В последние годы жизни Марку Твену приходилось вести борьбу в особенно сложной, политически напряженной обстановке, когда американские трудящиеся должны были противостоять небывало сильному и беспощадному врагу — империалистической буржуазии, не останавливающейся ни перед какими формами насилия и демагогии.
«Империализм есть «отрицание» демократии вообще, всей демократии», — определяет В.И. Ленин1.
Внутреннее положение в стране характеризовалось усилением наступления капитала на права трудящихся. Делалось это под прикрытием «равных законов для всех». Так, в конце 90-х и начале 900-х годов закон Шермана против трестов американские суды стали «распространять» и на другие «объединения в промышленности», то есть на рабочие организации; в то время как тресты всячески обходили закон Шермана, он обрушивался всей своей тяжестью на рабочее движение.
Рост монополий усиливал эксплуатацию рабочего класса, ухудшал условия существования трудящихся.
В начале XX века профсоюз сигарной и швейной промышленности опубликовал отчет, в котором говорилось, что в 1900 году от туберкулеза умерла треть рабочих, состоящих в этом профсоюзе. В других официальных сообщениях того времени говорилось, что в 90-х и 900-х годах каждый седьмой горняк погибал от аварий.
На некоторых предприятиях Севера рабочие добились восьмичасового рабочего дня, но на Юге — этой «колонии в собственном доме», как называли южные штаты на севере, — восьмичасового рабочего дня не было и в помине, и пятнадцати, семнадцатичасовой был обычным явлением.
В 1898 году Евгений Дебс основал социал-демократическую партию США. В 1901 году была создана социалистическая партия. Но рабочие партии были заражены идеями реформизма, духом сектантства и шли на поводу у буржуазных партий.
Фермерские партии тоже не имели четких политических идей и еще больше, чем рабочие партии, зависели от буржуазных, часто становясь их орудием в предвыборной борьбе. Фермерская партия популистов, имевшая в 90-х годах большое влияние, в 900-х годах прекратила свое существование.
США конца века превращались, по выражению Ф. Энгельса, из чистилища в ад. Потогонная система на текстильных фабриках, ужасающие условия труда на угольных шахтах, четырнадцатичасовой рабочий день в сталелитейной промышленности, невыносимые жилищные условия, растущая эксплуатация женского и детского труда — все это способствовало тому, что лишь за первые четыре года XX века в США бастовало шесть миллионов человек, а фермеры в ряде мест встречали с оружием в руках специальный корпус милиции, организованный правительством для подавления «мятежей».
Особенно грозной была забастовка углекопов Пенсильвании в 1902 году. Она была ликвидирована благодаря вмешательству президента Теодора Рузвельта, выступившего в качестве «третейского» судьи и обманувшего при этом рабочих. Правительственная политика Теодора Рузвельта характеризовалась либерально-реформистским фразерством, заигрыванием с рабочими и вместе с тем жестоким подавлением протеста рабочих.
Теодор Рузвельт выступал с речами против «преступников большого богатства», был «грозою трестов» (так его называла буржуазная печать, создававшая рекламу президенту). На самом же деле он полностью состоял на службе у финансового дома Морганов и был ярым защитником интересов этой финансовой группы. Связь президента США с финансовой олигархией была столь очевидной, что о ней говорили в России, Англии, Франции. В этом отношении интересны суждения Л.Н. Толстого, который в 1906 году об избрании Теодора Рузвельта писал так: «Выборы президента в Соединенных Штатах стоит миллионы тем аферистам, которые знают, что выбранный президент будет поддерживать выгодную систему обложения тех или иных предметов или те или иные монополии, и они сторицей возвратят то, что будет стоить избрание»2.
Теодор Рузвельт фактически продолжал практику своих предшественников. Известно, что Джеймс Гарфильд, прежде чем выдвинуть свою кандидатуру в президенты, просил Рокфеллера о помощи и покровительстве. Президент Кливленд, дважды избираемый, был ставленником Джона Пирпонта Моргана-старшего, по приказанию которого выпустил знаменитые «золотые облигации» и сам ими играл на бирже.
Но Рузвельт обязан был считаться с ростом антимонополистического и рабочего движения. Так, в 1908 году он вынужден был провести закон, налагающий ответственность на предпринимателя за увечье рабочих. Верховный суд США признал закон. «неконституционным». Шла позорная игра в «законность», прикрывающая антирабочее законодательство. У. Фостер так пишет о помехах, которые чинил президент рабочему движению 900-х годов: «Демагог и реакционер, республиканец Теодор Рузвельт в значительной мере дезориентировал и дезорганизовал это растущее народное движение»3.
Тем не менее волна стачек и забастовок в стране с каждым годом поднималась все выше. Грандиозные забастовки углекопов, текстильщиков, грузчиков, лесорубов Запада, железнодорожников потрясали США на рубеже двух столетий. Буржуазия обрушивала на рабочих кровавые репрессии, приводила в действие государственный и судебный аппараты, прибегала к помощи предательских профсоюзов.
