Согласно замыслу автора, спасение от последствий несправедливого неравенства его центральный персонаж Хэнк Морган видит в расширении политических прав и свобод посредством введения всеобщего избирательного права: «Сперва смягченная монархия, до конца жизни Артура. Потом разрушение трона и упразднение дворянства; дворянам придется заняться полезными ремеслами. Потом введение всеобщего избирательного права и передача власти навеки в руки мужчин и женщин, составляющих народ»1. Разговаривая со «свободными людьми» во время своих странствий, Хэнк Морган спрашивает их, «могут ли они представить себе народ, который, обладая правом свободного выбора, выбрал бы в правители одну семью, с тем, чтобы ее потомки во веки веков властвовали над ним, независимо от того, будут ли они даровитыми людьми или болванами?..»2 И далее Янки цитирует конституцию Коннектикута, где говорится, что «политическая власть принадлежит народу,.. и народ имеет право во всякое время изменять форму правления, как найдет нужным»3. По контрасту, Хэнк Морган попал в страну, «где право высказывать свой взгляд на управление государством принадлежало всего лишь шести человекам из каждой тысячи»4, где всем заправляли «подонки и отбросы, вроде короля, знати и дворянства, — ленивые, бесполезные, умеющие только разрушать и не представляющие никакой ценности для разумно устроенного общества»5. Эти и многие другие определения подчеркивают мысль о том, что только правительство, дающее каждому человеку равное право голоса в политических и государственных делах, — правительство, «подобное американскому», а не английскому, — может существовать без угнетения, притеснения и террора.
Первыми шагами на пути установления демократической формы правления должны были стать ослабление, а затем и свержение (правда, бескровное, нереволюционное) ненавистной королевской власти; поэтому столь яростны нападки Моргана на монархию, на «священное право королей». «...Земное самодержавие не только плохой образ правления, но даже самый худший из всех возможных»6, — замечает Янки.
Несправедливость неизбежна в обществе, где один класс имеет монополию на привилегии и власть, — таков демократический вывод Марка Твена. Именно неравенство порождает жестокие законы, действие которых Янки и король Артур не только наблюдают во время своего «обучающего» путешествия инкогнито, но и испытывают на себе. Дворяне, имеющие право убивать простолюдинов, заплатив за убийство лишь хлебом или деньгами; рабы в цепях, стоящие в тридцати шагах от оратора, прославляющего преимущества и достоинства «великих британских вольностей»; невиновные бедные люди, брошенные в темницы своих безжалостных хозяев — все эти картины должны были со всей очевидностью продемонстрировать несправедливость английской кастовой системы.
В то же время путешествие по Англии переодетых Янки и короля Артура доказывает, «что в короле нет ничего божественного, что он ничем не отличается от любого бродяги, пока вы не знаете, что он король»7. В аристократии, хочет сказать нам писатель, нет ничего особенного, кроме ее одеяний. «Давайте соберем всех королей земли и разденем их догола. Потом перемешаем их с пятьюстами голых слесарей и пустим эту процессию по цирковой арене. Вход, разумеется, за приличную плату. Пусть зрители попытаются разыскать королей. Ничего не выйдет, если не выкрасить королей в голубой цвет. Короля от бондаря можно отличить только по одежде»8, писал Твен в 1888 году. Эту мысль писатель уже разрабатывал: вспомним скитания юного принца Эдуарда в повести «Принц и нищий», — ведь именно смена одежды сыграла роковую роль в его судьбе. Наследник престола Эдуард должен был доказывать, что он король; король Артур же должен доказывать, что он не раб.
Виновником установления несправедливого — монархического образа правления, вообще главным отрицательным «персонажем» романа и основным соперником Янки является римско-католическая церковь, могущественная опора тирании. Церковь несет ответственность за невежество людей, за «дикость» законов, за абсурдность общественных установлений эпохи феодализма. «За каких-нибудь два-три столетия она превратила нацию людей в нацию червей. До того как церковь утвердила свою власть над миром, люди были людьми, высоко носили головы, обладали человеческим достоинством, силой духа и любовью к независимости; величия и высокого положения они добивались своими заслугами, а не происхождением. Но затем появилась церковь и принялась за работу;.. она изобрела «божественное право королей» и окружила его десятью заповедями, как кирпичами, вынув эти кирпичи из доброго здания, чтобы укрепить ими дурное; она проповедовала (простонародью) смирение, послушание начальству, прелесть самопожертвования; она проповедовала (простонародью) непротивление злу;... она ввела наследственные должности и титулы и научила все христианское население земли поклоняться им и почитать их»9. Католическая церковь является воплощением тоталитаризма для Янки.
Но Морган идет дальше: он против любой единой церкви: «Что говорить, без религии пока не обойдешься, но мне больше нравится, когда церковь разделена на сорок независимых враждующих сект, как было в Соединенных Штатах в мое время. Концентрация власти в политической организации всегда нехороша, а господствующая церковь — организация политическая: она создана ради политических целей; она выпестована и раскормлена ради них; она враг свободы, а то добро, которое она делает, она делала бы еще лучше, если бы была разделена на много сект»10. Единая церковь, по мнению героя, «убивает человеческую свободу и парализует человеческую мысль»11.
Хозяина — Хэнка — гнетет неразрешимость конфликта между его «новым порядком» и непоколебимой властью церкви. Янки нетерпелив и ему хочется любой ценой ускорить процесс поступательного развития общества. Решение проблемы он постепенно начинает видеть в революции, позволяющей совершить качественный скачок из одной эпохи в другую. Морган считает, что народные восстания, бунты, сколь разрушительными бы они ни были, слишком малая плата за социальную деградацию простых людей. Будучи глашатаем взглядов автора, Хэнк Морган «поет» хвалебный гимн «памятной и благословенной» французской революции, «которая одной кровавой волной смыла тысячелетия подобных мерзостей и взыскала древний долг — полкапли крови за каждую бочку ее, выжатую медленными пытками из народа в течение тысячелетия неправды, позора и мук, каких не сыскать и в аду»12. Насилие и смерть отмечают и вступление Англии короля Артура в «эру демократии и цивилизации», что, впрочем, вполне соответствует духу Великой французской революции, как ее воспринимал Твен. «...Еще ни один народ не купил себе свободы приятными рассуждениями и моральными доводами, и все успешные революции начинались с насилия, это исторический закон, который обойти невозможно. Если история чему-нибудь учит, так именно этому закону. Следовательно, этот народ должен завоевать власть террором и гильотиной»13, — размышляет Янки в романе.
