Текст путешествия «Простаки за границей», как уже упоминалось, выстроен на ряде парных контрастных мотивов. Причем эти контрастные структуры могут выполнять различные, даже противоположные функции в тексте книги. Как уже упоминалось, контрасты задают непрерывное движение, «утомительное метание» точки зрения повествователя от одного полюса к другому, в чем Твена неоднократно упрекала американская критика. Но в то же самое время главная антитеза путешествия «Простаки за границей» «паломники-грешники» проходит через всю книгу, формирует ее структуру, является стержнем, определяющим целостность текста, являясь одним из немногих статичных элементов, составляющих авторскую позицию.
Затрагивая мотив «грешности-святости» Твен затрагивает традиционную тему, присущую американской литературе с периода ее становления. С XVII века в записках первопереселенцев (Д. Перси, У. Стрейчи, Д. Пори), носивших как религиозно-проповеднический, так и светский характер, появляется эта тема. Одновременно святой и порочной предстает сама Америка со своей божественно прекрасной природой, но дикая и населенная варварскими племенами, «исчадьями ада». Сами американцы, только становившиеся в то время нацией, тоже описывались одновременно и как грешники, стремящиеся к богатству, и как почти равные апостолам «отцы-пилигримы», которые привезли истинную веру во спасение еще дикой земли.
Идея полярной структуры, где противопоставлены грешники и паломники родилась у Твена не сразу. Автор изначально не делил своих спутников-соотечественников на два лагеря, в записках иронично причисляя к «пилигримам» и себя. Твен начинает критиковать поведение определенной части своих спутников только в тридцать седьмом письме в «Альту», когда путешественники уже проделали долгий путь и добрались до Палестины: «Во время завтрака паломники-энтузиасты, являвшиеся членами нашей группы... едва могли есть, настолько они были озабочены тем, чтобы скорее «нанять лодку» и совершить лично плавание по водам, которые бороздили лодки апостолов и по которым ступал Иисус Христос...»1 Однако подобное рвение и волнение оказалось притворным, поскольку пилигримы после долгой мелочной торговли просто не сошлись в цене на лодку со шкипером. Благородные порывы были сокрушены банальной жадностью. «Как паломники обвиняли друг друга! Каждый сваливал вину на другого... Ни одного слова не было произнесено грешниками — последствия даже самого мягкого сарказма могли стать опасными в такое время. Грешники, хотя их и держали в подчинении, подавали им во всем пример, они страдали от частых лекций, их наставляли на нравственный путь... и так зажаты они были в отношении соблюдения приличий и пристойности поведения всегда и во всем, что их жизни стали тяжелым бременем для них, но они не стали слоняться за паломниками в такое время, как это, подмигивать украдкой за их спинами, шалить и совершать другие подобные преступления, потому что сейчас им в голову не приходило делать это»2.
Здесь Твен впервые разделяет путешествующих на два лагеря — паломников и грешников («piligrims and sinners»), причем делает это совершенно неожиданно для читателей газетных корреспонденций. В предыдущих письмах в «Альту» Твен часто применял слово «паломник» («piligrim») без иронии по отношению ко всем путешествующим на «Квакер Сити», в том числе несколько раз называл в этих ранних письмах паломником и себя3.
