Малейший сигнал о готовящемся восстании против деспотической власти радовал Твена, и он всегда был готов помочь революционерам — словом, деньгами или газетной статьей. С особым интересом и энтузиазмом он следил за борьбой против царского правительства в России.
Потрясенный сообщениями о том, какие муки терпят жертвы политического террора, массами ссылаемые в Сибирь, Твен в 1890 году по просьбе редакции «Свободная Россия»1 написал письмо, в котором, обращаясь к «освободительным партиям», призывал покончить с царем и учредить республику. Никакие другие меры, доказывал Твен, ни к чему не приведут — в мировой истории не было случая, чтобы деспотизм удалось обуздать реформами. Всю систему надо упразднить — изменить ее невозможно. Америка кровью заплатила за свободу; Англия таким же образом избавилась от правящих деспотов. «Даже самые разумные английские монархи никогда не соглашались вернуть народу похищенные у него права и уступали только силе (sic!), так можно ли рассчитывать на то, чтобы мирными средствами чего-нибудь добиться в России?» Трон должен быть свергнут революцией, это единственный выход, но, поскольку в России нельзя поднять революцию, надо убить царя и никого не подпускать к трону до учреждения республики. Любой компромисс с царизмом губителен.
Письмо так и не было отослано, оно в ту пору звучало слишком открытым призывом к революции. Однако своим записным книжкам Твен по-прежнему поверял мысли о том, что цареубийство — первоочередная задача в России. «Когда-то устраивались дурацкие крестовые походы, чтобы отбить у сарацинов какую-то никчемную гробницу; насколько же полезнее было бы объявить крестовый поход, чтобы сжечь русский трон, а заодно изжарить и царя», — писал он 9 сентября 1891 года.
Публично Твен почти не выступал на эту тему до 1905 года. Но под впечатлением сообщения о еврейском погроме, а также об убийстве около полутора тысяч мужчин, женщин и детей в Кровавое воскресенье [22 января 1905 года] ненависть Твена к царскому режиму прорвалась в статье «Монолог царя» [«Норт Америкен ревью», март 1905 года]. Твен призывал к революции и снова требовал убийства царя; он нападал на моралистов, которые возражали против насильственного свержения варварского самодержавия. Царю, как показывает Твен, не верится, что в мире есть чудаки, которые хотят, чтобы требования морали, обязательные для всякой цивилизованной страны, применялись к нему и его режиму.
«Мы [Романовы] веками делали все, что хотели. Наше обычное ремесло — преступление, наше обычное развлечение — убийство, наш обычный напиток — кровь... Но благочестивый моралист твердит, что нас грешно убивать... Ах, что бы стала делать царская фамилия без моралиста! Ныне он единственный наш друг. Когда бы ни возникали разговоры о цареубийстве, моралист неизменно выступает вперед и спасает нас своей внушительной сентенцией: «Остановитесь! Никогда еще насилием ничего не достигалось в политике!» Любой Романов, обладающий знаниями и опытом, скажет вам обратное».
Вести о поражении русских войск в русско-японской войне радовали Твена. Он верил, что за разгромом царских войск последует революция и убийство царя. Когда весной 1905 года Твен узнал, что русский флот частично потоплен, частично взят в плен флотом адмирала Того, он в волнении писал Твичелу: «Да здравствует Того! А теперь надо, чтобы кто-нибудь прикончил весь русский царствующий дом. Всякий здравомыслящий человек желает этого, но у кого хватит смелости это сказать? Ни у кого...»
Нетрудно представить себе негодование Твена, когда пришла весть о том, что в Портсмуте, в штате Нью-Хемпшир, при участии президента Теодора Рузвельта ведутся переговоры о заключении мира. «Речь идет о дурацком кратковременном перемирии, которое для пущей важности именуют «миром», — в досаде писал он дочери. В то время как все вокруг провозглашали Портсмутский мир победой цивилизации, Твен называл его «величайшим несчастьем, постигшим цивилизацию. Россия была уже на краю освобождения, а теперь ей свободы не видать. Этим решается судьба миллионов людей, которые по-прежнему будут коснеть в рабстве».
