То, что писал Твен о рабстве до начала и во время гражданской войны, говорит либо о его безразличии, либо о его враждебности к движению аболиционистов. Ничто в этих произведениях не давало оснований предположить, что через некоторое время их автор начнет расценивать систему рабства как чудовищную несправедливость, в корне противоречащую идеям основателей американской республики, и посвятит значительную часть своего творчества разоблачению зла, порожденного рабством. Он ненавидел систему рабства, которую в детском и юношеском возрасте принимал как должное и даже защищал. Эта ненависть сквозит в романах, рассказах, речах и записных книжках Твена зрелого периода. По записным книжкам, большая часть которых до сих пор не опубликована, можно судить, насколько остро Твен ощущал необходимость «искупить» свое прежнее равнодушие к рабовладельческой системе и ту поддержку, которую он ей оказывал. В записных книжках Твен внимательно анализирует эту систему, подготавливая материал для страстного обличения рабства на страницах будущих романов и рассказов. Всякий, кто прочитал целиком записные книжки Твена, не может не согласиться с замечанием Уильяма Дина Хоуэлса, который познакомился с Марком Твеном уже после войны: «Не было человека, который бы лучше Твена понимал, что такое рабство, и испытывал бы к нему более лютую ненависть».
Внимательное изучение послевоенного творчества Твена показывает, насколько ясно он понимал, что в основе рабства лежит стяжательство. Один из персонажей Твена, выражая мысли автора, вопрошает, за какое «преступление» первый негр «заслужил судьбу раба». Никакого «преступления» и не было, следует ответ, была лишь алчность белых, из-за которой создалась «эта страшная пропасть между белыми и черными». По существу же между ними никакой разницы нет. Чернокожая женщина не лишена чувства материнской любви. «Разве ты не мое дитя? — восклицает в одном произведении Твена негритянка, отвечая своему сыну, не понимающему, как она решилась ради него продаться в рабство. — В душе все матери одинаковы. Так уж они милосердным богом устроены».
Рабовладельцы отняли у негритянского народа его исконное право — свободу, и поэтому Твен оправдывал все средства мщения, к которым прибегали рабы. В повести «Простофиля Вильсон» он открыто заявляет, что негры имели полное основание воровать у своих хозяев. «В битве жизни все они страдали от несправедливости и поэтому не считали грехом военную вылазку против врага... Они таскали из кладовой провизию... мелкие принадлежности туалета... и другие грошовые вещицы... совершенно уверенные в том, что, украв такую мелочь у человека, ежедневно отнимавшего у них бесценное сокровище — свободу, они не совершают греха, какой господь мог бы им припомнить в день страшного суда».
Таким образом, Твен отвергал идейные позиции ведущих писателей послевоенной Америки, которые во главе с Томасом Нельсоном Пейджем1, воспевая прошлое плантаций, стремились вызвать у читателя тоску о былом, изображая «счастливых и преданных рабов», «добрых и справедливых хозяев» и «несчастных, разочарованных освобожденных негров», якобы только и мечтающих вернуться к «беззаботно счастливым дням» рабства. С жгучим сарказмом Твен отметал их излюбленный довод, будто рабовладелец сам был заинтересован в благе своих рабов: «Дурак тот — иначе не назовешь, кто говорит, что, устанавливая законы взаимоотношений с рабами, плантатор соблюдал интересы раба с таким же тщанием, как свои собственные!»
Твен занес в записную книжку следующую беседу с неграми, которых встретил на Миссисипи, отметив, что собирается использовать эту беседу в качестве оружия против литературной школы, изображающей «освобожденного негра несчастным и жаждущим вернуться в неволю».
«Кто-то из них сказал:
— Гляньте, какая красивая плантация!
Другой откликнулся:
— Господи боже мой, сколько бедных негров там поубивали ни за что ни про что и побросали вот туда, в реку, только их и видели!
После паузы первый заговорил:
— Если бы мы могли снова перенестись в те времена хоть на одну минутку, чтобы посмотреть на эту прошлую жизнь!
— Господи, я не хочу, чтобы то время вернулось даже на минутку! Как тогда негров мучали!
— Да, правда. Меня однажды едва не продали в эти места; а если бы продали, сейчас бы здесь не был, угробили бы наверняка!
Его собеседник сказал:
— А меня-то раз продали на Миссисипи. Я боялся, что продадут еще дальше, в низовья реки. Уж тогда бы я здесь тоже не был».
Твен не подбирал деликатных выражений, когда клеймил бесчеловечное рабство и описывал страдания негритянского народа. Он писал, что в худшем случае «негра доводили до смерти тяжелым трудом», в лучшем случае он «влачил жалкое существование».
В одном из его романов негр говорит:
Скажу тебе, сынок, по чести:
Жизнь для меня была не праздником.
Встречались в ней
И щепки,
И занозы,
И половицы сломанные,
И полы,
Коврами Не покрытые.
«Прокламация Линкольна2... освободила не только черных рабов, но и белого человека», — сказал как-то Твен. Рабство было пятном на совести у белых, оно лишало их самоуважения и превращало христиан и демократов в бесчеловечных варваров. Особенно огрубляло оно рабовладельца, заглушая в нем все лучшие чувства, если они у него имелись. В записной книжке Твен сделал себе памятку: «Обязательно описать случай, как плантатор проиграл негра в карты. Сделать это реалистично». У Твена записано также, что «рабынь раздевали догола и секли», что «целые семейства продавались с аукциона», а так называемые лучшие семейства никогда не выражали протеста по этому поводу. Привычка веками угнетать рабов сделала белых — и мужчин и женщин — настолько жестокими, что, когда невольницу засекали до полусмерти, они говорили лишь о том, «как искусно палач владеет плеткой». «Вот до какого окаменения довело рабство то, что можно назвать высшей сферой человеческих чувств!» — лаконично замечает Твен.
Находясь в гостинице в Бомбее во время лекционного турне по Индии, Твен видел, как немец-управляющий ударил индийца в зубы за то, что тот плохо выполнил его распоряжение. Этот случай перенес Твена в Миссури, во времена его детства. «Вот уже пятьдесят лет, как я не видел ничего подобного, — писал он. — И мне сразу пришло в голову, что это был самый обычный способ объяснить рабу свои желания». Вспоминая, что десятилетним мальчиком он видел, как убили негра за одно неловкое движение, Твен с горечью писал в «Автобиографии» (эта часть не опубликована): «Убийство это никого не тронуло — я имею в виду судьбу раба, но все горячо сочувствовали владельцу, потерявшему ценное имущество по вине бездельника, который не был в состоянии возместить ему убытки».
Это пример того, как рабство ожесточает людей. Твен резюмирует: «Допустить, что в какой-то стране существует рабство, значит допустить, что самые невообразимые зверства и жестокость можно там увидеть... воочию».
Рабство, отмечал Твен, способствовало созданию на Юге общества, многие члены которого, белые, считали физический труд ниже своего достоинства. Такое общество было дорого сердцу литераторов, воссоздавших в своих произведениях довоенный Юг в виде блаженного американского рая. Твен же от всего сердца презирал его.
Примечания
1. Пейдж Томас Нельсон (1853—1922) — американский романист и дипломат, в 1913—1919 гг. посол США в Италии.
2. Прокламация Линкольна — Прокламация об освобождении негров, изданная 1 января 1863 г.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