Однако, за этими словами следуют другие, достаточно неожиданные: «...я для этого человек неподходящий»14. И это говорит о себе тот самый Хэнк Морган, который именно и собирается совершить революцию во имя народа. Мы уже говорили о том энтузиазме, с которым Твен встречал революционные изменения в различных странах мира в 90-е годы или ожидал их. Свое отношение к революции как историческому явлению он передал литературному герою. Но для него и, следовательно, для его героя эталоном являлась Американская революция, которая все же обошлась без «террора и гильотины». Ее подготовила по распространенному в США в XIX веке убеждению деятельность просветителей, убедивших свой народ в обязательности теоретического обоснования необходимости общественных преобразований и отрицавших возможность применения революционных — насильственных — методов для искоренения отживших социальных порядков.
И Янки намеревается действовать так же. Отсюда и убежденность Моргана в том, что революцию невозможно совершить, «не подготовив предварительно своих сподвижников», и он действует согласно первоначальному плану: заменить плохое воспитание хорошим и осуществить промышленную революцию на основе экономического развития. Потому писатель почти до самого конца романа (до 41-й главы: введения в стране интердикта) удерживает своего героя от организации открытого мятежа.
Написанному в конце 90-х годов прошлого века, как раз перед тем, как поток романов-утопий обрушился на головы читателей, роману «Янки из Коннектикута», безусловно, свойственны некоторые характерные черты этого жанра. И это вполне понятно, ибо изначальной целью произведения было сравнение двух типов общества. Но в отличие от авторов утопий конца XIX века (например, Э. Беллами, чей роман «Оглядываясь назад» появился в 1887 году и очень понравился Твену), которые традиционно исходили из предположения, что общество, в котором они живут больное, и рисовали мир будущего, лучший по их представлениям, Твен описал общество прошлого, несомненно худшее, чем то, в котором жил его герой и он сам. «Если кто-то склонен бранить нашу современную цивилизацию, — советовал писатель в неопубликованном предисловии к роману, — что ж, ему нет смысла мешать, но ему следует изредка сравнивать ее с тем, что было раньше, и испытывать при этом утешение, а также надежду»15. Одним словом, век девятнадцатый с его демократическим духом, верой в прогресс и скорое экономическое процветание должен, казалось бы, взять верх над мраком средневековья. В процессе развития замысла, однако, стало ясно, что объектами критики становятся оба века. А поскольку «мифологическая» эпоха Артура ушла в безвозвратное прошлое, то острие критики переносилось на настоящее.
Эта жанровая особенность романа выступает столь четко, противо- и сопоставление эпох настолько подчиняет себе все остальные идеи, вложенные автором в повествование, что некоторые критики определяют этот роман как социальную или техническую утопию. В противовес подобным утверждениям, Н.А. Шогенцукова видит новаторство писателя как раз в том, что с помощью фантастики он не создает, а, напротив, разрушает утопический идеал. Герой Твена попадает в некое на протяжении веков идеализируемое человечеством место и оценивает его с позиций здравого смысла16. То есть, Янки — чемпион «сурового, несентиментального, здравого смысла»17 развенчивает миф о «справедливом царстве» короля Артура. И это, безусловно, так. Но мы считаем одним из важнейших свойств романа то, что разрушительный импульс направлен в обе стороны: приведя своего главного героя к полному поражению, Твен сокрушает и «утопический идеал» современной ему «американской цивилизации».
Янки пытается построить свой демократический рай — свобода, независимость и равные возможности для всех! — на прочном, как ему кажется, фундаменте технически усовершенствованного материального производства (производится все — даже люди!). Этот рай должен был стать венцом здравого смысла: в нем все, что создано человеческим разумом — комфортабельные, неунизительные условия жизни, справедливое общественное устройство, — уравновешивалось бы тем, чего хочет сердце — красотой природы, простотой и искренностью человеческих отношений. Но подобного равновесия как раз достичь и не удается. Как Купер в свое время «ставил эксперимент» в колонии на кратере, так и Твен пробует «экспериментировать» с целым королевством в своем повествовании. Но оба эксперимента оканчиваются крахом в силу особенностей человеческой природы.
Кульминацией можно назвать битву в Песчаном Поясе. Динамитные мины, батареи орудий, проволочные заграждения с пропущенным по ним электрическим током — все эти продукты «нового порядка» — уничтожают не только двадцать пять тысяч рыцарей, но и ту полусотню мальчиков, что остались верны Хозяину до конца. Хэнк сам уничтожает все, созданное им за эти годы, одним нажатием кнопки. Техника, а значит и наука (накопленные человечеством знания!), создавшая ее, губят тех, кто поверил в их всемогущество, кто хотел добиться успеха с их помощью. Технический прогресс оказывается предвестником не Утопии, а хаоса. Сознательно или интуитивно Твен показывает, что не всегда накопление знаний ведет к изменению природы человека: материальный мир усовершенствовать не так уж и трудно, внешние признаки материального прогресса лежат на поверхности и создают иллюзию более глубоких перемен — перемен в нравственных устоях людей. Но это только иллюзия. Янки у Твена выигрывает битву, но проигрывает войну, и цивилизация гибнет.
Янки вновь выступает в качестве выразителя мыслей писателя, но на этот раз «послание» имеет совсем иной характер. Еще в 1886 году в письме к миссис Фэрбенкс Марк Твен подчеркивал, что его герой потерпит поражение и потеряет всех своих друзей во время Битвы Разбитых Сердец в финале романа18, а запись в рабочей тетради писателя, сделанная примерно в то же время, указывает на предположительный конец романа «Утраченная страна» (один из вариантов названия будущей книги Твена, ставший названием рукописи Хэнка Моргана): «Он [Янки] скорбит об утраченной им стране — попал в Англию, а потом посетил ее вновь, но она так изменилась и постарела, так постарела! — а была такой свежей и новой, такой девственной раньше»19. Нет сомнений, что эти слова описывают эмоциональное состояние не только героя, да и не только об Англии идет речь. Это и о собственных ностальгических воспоминаниях об Америке своей юности пишет автор. И эти записи говорят о том, что Твен с самого начала планировал привести Янки к катастрофе и разочарованию, но они не объясняют, какие причины обусловили бы эту катастрофу: должен ли был Хэнк сам стать источником своего краха из-за неспособности правильно оценить «наследственный фактор» и укоренившиеся морально-нравственные устои (как мы видим из окончательного варианта), или же он должен был оказаться невинной жертвой внутренних конфликтов Камелота, участником которых стал по воле автора романа. Если вспомнить, что в то время роман замышлялся как пародия на легенды, собранные Мэлори, а пародия подразумевает следование первоисточнику, можно предположить, что Морган первоначально должен был пасть жертвой внешних обстоятельств. Но записи, сделанные позже, говорят о том, что источником катастрофы должен был стать конфликт Янки и церкви, техники и предрассудков, а проблемы короля Артура были практически забыты.
