Многие американские писатели XIX века проявляли свой интерес к далекой и загадочной России. Генри Лонгфелло в молодости учил русский язык, а в конце жизни издал многотомную поэтическую антологию («Poem of places», 1879) об истории разных стран, двадцатый том которой был посвящен России. Байярд Тейлор (1829—1878) был в России дважды — в качестве путешественника и временного поверенного в Петербурге. Американская поэтесса Эдна Дин Проктор (1829—1923), совершившая в 1870 году поездку по России, посвятила нашей стране несколько стихотворений.
Марк Твен познакомился с Россией в самом начале своего творческого пути, именно во время путешествия на пароходе «Квакер-Сити». Главы, посвященные посещению Российской империи делегацией во главе с Твеном, весьма необычны для творческой манеры автора, в книге им отведено особое место. Твен совершенно неожиданно для читателя оставляет свой характерный ироничный тон и искренне наслаждается «русским» эпизодом путешествия. Пассажиры «Квакер Сити» были первыми американскими туристами, посетившими Россию (до этого в России бывали только американские дипломаты или предприниматели). Первое впечатление, которое вынес писатель от знакомства с нашими соотечественниками, — гостеприимство. «Нигде нас еще не принимали так радушно, вспоминает Марк Твен. Здесь мы почувствовали, что достаточно было назваться американцем — и никакие визы не нужны <...> Если бы мы прибыли из какой-нибудь другой страны, нам не удалось бы добиться разрешения сойти на берег... Но в данном случае нам была предоставлена свобода бывать, где хотим и когда хотим». Путешественников предупредили, что в России существует очень строгий контроль за документами у иностранцев. Твен сетует, что, как нарочно, потерял свой паспорт. «Я входил в Севастопольскую бухту со страхом и трепетом... Но все время мой всеобщий паспорт развевался над моей головой — это был наш национальный флаг. Никакого другого у нас не спрашивали»1. Все это вызывало в Твене чувство национальной гордости, которое является своеобразным лейтмотивом всей книги.
Первым городом, который посетили американцы на территории России, стал Севастополь. Описывая разрушенный в ходе Крымской войны город, Твен оставляет ироничные интонации, присущие практически каждой строке книги «Простаки за границей». Он пишет: «Разрушенные Помпеи хорошо сохранились в сравнении с Севастополем. Здесь, куда ни взглянешь, глаз всюду встречает только руины, руины, руины! — обломки домов, развалившиеся стены, всюду опустошение!... Трудно себе представить более беспощадное, более полное разрушение. Все дома были из тесаного камня, построенные прочно, на века, но теперь многие из них пробиты пушечными ядрами, как решето...»2. Далее Твен обстоятельно, во всех деталях, с интересом историка описывает осаду Малахова кургана. Между тем, туристы-спутники Твена даже здесь отыскивают так называемые «сувениры» для своих коллекций. Один из них находит кусок лошадиной челюсти и забирает с собой, чтобы потом показывать «обломок русского генерала». Твен же, снимая маску историка-сборщика фактов, возвращается к ироничному тону, подтрунивая над своими непутевыми соотечественниками.
В XIX веке в Соединенных штатах много писали о сходстве России и Америки. Место, где расположилась Ялта, напоминало Твену горы Сьерры-Невады, а Одесса — американский город. «Ни разу я не чувствовал себя до такой степени дома в течение этого продолжительного путешествия, как в тот момент, когда высадился в Одессе, — признается Твен. Она имела вид совершенно американского города: красивые широкие и прямые, как стрела, улицы... Глядя вверх или вниз по улице в какую угодно сторону, мы видели только Америку! Ничто не напоминало нам Россию». Твен описывает непривычные для него русские реалии, с точки зрения «американского Адама», увидевшего подобное впервые: «Церковь была с куполом на тонком круглом «барабане», напоминавшем репу хвостиком кверху, а извозчик носил какую-то длинную юбку без обручей»3.
В Севастополе и Одессе американским гостям «горячо посоветовали» посетить русского императора Александра II, отдыхавшего в тот период в Ливадии. Его величеству послали телеграмму, и он выразил готовность принять делегацию американских туристов. На пароходе был создан комитет по подготовке предстоящего визита, приготовления сопровождались излишней суетой, волнением, выработкой манеры поведения. Марку Твену поручили составить приветственный адрес самодержцу. Он выполнил это почетное поручение и первым подписал послание. Приведем отрывок из этого приветствия.