В ответ на предложение бостонской «Глоб» присоединиться к «хору поздравлений по случаю подписания мирного договора» Твен направил в редакцию обращение, оговорив, что «Глоб» «либо напечатает его полностью, ничего не меняя, либо ничего не напечатает, и тогда мое имя совсем не будет упомянуто». Обращение, напечатанное в «Глоб» 30 августа 1905 года, гласило:
«Россия была на верном пути к освобождению от позорного и жестокого рабства; я надеялся, что с миром. подождут, пока в России не будет завоевана свобода. Я считал эту войну священной в истинном и благороднейшем смысле этого слова, которым столько злоупотребляли, что оно утратило всякий смысл; ни на какую другую войну не возлагали таких надежд. Сейчас уже не подлежит сомнению, что эти надежды потерпели крах, что русские снова скованы но рукам и ногам, и, пожалуй, надолго. Боюсь, что царь отнимет теперь и те небольшие льготы, которые у него удалось вырвать, и с легким сердцем и великой радостью возобновит свои средневековые зверства. Боюсь, что это был у русских последний шанс завоевать свободу и что они его утратили. Боюсь, что этот мир не принесет ничего хорошего по сравнению с тем, что он загубил. Если бы состоялось еще одно сражение, оно могло бы сорвать цепи с миллиона миллионов еще не рожденных русских, и мне жаль, что оно не состоялось. Будем надеяться, что я заблуждаюсь, но таково мое искреннее мнение: этот мир можно с правом назвать величайшей катастрофой в истории мировой политики».
Письмо Твена получило широкую огласку в печати и вызвало много одобрительных откликов. Один из его корреспондентов писал из Мейна: «Мне хочется поблагодарить вас за ваше мужественное заявление по поводу мира, заключенного в Ойстербее2. Боюсь, что ближайшие годы целиком и полностью подтвердят вашу правоту. Единственное положительное значение этой войны заключалось в том, что она могла принести освобождение русскому народу».
Невзирая на его открытые призывы свергнуть царский режим, Твен был приглашен на обед с русскими сановниками, которые вели переговоры о мире. Интересно сравнить черновик телеграммы, в которой он отклонял это приглашение, с ее последующей официальной редакцией, чтобы ощутить скрытую в ней иронию. В черновике стояло:
«Я все еще болен, а иначе был бы рад случаю встретиться с магами и волшебниками, которые одним росчерком пера уничтожили, стерли, свели на нет все достижения японского меча и превратили трагедию ужаснейшей войны в веселую и жизнерадостную комедию. Да будет мне дозволено со всем возможным уважением и почтением приветствовать в вашем лице моих товарищей юмористов, причем я претендую всего лишь на третье место, как и подобает тому, кто, не отличаясь скромностью от рождения, достиг этой добродетели прилежанием и усердным трудом».
Телеграмма, которую он действительно послал и которую русские попросили разрешения опубликовать в печати и собирались показать царю, была более сдержанна в своей иронии:
«...я был бы рад случаю встретиться с магами и волшебниками, кои, будучи вооружены только пером, сумели разделить лавры победы в войне, которая велась мечом. Можно смело предположить, что в ближайшие тридцать веков история не перестанет восхищаться людьми, задумавшими то, что мир считал невозможным, и выполнившими задуманное».
Отмечая с удовлетворением, что Твен правильно назвал Портсмутский мир трагедией, Даниел Де Леон3, лидер американской Социалистической рабочей партии, тем не менее предсказывал, что «причины, не принятые в расчет автором «Янки при дворе короля Артура», разрушат планы диктаторов мира». То было верное предсказание. Следом за подписанием Портсмутского мира в России разразилась революция 1905 года. Была объявлена всеобщая забастовка, многие города остались без электричества и воды, бездействовали почти все железные дороги; были созданы советы рабочих депутатов и советы крестьянских депутатов; царь Николай и его правительство перепугались. Назначенный премьер-министром Витте обещал народу конституцию, которую должна была выработать Дума, первая законодательная палата в России. Выборы были назначены на март 1906 года.
За границу из России от революционных кругов были отправлены делегации, которые должны были заручиться там денежной и моральной поддержкой. Весной 1906 года Николай Чайковский4 и Максим Горький, выдающийся писатель, прибыли в Соединенные Штаты. Американские социалисты встретили их с энтузиазмом и организовали комитет содействия. Марк Твен сразу же согласился в нем участвовать, и 11 апреля 1906 года он представил Горького на митинге, устроенном этой организацией.
«Если в наших силах помочь созданию в России республики, даровать угнетенному народу те свободы, которыми пользуемся мы сами, давайте сделаем это. Нам незачем здесь обсуждать, какими мерами это будет достигнуто. Будем надеяться, что на время можно будет избежать открытой борьбы или отложить ее, — ну, а если придется...
Что касается меня, то я горячо приветствую русское освободительное движение... Каждый из нас, чьи предки находились уже здесь, в этой стране, когда мы боролись за освобождение от своих притеснителей, должен сочувствовать тем, кто сейчас предпринял то же самое в России... Если наши сердца будут участвовать в этой борьбе, Россия завоюет свободу».
На следующий день Твен написал письмо, которое Чайковский должен был зачитать на массовом митинге в «Гранд сентрал паласе». Твен не мог присутствовать, в тот вечер он председательствовал «на митинге, ставящем себе целью изыскание платной работы для тех категорий наших слепых, которые рады были бы сами добывать себе средства к существованию», — но он обратился к собранию с письмом:
«Мои симпатии, безусловно, на стороне русской революции. Это само собой разумеется. Я надеюсь, что она увенчается успехом, а теперь, побеседовав с вами, беру на себя смелость в него и верить.