В окончательном варианте гражданская война и смерть Артура упоминаются лишь в сухом и сжатом пересказе Кларенса как толчок для введения интердикта. Правда, причина самой гражданской войны — спекуляции на бирже — кроется в пороках девятнадцатого, а не шестого века, и этот факт говорит о двух вещах. Во-первых, о том, что именно XIX век уже служит писателю главным объектом исследования в романе. А во-вторых, о том, что Твен к моменту завершения романа стоял на позициях детерминизма в его самой пессимистической форме: в каком бы направлении не двигалось общество, крах его неизбежен. По справедливому замечанию все того же Кларенса: «Если бы не королева Гиневра, беда не свалилась бы на нас так скоро, но в конце концов мы все равно не избегли бы беды»20. Главная же причина окончательного столкновения, ведущего к поражению Янки, заключается в том, по мнению Твена, что бесполезно вести открытый обмен мнениями с силами зла, каковыми в романе являются представители церкви.
Одна из рабочих записей содержит краткое изложение сути конфликта от лица героя: «Я совершаю мирную революцию и создаю развитую цивилизацию. Церковь ниспровергает ее с помощью шестилетнего отлучения». Тут же следует объяснение этого поражения писателем: «Революцию нельзя совершить за 30 лет — носители старых идей должны умереть»21. Это высказывание вполне согласуется с мыслями, высказанными Кларенсом в романе, и в равной мере соответствует и просветительской идее прогресса в джефферсоновском варианте, и теории эволюции Спенсера.
«Слишком быстрый процесс цивилизации обречен на провал, считает по этому поводу литературный критик Г.К. Беллами. — Цивилизация должна быть органичной. Она должна зарождаться в людях, а не навязываться извне»22. Воспитание и предрассудки пробиваются сквозь тонкий налет «демократических взглядов», взращенных Янки на его «Фабриках людей», и весь народ, «вся Англия» встает на сторону дворянства и церкви, покинув «цивилизацию», созданную Хэнком Морганом. «Ах, какой же я был осел! К концу недели я стал понимать, что народные массы только в течение одного дня подбрасывали шапки в честь республики, на большее их не хватило!»23 — восклицает Янки, недооценивший силу «унаследованных» идей и «воспитанных» привычек, не сумевший понять смысл постепенного эволюционного развития любого общества, как его теперь понимал Марк Твен, и слишком увлекшийся материальным и техническим развитием страны. На иллюстрации Бирда «Задувание свечи» монах гасит свечку, на которой написано XIX век, но правильнее было бы, чтобы и дворянство, и простой народ, да и сам Хэнк Морган помогали ему в этом.
Роман «Янки из Коннектикута», таким образом, можно расценивать как удар по определенным просветительским идеалам: как развенчание мечты о том, что общество может быть разумно смоделировано согласно утопическому плану. Твен попытался понять, какими могут быть последствия перехода «американского Адама» — представителя доиндустриального аграрного порядка — к городской индустриальной цивилизации. Писатель пришел к выводу о том, что научно-технический прогресс, управляемый человеческим разумом, может стать спасением человечества от тираний, порожденных невежеством; но научно-технический прогресс таит в себе и угрозу возвращения в «век тьмы», ибо разум, не отягощенный высокой нравственностью, чувством ответственности за содеянное, может легко потерять над ним контроль.
Все указывает на то, что страхи и сомнения по поводу будущего Америки, которое когда-то казалось ему безоблачным, терзали Твена в 80-е годы постоянно. Мы уже говорили о том, что в 1883 году он собирался написать пьесу, согласно сюжету которой Америка должна была вернуться в «век тьмы» приблизительно в 1985 году, а это означало для писателя одно — править страной вновь должны были церковь и король. Безусловно, эти опасения нашли отражение и в концовке романа. Вторжение Янки в Англию VI века приводит в движение самые разные силы, — экономические, общественные, политические, — и страна под его руководством совершает полный круг: из средневековья в средневековье, из «тьмы» во «тьму» (может, даже еще более полную). Сам того не желая, возможно, Твен показал не только свое отношение к прошлому и настоящему, но и дал понять, каким видит будущее.
Вообще, с точки зрения первоначального замысла романа, довольно неожиданной кажется заключительная глава — «постскриптум автора». Хэнк Морган, призванный стать певцом достижений и преимуществ XIX века, вернувшись туда (не без помощи волшебства его врага Мерлина), не находит ни счастья, ни покоя. Он умирает «одинокий и всем чужой», стремясь во сне (или бреду) к жене и дочери в шестой век, в эпоху, которую критиковал и бичевал на протяжении всего повествования, а теперь связывает с ней все, что ему дорого, все, «ради чего стоит жить!»24
Общий итог романа «Янки из Коннектикута» — гибель всего, что было создано кропотливым трудом Моргана и что стало действительно дорогим его сердцу, — не оставляет сомнений в скептическом взгляде Твена на прогресс в период завершения работы над книгой. Изначально официальной темой романа сам Твен считал изображение того, что общество Запада шло путем прогресса со времени мрачного средневековья. Но логика повествования и сомнения автора привели к тому, что личной темой главного героя стало воплощение идеи о непостоянстве прогресса (или его иллюзорности) вследствие агрессивности и ненасытности человека любой эпохи, в том числе и индустриальной. То есть, Твен вновь пришел к выводу о неискоренимости зла в человеческой природе.
