В конце 1901 года в Соединенные Штаты возвратился с Филиппин командующий волонтерскими отрядами американской армии бригадный генерал Фредерик Фанстон, и империалистическая пресса встретила его как героя. Годом раньше генерал взял в плен Агинальдо. Помогло ему в этом перехваченное шифрованное письмо филиппинского вождя. Из письма выяснилось, где находится Агинальдо, а также то, что он требует подкрепления. Туда немедленно был отправлен отряд американцев под видом пленных, якобы захваченных туземцами, шедшими на помощь к Агинальдо, и благодаря этой уловке генерал Фанстон захватил вождя филиппинцев.
8 марта 1902 года генерал Фанстон выступил в клубе «Лотос» в Нью-Йорке и, рассказывая о своей деятельности на Филиппинах, подробно и с большой гордостью описал, как взяли в плен Агинальдо. Не скрывая никаких своих нечестных уловок, он поведал аудитории, как подкупил курьера с письмом и заставил его предать тех, кто ему доверял, как переодел американских солдат в неприятельскую военную форму и как в довершение всего выклянчил у Агинальдо продовольствие для голодных американцев. Вождь филиппинцев прислал продовольствие, поверив, что американцы действительно взяты в плен идущим к нему на подмогу отрядом; он, конечно, не знал, что эти филиппинцы были предатели, подкупленные Фанстоном. Не окажи Агинальдо этой помощи американцам, им вряд ли удалось бы осуществить задуманное предательство. Пока они дружески приветствовали Агинальдо, спрятанные в засаде стрелки убили телохранителей филиппинского вождя.
Понося Агинальдо как «жестокого палача», «убийцу» и «диктатора», Фанстон поносил и тех американцев, которые сравнивали Агинальдо и других вождей филиппинских повстанцев «с нашими предками, завоевавшими независимость Соединенных Штатов более ста лет тому назад». «Совершенно нелепым» назвал Фанстон мнение, что филиппинцы — «это пьяное, беспорядочное скопище людей», с разумом четырехлетнего ребенка, — способны к самоуправлению. Он заявил даже, что филиппинцы вовсе не желают независимости, а становятся жертвами подстрекательства со стороны «многих неосведомленных, введенных в заблуждение американцев», восстанавливающих туземцев против «милостивой политики» правительства Соединенных Штатов. Особенно возмущался генерал писателями, членами Антиимпериалистической лиги, которые протестовали против «зверств» на Филиппинах. «Поверьте, — страстно воскликнул Фанстон, к великому удовольствию слушавших его богачей, — я предпочел бы видеть этих людей повешенными за измену, повешенными за помощь и соучастие врагу, чем видеть павшим на поле боя самого заурядного из моих солдат!» Впрочем, это не помешало Фанстону подтвердить, что американские солдаты вели себя не всегда безупречно, но все это «мелочи». «По-моему, — заявил он, — мы вправе сказать, что никогда, ни в одной войне не было проявлено столько кротости, сколько проявили американские войска на Филиппинских островах».
«Браво, генерал Фанстон!» — гласил заголовок, под которым нью-йоркская «Сан» полностью напечатала речь, произнесенную в клубе «Лотос». Читая ее, Марк Твен кипел от негодования. Хотя он воздерживался от публикации статей по вопросу об американской политике на Филиппинах, ради генерала Фанстона писатель решил сделать исключение.
В неопубликованной рецензии на биографию Агинальдо, написанную Эдвином Уайлдменом, Твен утверждал, что лидер филиппинцев был движим любовью к свободе, как и «Вашингтон, Вильгельм Телль, Жанна д'Арк, буры и другие, чьим идеалам следуют лучшие люди всего мира». А если мы вспомним, продолжает он, что Агинальдо вступал в жизнь «с такими же малыми возможностями, какими располагает негритянский паренек на Юге Соединенных Штатов, и все же сумел шаг за шагом подняться до руководства своим народом, доверившим ему пост главнокомандующего», то станет ясно, что он по праву может занять место среди поистине великих исторических деятелей, как человек, чье имя будут помнить долго после того, как генералы, которые вели империалистическую, захватническую войну против филиппинского народа и его вождя, окажутся забытыми.
Агинальдо и его сподвижники, говорит Твен, «патриоты, сражавшиеся за независимость своей родины, а эта высшая и благороднейшая цель так вдохновляет, что даже самых маленьких людей может возвысить и сделать великими. И вот их-то генерал Фанстон называет «убийцами» и «пьяным, беспорядочным скопищем!» На полях номера газеты «Сан» с речью Фанстона Твен сделал такую пометку: «Фанстон заявляет, что нелепо считать филиппинцев достаточно цивилизованными для самоуправления. Будь он поумнее, он постарался бы скрыть от всех этот наивный сарказм и не блеял бы при публике. В наше время цивилизации достается изрядно, не хватает ей еще одобрения и заступничества Фанстона...»