Однако убеждение в том, что Твену более симпатичны «грешники» возникло в нем не вдруг, о чем свидетельствуют его личные письма. Еще до отплытия на «Квакер Сити» он пишет об этом своей матери, которая просила своего своенравного сына прислушиваться к советам знакомого ей священника, который также отправился в путешествие на «Квакер Сити» и должен был стать наставником и компаньоном Твена в поездке: «За мной поручено надзирать мистеру Хатчинсону или кому-нибудь еще. Меня это нисколько не заботит. Я устроен. Я приобрел превосходного, беспутного, курящего, пьющего, безбожного соседа по каюте, столь доброго, правдивого и благоразумного человека... Человека, чье безупречное поведение и пример всегда будут проникновенной проповедью для всех, кто попадет под его влияние. Но посылать меня с профессиональными священниками — среди них нет ни одного, с кем бы мне хотелось общаться»4. Здесь «безбожный» («godless») сосед становится «безупречным» («blameless»), чье поведение — «проникновенная проповедь» («eloquent sermon»), а профессиональные священники для Твена просто скучны и неинтересны как собеседники. И дело здесь не в том, что Твен отрицает религиозные убеждения «паломников», наоборот, он подвергает их беспощадной критике именно тогда, когда те отходят в своем поведении от принципов истинной религии. Твен обвиняет паломников, в том, что они ради корысти совершают путешествие и проявляют неискреннее страстное рвение посетить святые места. Тем самым они, как объясняет Твен в своих письмах, рассчитывают «посредством этого предприятия заработать для себя маленькое личное чудо (a little private miracle) того или иного рода, о котором можно будет поговорить, когда они вернутся домой»5. Грешники же наоборот проявляют здравый смысл и уважение к чувствам спутников. Также еще в письмах, опубликованных в «Альте», посвященных описанию Палестины, Твен находит мотив, который впоследствии, после переработки писем в книгу станет одним из сквозных. Твен обнаруживает в поведении паломников отсутствие непосредственности и независимости. Автор начинает обвинять своих спутников в том, что они лишены искренности восприятия, в том, что они видят и чувствуют только то, что должны. Их реакция на события подготовлена путеводителями, она банальна и предсказуема. «Наши паломники пользуются указаниями книг, ...считают для обязательным быть взволнованными, когда созерцают что-то, на чем авторы путеводителя подробно останавливаются, направляя на это свой пафос...»6. Даже употреблением словосочетания «наши паломники» («our piligrims») Твен четко отделяет «их» от «нас». Твен подмечает в письмах, что кто-то из паломников отмечает в своих путеводителях те места будущего маршрута, где он «собирается быть изумленным» («is going to be astonished»)7.
С этого же момента Твен выдвигает и второе обвинение паломникам, которым впоследствии будет в ироничном тоне пронизана вся книга «Простаки за границей». Это обвинение в вандализме на Святой земле, который люди, которые заявляли о себе как о носителях истинных религиозных принципов, проявляли при собирании «реликвий». В доме Марии Магдалины они «вынули куски фасадной стены в качестве сувениров, считая это их почетным правом»8.Около Вифлеема «паломники вынули несколько камней из каменной стены и поспешили прочь»9. А в святая святых христианского мира, Церкви Гроба Господня, «наши паломники» были очень разочарованы, «потому что в этой церкви взять в качестве коллекционных сувениров оказалось нечего мало-мальски стоящего»10. Эти два обвинения в адрес паломников — зависимость от путеводителей и страсть к сувенирам, из-за которой они разрушали и опустошали святые места, были достаточно суровыми, но вполне заслуженными и основанными на непосредственных наблюдениях Твена в поездке по Святой земле. Эти претензии он выразил в посланиях в «Альту» еще во время самого путешествия. Самое последнее письмо из этого цикла было написано уже по прибытии в Нью-Йорк. Оно представляет собой град гневных упреков в адрес паломников. Причем если в предыдущих письмах Твен упрекал только группу нескольких фанатиков за их ханжеское, поведение, не подобающее истинным христианам, то теперь автор обрушился на своих спутников без разбора и без веских на то причин. Он называет их «зверинцем паломников» («menagerie of piligrims»), который по прибытии будет хвастаться своими христианскими подвигами «с настоящего момента да января — большинство паломников настолько стары, что это не может длиться дольше». «Они могут рассказать, как они... воровали мозаику из ванн Каракаллы, как они «прошли» по святым местам Палестины, оставляя личные метки в каждом их них... Прощайте благородные старые леди и джентльмены... Они думали, что могли бы спасти Содом и Гоморру, а я думал, что было бы неразумно рисковать деньгами ради этого... Каждый вечер я появлялся в их синагоге в кормовой каюте, когда били семь склянок, но они никогда не приближались к моей каюте. Они называли ее логовом зла. Но меня это не волновало. Были и другие люди, которые ее считали домом скромного успеха»11. Твен обвинил паломников, в конце концов, даже в том, что они ленились и избегали собственных ежедневных молитвенных собраний в «синагоге», находя для этого разные причины. Здесь Твен окончательно и резко разделил обитателей «Квакер Сити» на два враждебных лагеря, употребив всю силу своего сарказма. На одном полюсе оказались представители «зверинца паломников», которые учат окружающих благочестию, а сами воруют реликвии, думают о деньгах, презирают его самого, как ему казалось, а с другой стороны Твен поставил себя и других малочисленных посетителей «дома скромного успеха», чьи образы, однако, весьма смутно прорисованы как в газетных корреспонденциях, так и в тексте книги. Вероятнее всего, Твен очень устал от долгой утомительной поездки, к концу которой окружающие люди стали неприятны ему настолько сильно, что он посчитал возможным обнародовать свое раздражение на страницах газеты. К счастью, Твен очень мудро поступил, когда при написании книги отказался от последнего гневного письма в «Альту». Однако само противопоставление «паломники-грешники» стало одним из немногочисленных сквозных мотивов, на которых основывается структура книги, а свое неистовое и во многом необоснованное негодование, содержавшееся в тексте последнего письма, Твен, в сущности, распределил по всем главам «Простаков за границей». По сути, разделение персонажей на паломников и грешников, а также авторское к ним отношение является чуть ли не единственным постоянным элементом художественной структуры, своего рода константой текста, характерной особенностью которого, в первую очередь, является резкая изменчивость стиля, авторской манеры, точки зрения повествователя.