Все попытки» героя романа изменить жизнь людей к лучшему наталкиваются на самое непреодолимое препятствие: предрассудки, предубеждения — нравственную неподготовленность местных обитателей принять технически-совершенную Утопию. Простых людей, народ, о благе которого он так печется на словах, главный герой романа Хэнк Морган все чаще называет «червями», «пигмеями», «баранами», «кроликами», наконец, просто «навозом». И это, безусловно, отражение взглядов самого писателя. О невысоком мнении Твена о человеке говорят и некоторые эпизоды романа: дети, повесившие своего товарища, подражая взрослым; рабы, сжигающие женщину по воле хозяина, чтобы согреться; или бедняки, с готовностью линчующие своих собратьев по классу, так как «выгоднее стать на сторону своего господина»25. Старые сомнения Твена в возможности усовершенствовать природу человека и искоренить зло в его жизни, давние мысли о «проклятом роде человеческом» постепенно брали верх над теоретическими размышлениями философа-прогрессиста. Как следствие, Марк Твен «заставляет» Хэнка делать несвойственные герою выводы.
Описывая второе путешествие Янки по Англии, Твен снова, как в «Принце и нищем», касается темы испытания понятий жизнью, опытом. Писатель напоминает нам: «Он (король) знал свои законы, но знал, как обычно знает большинство: букву закона, а не закон в действии. Закон надо испытать на себе, чтобы понять его настоящее значение»26. И только когда король проявляет милосердие и рискует жизнью, входя в хижину больных оспой, Хэнк, выражая взгляды автора, называет его «возвышенно великим». Это «возвышенное величие» Артура является проявлением личного мужества, не имеющего ничего общего ни с аристократическим (кастовым) величием, ни с поэтической возвышенностью рыцарской чести и отваги. Твену было крайне важно показать подлинную человеческую сущность короля: каким он родился, а не каким он стал в процессе аристократического и «рыцарского» воспитания. Более того, писатель стремился, как нам кажется, изобразить процесс нравственного совершенствования Артура путем пробуждения в нем чувства милосердия. «Возмездие» за грехи своего класса приходит к королю в виде тяжких испытаний в роли раба. Эти испытания, в свою очередь, пробуждают в нем чувство сострадания, а значит имеют воспитательное значение. Постоянно унижая короля Артура, насмехаясь над тем, например, что его продали всего за семь долларов, Янки не может не оценить его силу духа: раба из него не сделаешь ни побоями, ни угрозами. «Дело в том, что король был больше, чем просто король, — он был человек, а из настоящего человека человеческие свойства не выбьешь»27, — замечает Хэнк. Данный вывод Моргана крайне важен. Вкладывая в его уста эти слова, писатель подчеркивает просветительскую сущность взглядов своего главного героя.
Верный просветительским идеям, Янки, по замыслу Твена, считает, что человек от природы благороден и милосерден: ведь и «свободные люди» — это сословие, все же заслуживающее уважения, и равнодушно взирающие на избиение женщины паломники — «люди добросердечные» по своей сути, и даже король — человек, не лишенный достоинства и благородства. Но воспитанием народа с помощью лжи и обмана, дыбы и костра церковь и аристократия добиваются его послушания. Им удается убедить большую часть нации в том, что смирение, терпение и покорность угнетателям в людях низкого происхождения угодны богу. В 1888 году Твен написал по этому поводу в своей рабочей тетради: «Усилием воображения можно представить себе семейство медведей, одержимых спесью по поводу того исторического факта, что их предок разграбил улей, и полагающих, что тем самым они получили наследственное право на грабеж. Это можно себе представить, но дальше сравнение не идет. Пчелы будут кусать медведей каждый день, хотя бы это продолжалось тысячу лет. Человека можно убедить, что зло постепенно становится добром, пчелу же нельзя, по крайней мере в ее нынешнем примитивном состоянии. Пчеле не хватает почтительности. Когда ей внушат почтительность, она станет недурным англичанином»28.
Когда угольщик Марко демонстрирует свое классовое сознание, приветствуя монаха — почтительно, дворянина — раболепно, мелких фермеров и свободных ремесленников (то есть, братьев по классу) — сердечно, а на раба не обращая вообще никакого внимания, Янки, наблюдающий эту сцену, восклицает с негодованием: «Право, иногда хочется повесить весь род человеческий, чтобы положить конец этой комедии»29. Казалось бы, разочарование и негодование главного героя достигли апогея. И все же Хэнк Морган выражает удивление по поводу столь мизерного количества защитников его интересов в финале книги. Выразителем авторской концепции здесь оказывается не он, а его верный помощник Кларенс, который говорит: «Когда явятся рыцари, все эти учреждения (школы, мастерские О.Б.) перейдут на сторону врага. Неужели ты воображаешь, что тебе удалось избавить людей от предрассудков?», — и чуть дальше заключает: «Они повиновались тебе до отлучения; после отлучения они отшатнулись от тебя. Сердца дали трещину»30. Люди, кроме юношей, не знакомых со страхом перед церковью, не способны избавиться от груза предрассудков, «предрассудки у них в крови и в костях». «Мы воображали, что мы переделали их образованием; они сами так полагали; отлучение пробудило их, как удар грома!»31 — таков, по воле автора романа, печальный итог просветительской деятельности Янки.
Видимо, здесь можно сделать вывод о том, что в тот момент, когда Хэнк Морган называет Артура человеком, Марк Твен позволяет своему герою выразить взгляды, отражающие идеалы Просвещения. Когда же центральный персонаж проклинает все человечество, — победу одерживает неприкрытая художественным вымыслом позиция самого писателя, уже утратившего веру в просветительские идеалы. Финал романа, показавший чем закончилась попытка Янки вывести народ Англии из «состояния покоя», говорит о том, что писатель одержал победу. По мнению профессора Г.Н. Смита, Марк Твен разрушает свой собственный «шовинизм» «импульсами сомнения и отчаяния»,.. которые вступают в противоречие с его первоначальным замыслом»32. И тогда его главный персонаж Янки видит, что прогресс — это иллюзия; технические изобретения — вулкан, который просыпается во время Битвы в Песчаном Поясе и становится смертоносным оружием массового уничтожения, по сравнению с которым все прегрешения средневековья кажутся пустяковыми грешками; люди — существа, неспособные сбросить оковы «унаследованных идей» и воспитания; а низшие классы — рабы, охотно пресмыкающиеся перед своими хозяевами.