Правительство, прибегающее к лживым посулам, обману, предательству и ножу мясника для возвеличения семейства трутней и своих праздных и порочных родичей, — это правительство слишком долго терпели в России, на мой взгляд, и надо надеяться, что пробудившаяся нация, ныне восставшая во всей своей мощи, вскоре рассчитается с ними и установит у себя республику.
Многие из нас, включая и тех, у кого уже седые головы, быть может, еще увидят счастливый день, когда цари и великие князья будут такой же редкостью в России, как на небе».
13 апреля 1906 года нью-йоркская «Уорлд» напечатала карикатуру, на которой Марк Твен пером сталкивает царя с престола. Подпись гласила: «Янки при дворе царя Николая».
Однако участие Марка Твена в деле помощи русской революции закончилось уже на следующий день. Оба они с Хоуэлсом обещали выступить на банкете писателей в честь Горького, когда в газетах появилось сообщение, что артистка, сопровождающая Горького в его поездке в Нью-Йорк, не состоит с ним в законном браке. В прессе сразу же поднялась травля, в результате которой перед Горьким и его спутницей закрылись двери всех нью-йоркских отелей.
Твен в тот же день записал в свой блокнот: «Суббота (14 апреля 1906 года). Утренние газеты разгласили тайну Горького. Разумеется, это сообщение вызвало сенсацию... «Все погибло», — было моей первой мыслью. Спасти уже, конечно, ничего нельзя». (Твен намекает на цель приезда Горького в Соединенные Штаты.) В тот же день в интервью, данном прессе, он высказался менее решительно:
«Горький прибыл сюда, в эту страну, чтобы подкрепить своим славным именем — а оно славно его книгами — благородное дело по сбору средств для революции в России. Инвективы, появившиеся в нашей прессе, крайне ему повредили. Это огромная неудача. Я верил, что его участие будет благотворно для дела, но теперь у него подрезаны крылья. Опубликованное сообщение касается вещей, на которые, быть может, легко смотрят в России, но которые нарушают обычаи нашей страны. Не думаю, чтобы от этого пострадало его дело, но личному его авторитету нанесен непоправимый ущерб. У каждой страны свои нормы поведения и свои обычаи, и всякий, посещающий чужую страну, должен считаться с ее обычаями».
Хотя Юджин В. Дебс5 и другие американские социалисты выступили в защиту Горького, литературный банкет в честь русского писателя был отменен. Твен не возражал против этого решения. Как явствует из его письма Твичелу по поводу «непростительной ошибки Горького», он руководствовался при этом не моральными предрассудками. «Бедняга, — писал он в этом письме, — он понятия не имел о нашем лицемерии. Очень жаль!» Дэну Бейрду Твен сказал: «Горький совершил непоправимую ошибку, Дэн. Это все равно, что явиться в дом без пиджака».
Твен не догадывался, что травля Горького была на деле вызвана другой причиной и что его спутница здесь в сущности ни при чем. Пресса не стала бы поднимать такого шума, если бы Горький не был повинен в куда более предосудительном, с ее точки зрения, поступке, чем путешествие с женщиной, которая не была его официальной женой.
В тот день, когда в печати были оглашены сведения о спутнице Горького, появилось сообщение о том, что русский писатель и революционер направил телеграмму Уильяму Хейвуду6 (по прозвищу «Большой Билл») и Чарльзу Моейру7, лидерам Западной федерации рудокопов8, арестованным в Колдуэлле, штат Огайо, по ложному обвинению в том, что они замышляли убить бывшего губернатора штата Колорадо Стюненберга. Телеграмма гласила: «Привет вам, братья социалисты! Мужайтесь! День справедливости и освобождения угнетенных всего мира близок».
Послание руководителям самой революционной организации в Соединенных Штатах взбесило главарей корпораций по всей стране. Дело в том, что жертвы беззакония были похищены полицией штата Айдахо, не имевшей мандата на арест, и заключены в тюрьму без права освобождения на поруки. Предприниматели надеялись разделаться с ними втихомолку, эти люди давно уже стояли на пути у большого бизнеса. Сам президент Рузвельт поддержал заговорщиков, публично отозвавшись о Хейвуде и Мойере, как о «нежелательных элементах». Когда обращение Горького получило огласку в прессе, газеты подняли травлю, чтобы рассеять впечатление, произведенное телеграммой.