Центральная антитеза «паломники-грешники» также находится в русле общей мировоззренческой парадигмы Твена о разделении явлений на живые и мертвые. Именно по причине их «мертвого», неискреннего отношения к миру Твен и обрушивается на «грешников», в первую очередь, обвиняя их в бездумном следовании мертвым стереотипам и неспособности искреннего, непосредственного восприятия мира, получению живых, спонтанных впечатлений от увиденного, вне зависимости от рекомендаций путеводителя. Другой «претензией» Твена к паломникам является бездумное собирание ими «мертвечины» — обломков, костей, так называемых «реликвий». Задача же «мальчиков» — в процессе спонтанной игры-импровизации, развлечения получать живой непосредственный опыт и удовольствие от его обретения.
В отличие от «паломников» («piligrims»), слово «грешники» («sinners») встречается в тексте книги не слишком часто. Наряду с ним, Твен также употребляет и два других слова — «неисправимые» («the unregenerated») и «мальчики» («the boys»), но чаще всего он просто употребляет местоимение «мы». Кого Твен относит к этой немногочисленной группе избранных обитателей «дома скромного успеха», остается не вполне ясным на протяжении всей книги. В первых четырех главах, посвященных подготовке к плаванию и первым впечатлениям на борту «Квакер Сити», Твен еще не успел завести компанию «своих». Именно поэтому он чаще ведет повествование от себя, от своего «я». («Я тоже намеревался посетить парижскую выставку...»12 («I, too, was going to the Paris Exposition...»); «Я был очень удивлен, увидев множество пожилых людей...»13 («I was greatly surprised to see so many elderly people...»)) Если в самом начале книги и появляется «мы», то Марк Твен относит к этой категории себя и всех обитателей судна. («Мы сами видели страшное волнение в открытом море»14 («We could see, ourselves, that there was a tremendous sea on...»).
Дней через пять, после посещения Азорских островов, с седьмой главы, местоимением «мы» Твен начинает обозначать трех конкретных персонажей. Причем, происходит эта перемена неожиданно и незаметно для читателя. Твен вскользь упоминает, что «Дэн, корабельный лекарь и я» («Dan and the ship's surgeon and I») отправились на прогулку по городу Гибралтару. Таким понятие «мы» будет оставаться на протяжении двадцати шести глав. Дэн — это Даниэль Слот, тот самый «безбожный» и «безупречный» сосед по каюте, радость от знакомства с которым Твен выразил в ранее упомянутом письме матери. Доктор, как можно судить по записным книжкам Твена, это судовой хирург на судне «Квакер Сити» по имени А. Ривз Джексон. Кроме того, он был еще и корреспондентом местной газеты и так же, как и Твен, писал и отсылал в ее редакцию свои отчеты о поездке15. Твен мог бы сделать из своих спутников ярких, запоминаемых персонажей, однако он предпочел пойти по другому пути. Он не придает героям своей книги никаких индивидуальных черт, которые были присущи его реальным спутникам. Судя по письмам Твена, они действительно были интересными личностями.