Мы уже говорили о том, что второе путешествие Янки (теперь уже вместе с королем) по Англии VI века сродни путешествию принца Эдуарда по Кенту в «Принце и нищем». Твен пытается показать читателям через ощущения и впечатления Хэнка Моргана нравственные последствия долгой тирании, влияние системы угнетения и подавления на ум и душу человека. Описывая избиение молодой женщины-рабыни торговцем, Янки так обрисовывает реакцию наблюдающих за происходящим людей: «Паломники стояли, смотрели и обсуждали со знанием дела, хорошо ли торговец владеет плетью. Всю жизнь видя вокруг себя рабство, они так очерствели, что не были способны взглянуть на это истязание с какой-нибудь иной точки зрения. Вот до какого омертвения лучших человеческих чувств доводит рабство...»33.
Люди, с которыми сталкивается Янки, заражены страхом, скованы «параличом» предрассудков. Мелкие фермеры, ремесленники, которые отнюдь не являются рабами, а составляют «все то, что было в нации полезного и достойного уважения», уверовали, что такое положение справедливо и не желают ничего менять. Не случайно, говоря о них, Янки называет их «свободными людьми» в кавычках.
Марк Твен был склонен интерпретировать рабство как неотъемлемую черту монархической формы правления, ибо он рассматривал его с моральной точки зрения, для него это была нравственная категория. При демократии, полагал писатель, каждому человеку, каждому члену общества присущи свобода и независимость суждений и поступков. Главный герой Твена ясно говорит о том, что в феодальном обществе свободных, независимых людей быть не может. Простые люди — в том числе и те, кто называет себя «свободными» — из чувства страха за свою жизнь не способны принимать самостоятельные решения. И этот страх с позиций утилитаризма является вполне оправданным и приемлемым мотивом рабского, зависимого поведения. «Свободные» люди средневековья — это «рабы» общественного мнения, которое диктует им нормы поведения, так или иначе устраивающие «хозяев» в лице аристократии и короля. Но что еще страшнее, люди вообще «рабы» общественной морали — в любую эпоху, в любой исторический отрезок времени. Совершенно ясно, что писатель прекрасно понимал это в период написания романа «Янки из Коннектикута», более того, он попытался показать, насколько опасно «нравственное рабство», ибо и в XIX веке ничего не изменилось: «Мне вспомнилось время тринадцать веков спустя, — говорит Янки в романе, выражая мнение автора, — когда «белые бедняки» нашего Юга, всегда презираемые и притесняемые рабовладельцами, бедствовавшие как раз потому, что вокруг них существовало рабство, малодушно поддерживали рабовладельцев во всех политических движениях, стремившихся сохранить и продлить рабство, и наконец даже взяли ружья и проливали кровь свою за то, чтобы не погибло то самое учреждение, которое их принижало»34.
Власть не нуждается даже в устрашении для того, чтобы навязывать свою концепцию социального поведения: достаточно использовать чувство общительности (которое среди многих других чувств различали сенсуалисты), ибо подобно всем другим человеческим существам, эти люди стремятся заслужить одобрение со стороны окружающих, ими движет здоровый эгоизм. К такому печальному выводу приходит автор, и демонстрирует это в тот момент, когда его героя хотят покинуть даже те пятьдесят два юноши, которых Хэнк Морган «усовершенствовал». Быть со «всей Англией» кажется им в какое-то мгновение важнее.
Немаловажен и тот факт, что Янки нужна фабрика для того, чтобы из тех, у кого есть все задатки истинно свободного человека — из детей, — сделать независимых людей демократического толка. Этот факт говорит о том, что Твен вновь оказался перед неразрешимой задачей: как изменить человечество к лучшему, если каждый отдельный человек по натуре своей «раб»: он изначально зависим от внешних влияний. Таким «рабом» оказывается и сам Хэнк, ибо он постоянно ищет одобрения масс, и все его поступки свободны и независимы только на словах. И когда несвободный человек пытается построить общество свободных людей, он неизбежно терпит крах.
Твен расширяет смысл понятия «рабовладелец», включая в него чисто нравственную категорию — ощущение собственного превосходства, высокомерие и полное презрение ко всем, кто ниже тебя на социальной лестнице: «Всему миру известно, что рабство притупляет нравственное чувство рабовладельцев, а ведь аристократия — не что иное, как союз рабовладельцев, только под другим названием. ...Ведь в рабстве нас отталкивает его сущность, а не его название. Достаточно послушать, как говорит аристократ о низших классах, чтобы почувствовать в его речах тон настоящего рабовладельца, лишь незначительно смягченный; а за рабовладельческим тоном скрывается рабовладельческий дух и притупленные рабовладельчеством чувства. В обоих случаях причина одна и та же: старая укрепившаяся привычка угнетателя считать себя существом высшей породы»35.
Правда, человек стремится не только подчинять, но и подчиняться: «Человек всегда стремится иметь какое-то вполне определенное существо, которое он мог бы любить, почитать, перед которым он мог бы благоговеть, которому мог бы повиноваться, — например, бога или короля»36. Получив же возможность «расти», считает американский писатель, человек не пойдет по пути совершенствования, развития в себе лучших качеств, — он займется самоутверждением, самопродвижением и самовозвеличиванием, а своих собратьев будет попирать из врожденного чувства садизма. В 1888 году Твен писал: «В Коннектикуте и во всех других странах в этот момент можно найти детей и неугодных родственников, прикованных цепями в подвалах, покрытых язвами и паразитами... Отсюда можно предположить, что то, что делает человека жестоким по отношению к рабу, есть в нем постоянно, и это нельзя искоренить и за миллионы лет»37.
К этой мысли Твен возвращался постоянно и в дальнейшем. В более поздних публицистических работах (например, в статье «Человеческая природа» от 26 января 1906 года или эссе «Любит ли род человеческий Господа?») Марк Твен отмечает, что людская жажда славы, власти и всеобщего внимания не позволяет доверять человеку полностью. Рабство страшно не только своей жестокостью по отношению к угнетенным и бесправным. Оно столь же разлагающе действует и на хозяев, и даже на абсолютно свободных людей.
Т. Блюз, анализируя «Янки», подчеркивает: «Личность, освобожденная машинами, чтобы развивать свои врожденные добродетели — здравый смысл, мужество, уверенность в своих силах — должна выбирать между использованием своей власти в гуманных целях и разрушением своей цельности в погоне за эгоистическими идеалами»38. И люди (в том числе и Янки) чаще всего выбирают второе. К такому мрачному выводу пришел писатель, и впервые всерьез заговорил об этом в романе «Янки из Коннектикута».