«Ваше императорское величество! Мы — горсточка частных граждан Америки, путешествующих единственно ради собственно удовольствия, скромно, как и приличествует людям, не занимающим никакого официального положения, и поэтому ничто не оправдывает нашего появления перед лицом Вашего величества, кроме желания лично выразить признательность властителю государства, которое, по свидетельству доброжелателей и недругов, всегда было верным другом нашего любимого отечества. <...> Одна из ярчайших страниц, украсивших историю человечества с той поры, как люди пишут ее, была начертана рукой вашего императорского величества, когда эта рука расторгла узы двадцати миллионов рабов. Американцы особо ценят возможность чествовать государя, совершившего столь великое дело. Мы воспользовались преподанным нам уроком и в настоящее время представляем нацию столь же свободную в действительности, какою она была прежде только по имени. Америка многим обязана России, она состоит должником России во многих отношениях, и в особенности за неизменную дружбу в годины ее испытаний. [Во время Гражданской войны между Севером и Югом Россия, как известно, поддерживала северян, — В.Ш.] С упованием молим Бога, чтобы эта дружба продолжалась и на будущие времена. Ни на минуту не сомневаемся, что благодарность России и ее государю живет и будет жить в сердцах американцев. Только безумный может предположить, что Америка когда-либо нарушит верность этой дружбе предумышленно несправедливым словом или поступком»4.
Текст адреса целиком не вошел в структуру «Простаков за границей», но сохранился в записных книжках Твена. Кроме того, этот текст был опубликован 24 августа 1867 года в «Одесском вестнике». Это было первое появившееся в России произведение Твена и единственное, напечатанное по-русски раньше, чем на языке подлинника. В этом историческом приветствии, обращенном к главе государства российского, Твен предстает не как праздный турист, а как гражданин, ратующий за взаимопонимание и дружбу между двумя великими народами.
Александр II с вежливым вниманием и искренней любезностью выслушал приветственную речь Твена. Портрет Александра, вышедший из-под пера Твена в «Простаках за границей», получился довольно неожиданным для творческой манеры и мировоззренческих установок писателя. «В словах его величества, пишет Твен, — чувствуется характер, русский характер: сама любезность, притом неподдельная. Француз любезен, но зачастую это лишь официальная любезность. Любезность русского идет от сердца, это чувствуется и в словах, и в тоне, — поэтому веришь, что она искренна. <...> Император высок, худощав, выражение лица у него решительное, однако очень приятное. Нетрудно заметить, что он человек очень добрый и отзывчивый»5
Очевидная симпатия демократа Твена, враждебно настроенного к любым формам монархии, к русскому императору может показаться странной лишь на первый взгляд. Положительное отношение к Александру свидетельствует о том, что Твен тех лет, будучи демократом, был, однако, открыт для восприятия любых форм правления, способствующих народному благу. Молодая демократия Америки была еще неоформленной, и писатель с жадностью впитывал любой положительный опыт. Твен выражает благодарность России за поддержку северян в Гражданской войне. Кроме того, Твену импонировало пристальное внимание российского монарха к достижениям технического прогресса — культурного явления, ведущего, по мнению раннего Твена, к освобождению человека.
Все, что происходило на приеме, было интересным и важным для Твена. Он подробно выписывает каждую деталь поведения и внешнего облика членов царской семьи («На императрице и великой княжне были простые фуляровые платья в голубую крапинку... Я с удовольствием увидел, что волосы у великой княжны свои, а не накладные, заплетены в тугие косы...»). Это пристальное вглядывание в детали подводит «американского Адама» к рассуждениям о природе и сущности власти вообще. «Право же странно, более чем странно сознавать, что вот стоит под деревьями человек... человек как человек — а ведь по одному его слову корабли пойдут бороздить морскую гладь, по равнинам помчатся поезда... У меня даже было смутное желание получше разглядеть его руки, чтобы убедиться, что он, как и все мы, из плоти и крови... Однако, если я захочу, я смогу сбить его с ног. Дело простое, и все же явно ни с чем не сообразное, — все равно, что опрокинуть гору или стереть с лица земли целый континент»6.