Между тем, какое бы качество автор ни приписывал одному из персонажей, создается впечатление, что оно подходит всем троим. Твен делает это не случайно. Для него важно создать некоторый собирательный, коллективный образ, который воплощал бы один из полюсов его книги — «грешников», «мальчиков», «неисправимых». Твену необходимо было собрать своего рода «команду», показать, что он не в одиночку противостоит полюсу, на котором он в структуре своего произведения располагает «паломников». Создание образов противостоящих друг другу групп путешественников, среди которых не выделяется ни одного обособленного, запоминающегося персонажа позволили Твену выстроить четкую антитезу, на которой формируется вся структура текста от начала и до конца.
Твену важно было отделить «мальчиков» от «паломников» и, вместе с тем, показать читателю их сплоченность. Это достаточно ярко выражается в целом ряде эпизодов. Например, в сцене, которая происходит в одном из магазинов в Гибралтаре, почти в самом начале книги. Красивая девушка-продавщица уговаривает Твена купить пару негодных и совершенно не нужных ему лайковых перчаток. Тот умоляет «мальчиков» ничего не рассказывать «этим старым болтунам на пароходе» об этом эпизоде. Вместо этого его товарищи из солидарности тоже покупают такие же некачественные перчатки, а потом все они вместе выбрасывают свои неудачные и бесполезные покупки. История, кстати говоря, на самом деле имела место в ходе путешествия. Об этом сохранились заметки в записных книжках Твена, кроме того, эту же историю опубликовал в свое время на страницах газеты «Democrat» тот самый «корабельный лекарь», один из двоих спутников Твена, который также вел путевые записи.
Другой эпизод, ставящий акцент на противопоставлении «мальчиков» и «паломников», возникает также на начальном этапе путешествия, когда «мальчики» посещают зоологический сад в Марселе. Там они увидели «высокую длинноногую птицу с клювом в виде порохового рога и плотно прижатыми крыльями, похожими на фалды фрака... Столько спокойной глупости, столько сверхъестественной важности, столько напыщенности и невыразимого самодовольства было в осанке этой серотелой, темнокрылой, лысоголовой и отменно некрасивой птицы! Она была так безобразна... и так невозмутима, так несказанно довольна собой! <...> Мы пробовали расшевелить ее, но она только медленно приоткрывала один глаз и медленно закрывала его опять, не изменяя своей благочестивой осанки и сохраняя свою невозмутимую серьезность. Она как будто говорила: «Не оскверняйте избранницу небес неосвященными руками». Мы не знали ее названия и прозвали ее «пилигримом»»16.
Р. Реган, исследовавший все реальные обстоятельства и эпизоды, случившиеся с Твеном в путешествии, утверждает, что эта история выдуманная, т. к. путешественники с «Квакер Сити» не были в марсельском зоологическом саду. В таком случае напрашивается вывод о том, что, на первый взгляд, немотивированное вкрапление сочиненного эпизода в текст «Простаков за границей», где доля вымысла, по сравнению со следующей книгой, «Налегке», весьма незначительна, было важно для Твена. Автор с самого начала повествования осознавал необходимость трактовки отношений между «мальчиками» и «паломниками» как антагонистических, чем сразу задавал два основных полюса, определяющих структуру произведения.
«Мальчики» изначально объединяются на почве непереносимости «старых болтунов» («old gossips»), «помазанников Божьих» («Heaven's anointed») и противостояния им всем вместе и по отдельности. Твен отражает их солидарность и в различных юмористических деталях. Все они вместе терпят различные забавные трудности, как, например, игра на негоризонтальном и неудобном бильярдном столе, страдают от отсутствия мыла в Европе или все бреются у одного ужасного парижского цирюльника, которого называют «начинающим убийцей» («incipient assassin»)17.