Первоначальная вера писателя в особую миссию его родной страны сильно пошатнулась в процессе работы над романом. Как мы уже говорили, постепенно он стал понимать, что вера эта весьма иллюзорна. Чем дольше сохранялись у Твена иллюзии, чем прочнее они владели его умом, тем катастрофичнее должны были оказаться последствия его прозрения, когда он окончательно убедился в том, что зло в американской жизни вовсе не было результатом пережитков прошлых эпох (таких, как рабство, например), — нет, оно порождалось той самой системой, которая учреждалась для обеспечения человеку права на «стремление к счастью». Когда по пути колониальных завоеваний вслед за Европой пошла Америка, бывшая колония, сама еще недавно страдавшая от имперских притязаний, вся прежняя система либеральных ценностей, которой придерживался Твен, была поставлена под сомнение. Писатель верил в Америку как в последнюю надежду человечества, последний шанс, данный миру для возрождения. Когда вера рухнула, на ее обломках взросли отчаяние, пессимизм и мизантропия. Марк Твен обрушил свое негодование не столько на американский империализм, сколько на весь «род людской». Это произошло потому, что он мыслил в первую очередь не политическими категориями, а этическими. Он не мог искать источники зла в общественном строе США, так как был уверен, что с несостоятельным общественным строем покончила Американская революция. Она дала свободу, равенство, одинаковые возможности для всех и каждого. Благотворные политические изменения Америка уже осуществила, полагал Твен. Альтернативы он не видел. Но, если общественная система, таким образом, выводилась из-под удара, оставалось искать источник зла в природе самого человека. Писателю было нетрудно прийти к такому выводу еще и потому, что в соответствии со своим ремеслом сатирика он всю жизнь изучал и обличал людские пороки и обладал в этой области энциклопедическими познаниями.
Но если во всем виноват человек, нельзя ли попробовать начать преобразования с него самого? Может быть именно воспитание — создание — нового человека могло бы помочь решить проблему усовершенствования человечества? Но и в этом вопросе Марк Твен неизбежно сталкивался с противоречиями.
Надо заметить, что теме воспитания Марк Твен уделяет немало внимания в своем произведении. ««Промежуточный этап» в действиях Янки, — пишет А.М. Шемякин, — который он, до прямого столкновения с сопротивлением церкви всем его начинаниям, считает основным, — создание «фабрики людей», — образ, фиксирующий как главную утопическую идею романа, так и ее важнейшее идейное противоречие. «Фабрика людей» навеяна, без сомнения, наступательным ходом буржуазной цивилизации. Но в то же время это своеобразный мировоззренческий оксюморон, совмещение несовместимого. Находясь, по видимости, в одном ряду с гротескными образами романа, наглядно показывающими прямое вторжение XIX века в средневековье, ...«фабрика людей», по существу, это доведенная до логического предела идея воспитания, создания «машинным» способом просветительского «естественного» человека»39. С этим трудно не согласиться. Но нам кажется, что идею воспитания («training») автор романа, в отличие от своего главного персонажа, рассматривает скорее не с просветительской, а с позитивистской точки зрения.
Поэтому «Янки из Коннектикута» стал, в какой-то степени, ареной борьбы мнений Лекки и идей Спенсера (последние все больше привлекали внимание Марка Твена). Вот, например, такое рассуждение героя: «Человек всегда остается человеком. Века притеснений и гнета не могут лишить его человечности. Тот, кто полагает, что это ошибка, сам ошибается. Да, любой народ таит в себе достаточно сил, чтобы создать республику; ...выведите его из состояния покоя, и он затопчет в грязь любой трон и любую знать»40. Высказывание вполне укладывается в рамки просветительской веры в природную нравственную чистоту людей, в способность человека осознать, что — правильно и что — справедливо. Более того, намек на то, что человека надо «подтолкнуть» в нужном направлении («выведите его из состояния покоя»), вполне соответствует и взглядам просветителей, и теории Лекки о необходимости образования посредством приобретения эмпирических знаний.
Но в начале романа Хэнк Морган рассуждает совсем иначе: «Унаследованные идеи — забавная штука, и очень любопытно наблюдать их и изучать. У меня были свои унаследованные идеи, у короля и его народа — свои»41. Далее герой добавляет, что сформировались эти идеи под влиянием времени и привычки, и, что самое главное, «изменить их течение доводами разума» практически невозможно. Здесь мы имеем дело с детерминистской концепцией в чистом виде. Перевоспитать людей невозможно, «доводы разума» бессильны перед биологической и социальной сущностью человека — такой вывод можно сделать, развивая мысль Янки.
Но наиболее показателен в этом смысле полный противоречий отрывок о воспитании: «Взглядов, привитых с детства, не выбьешь ничем; воспитание — это все. Мы говорим о характере. Глупости: никаких характеров не существует; то, что мы называем характером, — попросту наследственность и воспитание. У нас нет собственных мыслей, собственных мнений. Наши мысли и мнения передаются нам, складываются под влиянием воспитания. Все, что есть у нас собственного и что, следовательно, является нашей заслугой или нашей виной, может поместиться на кончике иголки, все же остальное нам передал длинный ряд предков, начиная с медузы, или кузнечика, или обезьяны, от которых после биллионов лет столь утомительного, поучительного и невыгодного развития произошла наша теперешняя порода. Я же со своей стороны в этом трудном и нерадостном паломничестве между двумя вечностями стремлюсь только к тому, чтобы прожить жизнь чисто, возвышенно, безупречно и сохранить ту микроскопическую частицу, которая, собственно, и составляет все мое подлинное я; остальное может отправляться хоть в преисподнюю, мне безразлично»42. Казалось бы, первая часть отрывка объясняет противоречия двух вышеупомянутых высказываний Моргана: человек рождается без характера, чистый и невинный, но все его убеждения, его «нравственное чувство» (что есть добро, а что — зло!) формируются в процессе воспитания, который, в свою очередь, в исторической перспективе приобретает статус наследственности. Но процесс этот завершается в детстве, и потом (то есть, во взрослом состоянии) человека усовершенствовать уже невозможно.
