В известной мере с периодом «буржуазного пленения» Твена связан и его разрыв с Бретом Гартом в 1877 году. Брет Гарт, как уже упоминалось, был другом молодости Твена, они подружились на Дальнем Западе США, в Сан-Франциско, куда Твен прибыл в 1865 году из Невады. Гарт был на год моложе Твена, но уже имел имя и, хотя еще не был автором знаменитого цикла золотоискательских рассказов, занимал прочное положение в литературном мире Сан-Франциско. Он тепло принял Твена, сразу оценил его талант и принялся усердно помогать ему. «Всегда терпеливый, он возился со мной, правил и школил меня», — писал Твен в 1871 году в письме к Олдричу, вспоминая эти годы. Что еще более важно, Гарт разглядел в «неистовых» шутках молодого Твена нешуточное моральное содержание. «В нем есть проницательность и то, идущее из глубины души, отвращение к фальши, которое сделает его талант полезным человечеству», — пророчески писал он о Твене в 1866 году. В Сан-Франциско Твена и Гарта объединяли не только личные дружеские связи и совместная литературная деятельность, но и общее отношение к некоторым отрицательным чертам американской действительности. Социально-критический момент в изображении американской жизни выражен в этот период у молодого Гарта сильнее, чем у молодого Твена. В своей критике социального неравенства и лицемерной буржуазной морали он опирается на опыт современного европейского романа, в особенности социального романа Диккенса. Твен идет своим «самобытным» путем, медленно и «собственноручно» разбираясь в противоречиях американской жизни. Однако были черты в жизни американской буржуазной демократии, вызывавшие у обоих писателей одинаково яростный протест. Таковы были китайские погромы в Сан-Франциско. Чтобы охарактеризовать слабости мировоззрения обоих писателей в этот период, надо будет сказать, что если Твен, не справляясь с обильными жизненными впечатлениями, еще платит очень большую дань идеализации американской буржуазной демократии, то Гарт из-за недостаточной глубины своих наблюдений нередко соскальзывает в своей критике к скептицизму богемы.
В 70-х годах оба писателя встретились на Востоке США в центре американской литературной жизни. В конце 60-х годов оба они, и Брет Гарт и Твен, завоевали широкую известность в США и даже в Европе. Однако положение их было различно. Твен находился на подъеме, все шире прокладывая свой литературный путь. Брет Гарт сказал все, что мог, и в его творчестве уже обозначился упадок. Различие было и в их жизненной ситуации. Твен был материально обеспеченный человек, втянувшийся в буржуазный образ жизни и связавший себя в этот период правилами буржуазной респектабельности. Брет Гарт не только остался богемой, но медленно и верно впадал в нищету. Он переживал драму, чрезвычайно характерную для положения, которое занимал писатель и вообще человек искусства в американской духовной жизни XIX века. После сенсационного успеха, шумного признания и высоких гонораров наступило охлаждение, сменившееся при первых же неудачах писателя равнодушием публики и третированием со стороны печати. Не имея ни глубоких связей с жизнью, ни нравственной стойкости, Гарт занял позицию богемы, отвергнутой буржуазным обществом, стал смотреть на все окружающее с желчным и циничным равнодушием.
Твен оказал помощь попавшему в беду другу. Он пригласил его погостить в свой богатый гартфордский дом, дал Гарту денег взаймы (без надежды получить их обратно, так как Гарт не имел привычки отдавать долги), они вместе написали пьесу из калифорнийской жизни. Однако дело шло к разрыву. Брета Гарта, как видно, раздражала буржуазная «добропорядочность» жизненного и семейного уклада Твена. Твена сердили в Гарте повадки богемы, эгоизм, бесцеремонность в поведении. Чем хуже делались обстоятельства Брета Гарта, тем высокомернее он становился. После того как Гарт позволил себе насмешливые замечания по поводу благополучия Твена (одно из них Твен воспринял как святотатственную колкость по адресу госпожи Клеменс), он выгнал Гарта из дома. Вскоре после этого Брет Гарт написал бывшему другу оскорбительное письмо, обвиняя его в неуспехе своего романа «Габриэль Конрой»; роман должен был быть издан фирмой, которая издавала Твена, и Гарт писал, что фирма пренебрегла его романом ради успеха книги Твена. После этого несправедливого письма Гарта Твен обрушил на него всю ярость своего темперамента. «Гарт лжец, вор, мошенник, сноб, — писал он год спустя Гоуэллсу, порицая его за то, что тот исхлопотал Гарту место консула в немецком городке Крефельде, — алкоголик, приживальщик, трус, охотник до чужих денег, он полон предательства, он скрывает свое еврейское происхождение, как если бы в этом было что-нибудь дурное...» и т. д. и т. д.