Там же на полях газеты, против того места, где Фанстон, возмущаясь писателями-антиимпериалистами, грозил им виселицей за измену, Твен написал:
«Находись я сейчас на Филиппинах, меня посадили бы на год в тюрьму за публичное заявление, которое я намерен сделать, а именно что нам следует уйти оттуда и дать этому народу независимость. То, что квалифицируется как измена и кража в одной части наших Штатов, несомненно, расценивается одинаково и во всех остальных местах, где господствует наш флаг. Раз так, то в соответствии с этим имперским актом я совершаю измену, но повторяю, будь я там, я нанял бы специальный зал и повторил бы это во всеуслышание. При такой ситуации я скорее согласился бы стать изменником, чем архангелом. При такой ситуации я хотел бы называться изменником — и с радостью носил бы это почетное клеймо, но я не желаю, чтоб меня оскорбляли, именуя патриотом, и ставили на одну доску с Фанстоном, когда я, ей-богу, совсем этого не заслужил».
«Лучше помолчим!» — многозначительно предупреждал генерал Фанстон критиков американской политики на Филиппинах, намекая, что в противном случае им грозит не только кличка изменников, но и судьба изменников. Марк Твен не пожелал молчать. Напротив, он опубликовал одну из самых злых и сильных статей, критикующих политику Соединенных Штатов в отношении Филиппин, иронически озаглавив ее «В защиту генерала Фанстона». Она появилась в журнале «Норт Америкен ревью» в мае 1902 года.
Хотя объектом суровой критики Твен сделал Фанстона, развивая далее свою тему, он гневно осуждает общую политику империализма в отношении Филиппин. Он подробно излагает хитроумный план, к которому прибег Фанстон для поимки Агинальдо, сурово порицая поступок генерала, а тем самым и политику, им представляемую. Генерал Фанстон не виноват, пишет Твен с тонкой иронией, его поведение соответствует приемам империалистических войн! Виновата натура Фанстона, «она» им распоряжалась, противиться ей генерал не мог.
«Она имела врожденную склонность к гнусному поведению, но было бы в высшей степени несправедливо порицать за это Фанстона, как неправильно ставить генералу в вину, что его совесть испарилась сквозь поры его тела, когда он был еще маленьким, — удержать ее он не мог, да и все равно совесть у него не выросла бы! Натура Фанстона могла сказать противнику: «Пожалей меня, я гибну от голода, я не в силах двигаться, дай мне поесть! Я твой друг, твой брат-филиппинец, такой же патриот, как и ты, и так же борюсь за свободу нашей дорогой отчизны. Сжалься, накорми меня и спаси, больше неоткуда ждать мне помощи!» И покорный своей натуре, Фанстон подкрепился полученной пищей и вслед за тем выстрелил в своего спасителя — «в момент, когда тот протягивал ему руку для приветствия...»
Империализм оправдывал все виды предательства, идущие ему на пользу, потому Фанстон без всяких моральных колебаний принял проводников и продовольствие, посланные филиппинским вождем, когда его отряд, ослабевший от голода и усталости, остановился в восьми милях от лагеря Агинальдо. И так же без зазрения совести он перестрелял филиппинцев, спасших ему жизнь, и лично захватил в плен Агинальдо. «Подобная плата за гостеприимство считается последним словом современной цивилизации», — иронизирует Твен. Но в то же время писатель глубоко тревожится, как бы генерала Фанстона не сделали образцом для молодого поколения, как бы его патриотизм не поставили рядом с патриотизмом Вашингтона и Линкольна. Фанстон, этот «безмозглый и беспринципный» офицер, уже прославляется как великий американский герой, предостерегает Твен, и «находятся учителя и директоры школ, которые преподносят Фанстона детям как образец героя и патриота».
Да, раз на то пошло, соглашается Твен, то и он сам, и другие антиимпериалисты, конечно, «изменники» по сравнению с «патриотами типа Фанстона». Но его не огорчает, что патриоты типа Фанстона называют его изменником. «Они всегда делают нам такие комплименты. Ох, и любят же эти парни льстить!» Ведь что означает фанстонизм? Ни больше ни меньше как «страшные пытки филиппинцев» — и знаменитый приказ генерала Смита: «Жгите и убивайте!»... «Превратите Самар в голую пустыню!» Если это патриотизм, то пусть уж лучше «патриоты» называют его изменником!
Статья заканчивается призывом освободить Агинальдо. «Он должен получить свободу. Будь он монархом какой-нибудь большой державы или экс-президентом Соединенных Штатов, а не бывшим президентом раздавленной и уничтоженной маленькой республики, Цивилизация (с большой буквы!) не прекращала бы критики и шумного протеста, пока он не получил бы свободы».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