Однако из второй половины отрывка следует, что в человеке все же есть нечто, не поддающееся влияниям извне — некая «микроскопическая частица». Вот эта «микроскопическая частица» «собственного», идеального, не подвергающаяся влияниям материального мира и вызывающая чувство ответственности (то ли — заслуга, то ли — вина), и была напоминанием о вере писателя в наличие у человека души, вере, без которой ему трудно было совершать «паломничество между вечностями». Но вера эта постепенно угасала.
Борьба на страницах романа просветительских идей, выразителем которых является Хэнк Морган, и взгляда на человека в духе позитивизма, в котором Твен нашел отражение своих собственных печальных раздумий о человеческой природе, приводит к тому, что герой терпит крах во всех своих начинаниях. Ему не удается «усовершенствовать» людей эпохи короля Артура, отыскать в них «микроскопическую частицу» доброй и справедливой природной сущности человека. «Унаследованные идеи» оказываются сильнее. Но что еще важнее, Янки и сам не способен прожить жизнь «чисто, возвышенно и безупречно», в согласии со своим «подлинным я».
Чаще всего под воспитанием Твен в своем романе подразумевает процесс формирования личности обществом: общественные институты формируют в человеке чувства и мысли, необходимые данному обществу. Этот процесс социального давления, подкрепленный силой привычки, автор называет наследственностью. Такое «воспитание», как правило, разрушает личность, ее «подлинное я». Насаждая ей чувства и мысли, значимые и полезные для данного общества, «воспитание» делает личность человека несвободной, даже рабской по своей сути. К таким социально — значимым чувствам Твен относил чувство вины, совесть и нравственное чувство, помогающее человеку различать добро и зло.
Писатель, который сам всю жизнь испытывал муки совести и чувство вины по отношению к своим близким, во многих своих произведениях пытался разобраться, что же это за чувства и откуда они берутся. В рассказе «Кое-какие факты, проливающие свет на недавний разгул преступности в штате Коннектикут» (1876) Марк Твен делает совесть главного персонажа его видимым двойником — сморщенным уродливым карликом, хитрым и злобным. Совесть данного литературного героя стала такой из-за его порочности, приверженности греху, в процессе многолетнего пренебрежения ее полезными советами. И единственным его желанием стало уничтожение собственной совести любой ценой: «В ту минуту я отдал бы все на свете, лишь бы у меня стало тяжело на душе, — говорит он, — тогда я смог бы стащить это существо с насеста и прикончить его. Но увы — откуда же взяться тяжести на душе, когда я с легкой совестью готов был осуществить это страстное желание. Поэтому мне оставалось лишь с тоской взирать на моего повелителя и сетовать на злую судьбу, которая не послала мне угрызений совести в тот единственный раз в жизни, когда я о них мечтал»43. Герою все же удалось победить свою истерзанную совесть и стать абсолютно свободным человеком: «После стольких лет мучительного ожидания он наконец очутился в моих руках. Я разорвал его в клочья. Я порвал эти клочья на мелкие кусочки. Я бросил кровавые ошметки в горящий камин и, ликуя, вдохнул фимиам очистительной жертвы. Наконец-то моя Совесть погибла безвозвратно!»44 Убийство совести позволяет главному персонажу воскликнуть: «Перед тобою человек, который достиг своей цели в жизни; человек, душа которого покоится в мире, а сердце глухо к страданиям, горю и сожалениям; человек, у которого НЕТ СОВЕСТИ!»45 Горький иронический смысл этого рассказа заключается в том, что совесть мешает людям жить, делает их существование ограниченным и зависимым. Совесть — это хозяин и повелитель по отношению к человеку, он же, в свою очередь, — ее бесправный раб. Именно так формируются те «рабы» общественного мнения, о которых мы уже говорили раньше. Только убив свою совесть может человек почувствовать себя свободным.
Если в рассказе 1876 года совесть рассматривается Твеном как чисто нравственная категория, присущая конкретной личности и характеризующая ее индивидуальность (у всех упоминающихся в рассказе персонажей своя, не похожая на другие, совесть), то в романе «Приключения Гекльберри Финна» (1884) писатель видит в совести нечто навязанное человеку извне — некие нормы и правила, которым человек должен следовать, чтобы вызвать одобрение своей собственной совести. Совесть Гека выступает уже не только в роли хозяина и повелителя, но и в роли высшего судьи. Нравственные и правовые нормы южного штата, в котором вырос главный герой, не позволяют ему спокойно и без колебаний спасать беглого раба. Согласно этим нормам — это тяжкий грех, за который мальчику придется гореть в аду. Но Гек не пытается убить свою совесть, он сознательно идет на бунт против нее, ибо его личные нравственные нормы — не те, которым учат в школе, а те, что он сохранил благодаря своей трудной, но простой и независимой жизни (его «микроскопическая частица», «подлинное я») — подсказывают ему: нельзя предавать своих друзей. Осознав неизбежность сурового божьего наказания («Ну что ж делать, придется гореть в аду»), Гекльберри Финн рассуждает так: «Страшно было об этом думать, страшно было говорить такие слова, но я их все-таки сказал. А уж что сказано, то сказано — больше я и не думал о том, чтобы мне исправиться. Просто выкинул все это дело из головы; так и сказал себе, что буду опять грешить по-старому, все равно, такая уж моя судьба, раз меня ничему хорошему не учили»46.
В «Янки из Коннектикута» мы также находим неожиданное, казалось бы, размышление стремящегося к правде и справедливости Хэнка: «Если бы мне пришлось заново создавать человека, я не вложил бы в него совесть. Совесть доставляет человеку столько неприятностей; и хотя в ней много хорошего, она в конце концов не окупается; лучше бы уж поменьше хорошего, да побольше удобного»47. Практичный сын своего времени, он чувствует, что его личные нравственные убеждения — «микроскопические частицы собственного подлинного я» — идут вразрез с теми моральными нормами и ограничениями, которые он «унаследовал» или приобрел в процессе воспитания и обучения в американском обществе XIX века. Это несоответствие мучает его и не позволяет действовать свободно и независимо. Но он, в отличие от Гека, предпочитает путь, избранный героем рассказа — избавиться от «помехи», уничтожить свою совесть.