Ирония, являющаяся атрибутивной чертой не только произведения в целом, но и всего творчества Твена, в главах о посещении писателем российского Крыма носит исключительно легкий, скорее, юмористический характер. Таково юмористическое замечание Твена о том, что царская семья отправилась пересчитывать серебряные ложки после визита американских гостей. Разумеется, ничего подобного не было. Твен попросту продолжал развлекать своего будущего читателя. Тем не менее, царская цензура предпочла сократить рассказ о посещении американской делегацией и Твеном царской семьи.
К чести россиян, первых американских туристов встретили в России не просто как горстку частных лиц без какого-либо определенного статуса, а как представителей молодого американского государства, народа Соединенных Штатов Америки. Все это было исключительно важно для молодого Твена, отправившегося в путешествие в том числе и за тем, чтобы утвердиться в своих патриотических настроениях, почувствовать себя представителем мощной и уважаемой нации, найти подтверждение поддержки и признания своего государства в мире.
В отличие от посещения прочих государств, где Твен буквально ни разу не упускал возможности раскритиковать или высмеять тот или иной аспект уклада незнакомой страны, ее политическое или экономическое устройство, образ жизни ее обитателей, различные нелепые, по мнению Твена, традиции, Россия заслужила у Твена исключительно превосходные оценки. Это выглядело необычным, как для читателя, так и для американской критики, которая главы о России называет не вполне удачными. Р. Реган считает славословия Твена по поводу российского визита довольно затянутыми и перегруженными чрезмерно подробными описаниями. И хотя в письмах в «Альту» России уделялось гораздо больше страниц — Твен сократил их, работая над книгой — Реган все же считает эту часть перегруженной7. Кроме того, он критикует Твена за неожиданный отход от своей столь привлекательной для читателя иронической писательской манеры.
Однако вряд ли Твен заслуживает серьезных упреков. Как автор «Простаков за границей» он остается верным себе. После возвращения на судно с российского берега он начинает следующую главу с пародии на собственный же приветственный адрес. Глава 38 начинается со сцены, в которой матрос вручает помощнику кока, «увенчанному блестящей жестяной миской и царственно задрапированный в скатерть», пародию на Твеновский приветственный адрес императору Александру. Матрос и помощник кока разыгрывают шуточную сцену приема американских туристов у российского императора. Сцена эта, по свидетельству Твена, повторялась неоднократно и весьма ему надоела. Таким образом, Твену блестяще удается и выразить свое искреннее восхищение приемом в России, и остаться верным своим творческим принципам, продолжая развлекать своего читателя пародиями на собственные сочинения.
Итак, путешествия были неотъемлемой частью образа жизни Марка Твена, а их описания стали для него способом обретения нового литературного опыта и выработки собственного творческого стиля. Особенно важную роль в становлении Марка Твена как писателя сыграла его работа над первой его книгой путешествий — «Простаки за границей». Можно сказать, что процесс работы Твена над данной книгой был созвучен общелитературной тенденции в национальной словесности США — развитие описания путешествий от небеллетристических записок к литературным художественным формам. Таким образом, жанр путешествия являлся своего рода сферой формирования и развития художественной литературы, как в целом литературной истории США, так и в отдельной творческой судьбе Марка Твена.
«Простаки за границей» нельзя считать лишь «пробой пера» начинающего художника. Хотя в американской критике (Г.Н. Смит, Д. Ганзел, Р.Э. Ли, Р. Реган) существует устойчивое мнение о слабости композиции книги, недоработанности ее структуры в силу неопытности автора. На самом деле резкая смена позиций автора, «жонглирование» литературными масками, внезапный немотивированный переход от одной темы к другой являются формой литературной игры, которую ведет Твен. Причем это не только игра с читателем, которого автор провоцирует на внимательное, «активное» чтение, прячась то за одной, то за другой литературной маской и иронизируя по поводу собственной же авторской манеры. Твену было важно разрушить сложившееся к тому времени у читателей стереотипное восприятие образа повествователя как шута, веселящего публику. Повествователь сам искренне увлечен игрой, каковой для него является как само «увеселительное путешествие», так и процесс его описания в многообразии стилистических манер.