Юджин Дебс все это понимал, и в памфлете «Обращение к разуму» он разъяснил, что преступление Горького не в его отношениях со спутницей, а в том, что он поддержал арестованных руководителей союза. Однако Твен и Хоуэлс не разглядели правды за густой пеленой пропаганды; впрочем, знай даже Твен настоящее положение вещей, это вряд ли что изменило бы для него: общественное мнение было так восстановлено против Горького, что его миссия, по мнению Твена, была бесповоротно сорвана. Он записал в свой блокнот: «Попытки обелить Горького заслуживают всяческого уважения, так как в их основе лежат благородные мотивы, но, по-моему, это напрасная трата чернил. Обычай есть обычай: он тверже бронзы, чугуна и гранита; факты, доказательства и объяснения не имеют над ним власти».
Весть о клеветнической кампании против Горького вызвала волну негодования в России, особенно среди революционеров; в частности, Твена обвиняли в том, что у него не хватило мужества присоединиться к Дебсу. Сам Горький смотрел на дело иначе. В письме к друзьям в Россию он просил не смешивать Твена, достойнейшего человека, с клеветниками: «Я ведь слишком хорошо иммунизирован всевозможными ядами... Мещанин невозможен без морали, как удавленник без петли... С этой стороны Америка удивительно напоминает Россию. Не следует также нападать на почтенного Марка Твена. Это превосходный человек, но — он стар, а старики очень часто неясно понимают значение фактов...»*
В своем интервью, данном прессе в день, когда возник инцидент с Горьким, Твен уклонился от ответа на вопрос, выйдет ли он из комитета содействия русской революции. Он ограничился тем, что сказал: «Обо мне говорят, что я революционер по своим симпатиям, по рождению, воспитанию и по своим принципам. Я всегда на стороне революционеров, потому что революции бывают только там, где налицо угнетение и такие условия жизни, с которыми человек не может мириться».
Этому принципу Твен следовал до конца жизни. Он всегда был готов поддержать революционное начинание, даже в тех случаях, когда сам не мог в нем активно участвовать. В последние годы жизни он написал множество писем американским друзьям, чтобы рассказать им о революции, вспыхнувшей где-нибудь в Европе, Азии или Африке. Характерно письмо, посланное им секретарю общества «Друзей российской свободы»9 20 марта 1907 года: «Я горячо сочувствую вашему движению и прошу вас располагать моим именем, хотя сам я так занят, что не могу принести вам никакой практической пользы». Имя Сэмюела Клеменса украшало официальные бланки многих организаций, ратовавших за свободу.
Примечания
*. А.М. Горький, Собр. соч., М., 1955, т. 23, стр. 392—393. — Прим. ред.
1. «Свободная Россия» — газета, издававшаяся в Лондоне обществом «Друзей российской свободы».
2. Мир в Ойстербее — речь идет о перемирии, которым закончилась русско-японская война. Твен намекает здесь на роль, которую сыграл в заключении этого мира Т. Рузвельт, имевший поместье около небольшого городка Ойстербей, недалеко от Нью-Йорка.
3. Де Леон Даниел (1852—1914) — выдающийся деятель американского рабочего движения, руководитель Социалистической рабочей партии, один из организаторов прогрессивного объединения «Индустриальные рабочие мира».
4. Чайковский Николай Васильевич (1850—1926) — один из участников народнического движения; впоследствии стал эсером. Своей поездкой в США, совпавшей с поездкой Горького, он преследовал цель сбора средств для эсеров.
5. Дебс Юджин Виктор (1855—1926) — прогрессивный деятель американского рабочего движения, основатель и президент Объединения американских железнодорожников, основатель и руководитель Социал-демократической партии США (слилась в 1901 г. с Социалистической партией). В период с 1900 по 1920 г. пять раз выставлялся кандидатом в президенты от американских социалистов. Дебс являлся в течение многих лет редактором известного социалистического издания «Призыв к разуму». В 1918 г. был приговорен к десяти годам тюрьмы за антивоенную пропаганду, но освобожден в 1921 г. после того, как его кандидатура на президентских выборах собрала 900 тысяч голосов.
6. Хейвуд Уильям Дадли (1869—1928) — американский социалист, один из организаторов союза «Индустриальные рабочие мира». В 1918 г. за антивоенную пропаганду был приговорен к двадцати годам тюрьмы. В 1921 г. временно освобожден и нелегально уехал в Советскую Россию. Похоронен на Красной площади в Москве.
7. Мойер Чарльз — деятель американского рабочего движения. В 1906 г. вместе с Хейвудом и Петтибоном был арестован по провокационному обвинению в убийстве губернатора штата Колорадо, но оправдан в результате общественного протеста. В дальнейшем Мойер сблизился с правыми профсоюзными деятелями.
8. Западная Федерация рудокопов — профсоюзная организация, руководимая Хейвудом и Мойером. Впоследствии влилась в состав АФТ (Американская федерация труда).
9. «Друзья российской свободы» — английское общество, ставившее себе целью поддержку русского революционного движения. Основано в 1890 г. С.М. Степняком-Кравчинским.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