По мнению Г.К. Беллами, которое мы полностью разделяем, в писателе постоянно боролись две силы: с одной стороны, его привлекала идея нравственной ответственности человека, с другой, освобождения человека от этой ответственности, так как виноват вовсе не он, а внешние обстоятельства48. Как реформатор — моралист, Твен обличал человечество за то, что оно таково как оно есть; как детерминист, он мог только констатировать, что наследственность и социальные условия делают человечество таковым49. Твен — реформатор хотел научить, воспитать, усовершенствовать, «поднять» человечество, сделать его нравственно чище. Отсюда его идея «Фабрики Людей» — конвейера по созданию Нового Человека. Но Твен — детерминист развивал теорию «врожденных, унаследованных идей» — «твердых как скала» и неизменных от колыбели до могилы. Никакие влияния извне, в том числе и самые благотворные, не в состоянии изменить эти идеи, — таков горький вывод писателя. Таким образом, детерминист делал бесплодными все попытки моралиста «улучшить» человека.
Противоречия, с которыми столкнулся Твен, развивая главные идеи своего романа и колеблясь между положительными и отрицательными сторонами той и другой эпохи, указали на проблему, которая стояла перед многими мыслителями и писателями конца XIX — начала XX веков: что произойдет с человеком и его нравственностью по мере углубления научно-технического прогресса. Оценка прошлого с позиции настоящего и оценка настоящего с позиции прошлого позволяют увидеть все приобретения и потери на этом пути. По мнению Н.А. Шогенцуковой, Марк Твен, подобно Сервантесу, не только высмеял нелепости рыцарской этики, но и оплакал утрату возвышенных идеалов, которые не могут быть заменены мылом, прессой, телефоном и взрывчаткой50. Средневековье являло собой образ мира, наделенного иррациональной, лишенной просвещенности, моралью. Хэнк Морган же, этот «янки из янки», «человек практичный», но чуждый «всякой чувствительности », представляет мир, обогащенный научным знанием, но лишенный нравственного контроля. Не предлагая никакого разрешения этой проблемы, помимо уничтожения цивилизации, Марк Твен дал художественное воплощение дилеммы, стоящей перед человеком того периода и оказавшегося между «двумя мирами, один из которых уже почти мертв, а другой еще слишком слаб, чтобы родиться, но уже достаточно силен и опасен, чтобы им управлять»51.
Конец 80-х годов стал поворотным пунктом во взглядах писателя. Закончился этап, когда его теория исторического прогресса постоянно вступала в противоречие с его интуитивной уверенностью в неизменности человеческой природы. В 1889 году, несмотря на все свои сомнения, Твен еще пытался оправдать американский образ жизни в исторической перспективе. Он восхвалял свободу, образование и материальное процветание, которые Америка обещала всем. За это ей можно было многое простить. «Мы, американцы, поклоняемся всемогущему доллару, — писал он в это время. — Что же, это более достойное божество, чем наследственные привилегии»52.
Но начиная с 90-х годов Твен пересмотрел многие свои взгляды, в том числе и теорию прогресса, приведя ее в соответствие со своим мироощущением, глубоко пессимистическим по характеру. Впрочем, мы попытались показать, что первые попытки найти какое-то решение этой проблемы нашли отражение уже в романе «Янки из Коннектикута». Еще более уверенный шаг в этом направлении был сделан в 1892 году, когда в свет вышла повесть «Американский претендент». Твен к этому моменту был уже абсолютно убежден, — что и отразил в новом произведении, — что любое преклонение, перед долларом или перед титулом, разрушительно, губительно для человека, ибо делает из него раба, порождает в нем инертность и нежелание что-то в себе менять. Все попытки бороться с неравенством тщетны из-за этой инертности человеческой природы. То, что в «Янки из Коннектикута» прослеживается лишь на примере печальной судьбы Хэнка Моргана, в «Американском претенденте» становится вполне очевидным. Демократические институты не могут надолго (а может и совсем) изменить природу взрослого сформировавшегося человека обучением на словах и даже воспитанием на положительных примерах, ибо его нравственные основы сформированы бесконечно долгой борьбой всех предыдущих поколений за выживание и адаптацию в обществе, и в основе их лежат эгоистические устремления. Отсюда был уже один шаг до заключения о том, что прогресс цивилизации был в лучшем случае явлением временным, мимолетным, а в худшем — отсутствовал вовсе. Начиная с повести «Американский претендент» Твен радикально и вполне сознательно пересматривает свою интерпретацию теории исторического развития общества.
Примечания
1. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 527.
2. Там же. — С. 385.
3. Там же. — С. 386.
4. Там же. — С. 387.
5. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 383.
6. Там же. — С. 365.
7. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 561.
8. Там же. — Т. 12. — С. 498.
9. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 355.
10. Там же. — С. 416—417.
11. Там же. — С. 364.
12. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 384—385.
13. Там же. — С. 432—433.
14. Там же. — С. 433.
15. The Works of Mark Twain. — Berkeley, 1979. — Vol. 9. — P. 516.
16. См. Шогенцукова Н.А. Антиутопическое начало в позднем творчестве Марка Твена и современная антиутопия // Марк Твен и его роль в развитии американской реалистической литературы. — М., 1987. — С. 224.
17. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 583.
18. См.: Salomon K.B. Op. cit. — P. 123—124.
19. Цит. по: Ibid. — P. 123.
20. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 602.
21. Mark Twain's Notebooks and Journals. — Op. cit. — P. 415.
22. Bellamy G.C. Op. cit. — P. 314.
23. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 614.
24. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 628.
25. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 524.
26. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 560.
27. Там же. — С. 563.
28. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 12. — С. 498.
29. Там же. — Т. 6. — С. 528.
30. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 607.
31. Там же. — С. 608.
32. Цит. по: Hill H. Op. cit. — P. XVIII.
33. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 445.
34. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 524—525.
35. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 479.
36. Там же. — Т. 12. — С. 460.
37. Цит. по: Hill H. Op. cit. — P.XX.
38. Blues T. Op. cit. — P. 39.
39. Шемякин А.М. Историческая проза Марка Твена // Указ. соч. — С. 80.
40. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 527.
41. Там же. — С. 354.
42. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 417—418.
43. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 10. — С. 324.
44. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 10. — С. 335.
45. Там же. — С. 336.
46. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 6. — С. 226.
47. Там же. — С. 419—420.
48. См.: Bellamy G.C. Op. cit. — P. 305.
49. См.: Ibid. — P. 324.
50. См.: Шогенцукова Н.А. // Указ. соч. — С. 227.
51. Цит. по: Hill H. Ор. сit. — P. XXIII.
52. Марк Твен. Указ. соч. — Т. 12. — С. 498.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