Неровный, отрывистый ритм повествования, за который критиковали автора, придают книге многочисленные контрастные мотивы. Но подобную композицию, построенную на цепочке антитез, не следует считать следствием недостатка мастерства автора, а сознательным приемом структурирования текста и придания ему драматизма и выразительности.
Центральная антитеза книги «паломники-грешники» является важным структурообразующим элементом, придающим книге художественное и идейное единство и задающим ее полярную конструкцию. Эта антитеза является отражением общей контрастной структуры книги, имеющей полюса «мертвое-живое», на основе которых базируются принципы и приемы художественной ткани текста.
Во-первых, принцип противопоставления «живого» и «мертвого» воплощен в целой системе сквозных парных мотивов, которые пронизывают текст: «ожидаемое-увиденное», «прошлое-будущее», «легенда-реальность», «книжное-настоящее», «мечта-действительность», «Европа-Америка», «грешники-паломники». Во-вторых, противостояние «живого» и «мертвого» воплощено автором в своего рода писательской «борьбе» и игре Твена с литературными жанровыми шаблонами, которая нашла отражение как в непосредственных иронических комментариях по поводу жанра путеводителя, путевого дневника, путевых заметок и писем, так и в пародиях на данные жанры, вплетенные в ткань самого текста. Кроме того, сам скачкообразный, неровный ритм, «нервное метание», внезапные переходы от одной темы к другой, на наш взгляд, следует считать частью литературной игры, в рамках которой автор стремится удивить читателя, чтобы тот отказался от шаблонного восприятия текста путешествия и непосредственно включался в затейливую, неожиданную литературную игру с автором.
В-третьих, принцип столкновения «живого-мертвого» нашел свое воплощение и в построении образа главного героя-повествователя по имени Марк Твен. Автор формирует данный образ как антитезу сложившемуся в литературе привычному для читателя образу паломника, который следует по заданному маршруту и изумляется там, где положено. Кроме того, Твен борется здесь с собственным же «окаменевшим» образом «дикого юмориста», которого видели в нем читатели. Поэтому герой-повествователь в «Простаках» принципиально непредсказуем. Он ведет свою игру-импровизацию, ломая как мертвые стереотипы, сложившиеся в жанре путешествия, так и собственный шаблонный образ, в котором его желали бы увидеть читатели.
Вероятнее всего, именно по причине противопоставления «живого и мертвого» столь необычно и неожиданно описание автором посещения России, когда Твен оставляет ироничный тон, присущий «Простакам за границей» на протяжении всего текста и являющийся характерной особенностью авторской манеры творчества Твена в целом. Рискуя нарушить стилистическую стройность текста, в чем действительно обвиняла автора критика (Р. Реган), Твен отказывается от колких замечаний, присущих описанию всех без исключения остальных стран, посещенных во время путешествия. Во-первых, национальной гордости Твена польстило, что именно в России к путешественникам отнеслись особенно тепло из-за их принадлежности к американской нации («Все время, пока мы были там, мой истинный паспорт величаво развевался над нашими головами — то был наш флаг. И у нас ни разу не спросили иного»)8. Но самое главное, в России к гостям отнеслись с искренним интересом, не предлагая специально выдуманные для туристов легенды и не проводя по заданным маршрутам. В России Твен не обнаружил тех мертвых шаблонов, которые ему навязывали на протяжении всего остального путешествия, и которые он высмеивал в ходе своей ироничной игры.
Примечания
1. Твен М. Простаки за границей // Собр. соч.: В 18 т. — М., 2002. — Т. 2. С. 81.
2. Там же. Т. 2. С. 82.
3. Твен М. Простаки за границей // Собр. соч.: В 18 т. — М., 2002. — Т. 2. С. 85.
4. Твен М. Записные книжки // Под ред. В.П. Кочетова. — М., 2000. С. 25—26.
5. Твен М. Простаки за границей // Собр. соч.: В 18 т. — М., 2002. — Т. 2. С. 91.
6. Твен М. Простаки за границей // Собр. соч.: В 18 т. — М., 2002. — Т. 2. С. 91
7. Regan R. The reprobate Elect in The Innocents Abroad // On Mark Twain. The Best from American Literature. — Durham, 1987. P. 124.
8. Твен М. Простаки за границей // Собр. соч.: В 18 т. — М., 2002. — Т. 2. С. 368
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