Во второй половине книги Твен продолжает вести свою главную линию, разводя «паломников» и «грешников» по разные стороны. Только теперь главный акцент делается не на сплоченности «мальчиков» в их забавах и вышучивании «паломников». В описании путешествия по Святой земле Твен просто обрушивается на «паломников». Причем делает он это с позиции тех самых ценностей, которые сами паломники и провозглашают. Автор упрекает их в нехристианском поведении. «На наших клячах мы могли бы добраться до Дамаска в три дня. А нам непременно надо было проделать этот путь меньше, чем за два. Это было необходимо, потому что трое наших паломников свято соблюдают день субботний. Мы все рады не нарушать субботы, но бывают случаи, когда придерживаться буквы священного закона, дух которого неизменно справедлив, просто грешно... Мы заклинали пощадить усталых, измученных лошадей, убеждали, что они верой и правдой служат нам и вправе ожидать от нас доброго отношения...»18
Твен и его товарищи пытались приводить доводы, которые, как они полагали, должны были убедить религиозно ориентированных «паломников»: «Мы говорили им, что Спаситель, который жалел всякую бессловесную тварь и учил, что вола следует вытащить из трясины даже в день субботний, не одобрил бы этот ненужный и непосильный переход»19. Более всего Твена возмущает ханжество и неискренность религиозного чувства «паломников», которых волнуют только соблюдение внешних приличий и формальностей: «Итак, они готовы были погрешить против духа религиозного закона, лишь бы не нарушить его буквы». Твен не без иронии добавляет: «Мы не раз подавали паломникам хороший пример, которым они могли бы воспользоваться, но всегда напрасно. Ни разу они не слышали, чтобы кто-нибудь из нас противоречил друг другу, но они ссорились то и дело»20.
В этом эпизоде острота противопоставления двух непримиримых полюсов, пожалуй, достигает своего пика. Твен не просто несколько раз в коротком отрывке непосредственно сравнивает «нас» («we») и «их» («they»), сопоставляя качества тех и других. Он словно переворачивает полюса оценок, когда, казалось бы, праведные, религиозно мыслящие «паломники» «грешили против духа религиозного закона» («commit a sin against the spirit of religious law») и «то и дело ссорились» («have quarreled once or twice»), в то время как неисправимые «грешники» «не раз подавали паломникам хороший пример» и не «противоречили друг другу» («never heard a cross word out of our lips toward each other»). Праведники, оказывается, погрязли во грехах, а «неисправимые» грешники ведут себя безупречно.
Исследователи биографии Марка Твена (А. Пейн, Р. Реган) отмечают, что в реальности подобного эпизода быть не могло. Описанный Твеном путь в Дамаск на самом деле был тяжелым, в другие дни путешественники совершали более трудные и утомительные перемещения. Кроме того, записные книжки Твена, относящиеся к этому времени, очень лаконичны и не содержат никаких сведений о подобных инцидентах21. Напрашивается вывод о том, что эта вымышленная ситуация введена Твеном для драматизации конфликта книги и усиления раскола, который действительно существовал между путешествующими на «Квакер Сити».
Примечания
1. Twain M. Travelling with the Innocents Abroad: Mark Twain's Original Reports from Europe Holy Land / Ed. by D.M. McKeithan. — Norman: Univ. of Oklahoma Press, 1958. P. 229.
2. Ibid. P. 232.
3. Ibid. P. 92.
4. Twain M. Mark Twain's Letters / Ed. by A.B. Paine. P. 126.
5. Twain M. Travelling with the Innocents Abroad: Mark Twain's Original Reports from Europe Holy Land / Ed. by D.M. McKeithan. — Norman, 1958. P. 229.
6. Twain M. Travelling with the Innocents Abroad: Mark Twain's Original Reports from Europe Holy Land / Ed. by D.M. McKeithan. — Norman, 1958. P. 237.
7. Ibid. P. 290.
8. Твен М. Простаки за границей // Собр. соч.: В 18 т. — М., 2002. — Т. 1. С. 234.
9. Там же. С. 300.
10. Там же. С. 270.
11. Twain M. Travelling with the Innocents Abroad: Mark Twain's Original Reports from Europe Holy Land / Ed. by D.M. McKeithan. — Norman, 1958. P. 310.
12. Твен М. Простаки за границей // Собр. соч.: В 18 т. — М., 2002. — Т. 1. С. 153.
13. Там же. Т. 1. С. 156.
14. Там же. Т. 1. С. 155.
15. Twain M. Mark Twain's Notebooks and Journals. — Berkeley, 1975—1979. — Vol. 1. P. 152.
16. Твен М. Простаки за границей // Собр. соч.: В 18 т. — М., 2002. — Т. 1. С. 215.
17. Там же. Т. 1. С. 144.
18. Твен М. Простаки за границей // Собр. соч.: В 18 т. — М., 2002. — Т. 1. С. 138.
19. Там же. С. 139.
20. Там же. С. 140.
21. Twain M. Mark Twain's Notebooks and Journals. — Berkeley, 1975—1979. — Vol. 1. P. 418.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
