, где он издавал журнал «Свободная Россия». Приехав 1891 году в Америку, Степняк-Кравчинский передал Твену свою книгу «Подпольная Россия». Твену, человеку эмоциональному, к тому же предвзято настроенному по отношению к российскому самодержавию, в деятельности народовольцев увиделись проявления величия души и готовность к самопожертвованию. В том же 1891 году Твен написал второе письмо Степняку-Кравчинскому, следующего содержания: «Я прочитал «Подпольную Россию» от начала до конца с глубоким, жгучим интересом. Какое величие души! Я думаю, только жестокий русский деспотизм мог породить таких людей! По доброй воле пойти на жизнь, полную мучений, и, в конце концов, на смерть только ради блага других — такого мученичества, я думаю, не знала ни одна страна, кроме России. История изобилует мучениками, но, кроме русских, я не знаю таких, которые, отдавая все, совсем ничего не получали бы взамен. Во всех других случаях, которые я могу припомнить, есть намек на сделку. Я не говорю о кратком мученичестве, о внезапном самопожертвовании во имя высокого идеала в минуту восторженного порыва, почти безумия, — я говорю лишь о героизме совсем иного рода: об этом поразительном, сверхчеловеческом героизме, что прямо смотрит вперед, через годы, в ту даль, где на горизонте ждет виселица, — и упрямо идет к ней сквозь адское пламя, не трепеща, не бледнея, не малодушествуя и твердо зная, что на его долю достанется одна только виселица (12, 623—614). По-видимому, именно в это время у Твена впервые возникла мысль о том, что мир может быть спасен лишь ценой мученичества и самопожертвования. Это и стало одним из толчков, побудивших писателя в начале 1890-х годов начать непосредственную работу над романом о Жанне д'Арк.
3. Шоу Б. Избранные произведения. — М., 1993, с. 370.
4. William S. The saint and the skeptics. Joan of Ark in the work of Mark Twain, Anatole France & Bernard Shaw. — Detroit, 1976, p. 21.
5. Цит. по: William S. Op. cit., p. 21.
6. William S. Op. cit., p. 16.
7. Stone A.E. The Innocent Eye. Childhood in Mark Twain's Imagination. — Hamden (Conn.), 1970, p. 210.
8. Цит. по: Salamon R.B. Op. cit., p. 180.
9. Выразительным является описание политической обстановки в стране, данное устами гонцов из Орлеана «Диву даешься, — говорят они, — как это король в его отчаянном положении может бездействовать, — видеть, как все гибнет, и не пошевелить пальцем, чтобы отвести от себя гибель?... Сидит, как крыса в западне... Вместо резиденции — полуразвалившийся замок, настоящий склеп: поломанная мебель, изъеденные ковры, полное запустение. В казне у него сорок франков... Ведь он знает, что с падением нашего города... падет и вся Франция, и в тот же день он станет бесправным изгнанником» (8, 95). Подобная характеристика, в целом, исторически верна.
10. Некоторые критики высказывают мнение, что Твен, как и многие его современники, утратив веру в современную «машинную» цивилизацию, в поисках идеала обратились к культуре средневековья. Так, например, М. Уильямс полагал, что Твен, подобно Генри Адамсу, в своем стремлении убежать от прагматичной цивилизации, нашел этическое ядро человеческого общества не в современности, а в средневековье... Основание для сравнения Твена с Адамсом действительно есть, однако Уильямс явно упрощает ситуацию. Он не учитывает, что в «Жанне д'Арк», как и в любом другом произведении Твена, присутствует острая критика средневековой жизни, которую писатель воспринимал как просветитель-гуманист, а не как беспристрастный исследователь культуры.
11. Цит. по: William S. Op. cit., p. 29.
12. Твен, на наш взгляд, не стремится дать полную реконструкцию исторического персонажа Порой, отказываясь от бытового правдоподобия, он стремился воплотить нравственный идеал, имеющий внеисторическую масштабность, силу огромного морального примера.
13. Цит. по: Salomon R.B. Op. cit., p. 182.
14. Stone A.E. The Innocent Eye. Childhood in Mark Twain's Imagination... — Hamden (Conn.): Archon Books, 1970., p 84.
15. Таким образом, в романе сочетаются документальные, исторически достоверные факты, агиографический элемент, сгущение драматических красок, намеренная идеализация и героизация Девы; все это подчеркивает сложную, синтетическую жанровую природу произведения.
16. Ромм А.С. Указ. соч., с. 170.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