Не следует думать, что ярость полностью ослепила Твена и он не видел ничего положительного в Брете Гарте. Менее чем через год после цитированного неистового письма к Гоуэллсу он пишет ему же, что хотел бы написать анонимно статью о достоинствах Брета Гарта как художника. Доброжелательность этого порыва и стремление к объективности следует отметить в особенности потому, что Твен далеко не все принимал в творчестве Гарта и некоторые черты его художественной манеры резко критиковал.
Брет Гарт после двух лет консульства в захолустном немецком городке перевелся на ту же должность в Глазго и прожил остаток жизни в Англии, перепевая сам себя в новых и новых калифорнийских рассказах, не имевших большого успеха. Жизнь его была тяжела. Твен больше не виделся с Гартом и хранил свое предубеждение против него. Есть достаточно оснований считать, что он был во многом неправ в оценке личности Гарта. Молодой Хемлин Гарленд, вождь американских натуралистов конца века, будучи в 90-х годах в Лондоне, захотел встретиться с писателем, ранние рассказы которого он знал и высоко ценил за внимание к жизни простых людей. Он был представлен на одном из литературных приемов «стареющему щеголю в гетрах, с моноклем в глазу» и без охоты отправился к нему домой. Однако дома Гарт сбросил свою защитную маску фата и откровенно говорил с молодым писателем о своей грустной судьбе, литературной и личной. «Он сознавал, как и я, — пишет Гарленд, — что он изгнанник, без родины, что он, старый и больной, должен умереть вдали от всех. Он был беден, о нем ходили сплетни. На его книги не было спроса». В эти же годы Гарт писал жене: «Я тяну все те же мотивы на моей старой шарманке и подбираю медяки». И еще, касаясь своего положения изгнанника: «Я люблю свою родину, но она не настолько любит меня, чтобы дать мне приют и позволить зарабатывать на жизнь своим пером».
В декабре 1903 года, после смерти Гарта, Твен писал Гоуэллсу из Флоренции по поводу его некролога Гарту в «Гарперс мэгезин»: «Вы написали о Гарте очень щедро, очень великодушно и в то же время правдиво, потому что в нем было все то, о чем вы пишете. В нем было и многое другое, худшее, что вспоминать не к чему; я часто стыжусь, что помню это». Дальше он пишет, что по случайному стечению обстоятельств он как раз перед тем, как пришел некролог Гоуэллса, прочитал в старом американском журнале описание триумфальной славы Брета Гарта в конце 60-х годов. «А вечером я прослушал вашу заупокойную службу, в которой сперва предстал молодой щеголь с каштановой шевелюрой, которому поклоняется вся Америка, а потом лег на покой в чужой земле полузабытый седой человек... Это было торжественно и волнующе».
В «Автобиографии», вспоминая о Брете Гарте, Твен повторил многие свои обвинения против него, особенно отмечая те черты характера Брета Гарта, которые он считает аморальными. Однако в 1906 году, когда писались эти воспоминания, некоторые из его упреков Гарту повисают в воздухе, например те, что касаются равнодушия Гарта к соперничеству двух буржуазных партий на выборах в США. Твен сам в это время переживает глубокое разочарование в буржуазной политике и отказывается голосовать за кандидатов как республиканской, так и демократической партии.
Известен отзыв Чернышевского о Брете Гарте, навеянный первыми калифорнийскими рассказами американского писателя, в которых он показывал самопожертвование, бескорыстную любовь, нравственный героизм в среде простых людей и изобличал ханжескую мораль имущих классов. «Сила Брета Гарта в том, — говорит Чернышевский, — что он, при всех своих недостатках, человек с очень могущественным природным умом, человек необыкновенно благородной души, и — насколько при недостаточности запаса своих впечатлений и размышлений понимает вещи — выработал себе очень благородное понятие о вещах».
«Недостаточность запаса впечатлений и размышлений», иными словами — недостаточно глубокое проникновение в жизнь и недостаточно твердая идейно-моральная основа творчества, были роковым недостатком Брета Гарта, сделавшим его не врагом буржуазного общества, а лишь отщепенцем от него. Однако можно без труда предположить, что, если бы в мае 1906 года в Нью-Йорке рядом с Твеном был не «допропорядочный» Гоуэллс, а «отщепенец» Брет Гарт, глубоко презиравший ханжескую мораль буржуазии, Твен не капитулировал бы так легко перед сворой буржуазных ханжей, которую в глубине души презирал сам.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