Во всей предыдущей истории Америки, даже в начале 70-х годов, когда прошла серия скандальных разоблачений деятельности продажного правительственного аппарата, не наблюдалось такого циничного забвения законности и такого попирания элементарнейших прав простого человека, как в ту пору, когда Америка открывала новую страницу своей истории.
Откровенно империалистический характер приобретает к концу XIX века и внешняя политика американской буржуазии.
Правительство Америки расчищало финансистам и промышленникам путь для экспансии и агрессий. Именно в это время Теодор Рузвельт с полной откровенностью характеризовал внешнюю политику США как «долларовую дипломатию». На помощь «долларовой дипломатии» приходили американские крейсеры и пушки. «Флаг следует за долларом!» — ликовала правая буржуазная пресса. Сенатор Альберт Беверидж из Индианы в 1898 году произносил такие речи: «Мировая торговля должна быть нашей и будет нашей... Наши порядки последуют за нашей торговлей на крыльях коммерции»4.
Финансовые объединения страны достигали чудовищных размеров и, расширяясь, рвались за пределы Штатов5. Группы Моргана и Рокфеллера возглавляли 112 банков, железнодорожных, страховых и других компаний; их капиталы превышали 22 миллиарда долларов.
Империалисты прятались за спину народа. Сенатор Генри Лодж заявлял, что американский народ и экономические силы, которые являются основой всего, влекут США вперед к экономическому господству над миром.
Агрессивные планы американских монополистов включали обширные территории: Латинскую Америку, страны, расположенные в бассейне Карибского моря (Куба, Колумбия, Доминиканская республика, Гаити, Мексика, республики Центральной Америки и др.).
Порабощение этих стран было лишь первым этапом борьбы американских капиталистов за мировое господство. Американские монополисты, решая «неотложные задачи» своего бизнеса, захватывали новые территории, расширяли «сферы влияния» — торгово-экономические, политические. Совершенствуя колониальные методы, они устремлялись на Филиппины, в Китай, Конго, Персию, Трансвааль, захватывали «ничейную» землю, душили всякое проявление национального протеста в порабощенных странах и твердили о благодетельном влиянии демократической Америки, несущей «свет христианской цивилизации» малым народам.
Марк Твен определял такую политику кратко и выразительно: «Это вежливая фраза, которая означает грабеж вашего соседа».
Еще в середине XIX века американские дельцы протянули свои руки к Гавайе. Миссионеры насаждали на островах христианство, в то время как промышленники вкладывали свои капиталы в производство сахара. Американские купцы и плантаторы составляли основную часть белого населения островов. Американская печать 70-х годов вела бурную кампанию за аннексирование островов. Иронические письма Марка Твена с Гавайских островов с предельной очевидностью раскрывали в свое время хищнические планы его соотечественников («благодаря аннексии мы получили бы пятьдесят тысяч туземцев — дешевле пареной репы», — писал он) и сатирически изображали «нравственное величие нашей превосходной, священной цивилизации», которой можно «осчастливить островитян».
В 1893 году в Гавайе произошла организованная американскими властями «революция», свергнувшая королеву и провозгласившая республику; был поднят американский флаг и в гавань введен американский крейсер для «подавления воли туземцев». Американская общественность, не привыкшая еще к подобным методам, бурно протестовала против такого «присоединения». Даже в правительственных кругах раздались голоса в защиту прав гавайцев. Борьба вокруг Гавайи велась до 1898 года, когда постановлением конгресса острова были присоединены к Соединенным Штатам Америки.
«Право называть себя Америкой Соединенные Штаты взяли силой, дредноутами и долларами, нагоняя страх на соседние республики и колонии», — писал спустя четверть века Владимир Маяковский в книге «Мое открытие Америки».
Захват Кубы протекал иначе. Американскому общественному мнению он был преподнесен под видом «освободительной войны»: американцы «освобождали» Кубу от владевших ею испанцев. В резолюции конгресса США были такие лицемерные строки, обманувшие миллионы простых граждан США: «Народ Кубы есть и по праву должен быть свободен... и независим... долг США — потребовать от Испании немедленного отказа от управления и отвода ее вооруженных сил с Кубы и кубинских вод»6.
Гигантские плантации сахарного тростника и табака Кубы, залежи руды и нефти, прибыли от торговли фруктами — вот что на самом деле притягивало сюда американских дельцов.
В 1898 году разгорелась испано-американская война за Кубу и Филиппины, — — первая война эпохи империализма, как определил В.И. Ленин. Многие тысячи американцев восприняли ее в духе официальных версий буржуазной прессы. Марк Твен, например, писал Твичелу: «Я никогда не восхищался войной, даже в истории, но сейчас я наслаждаюсь потому, что она значительнее всех ранее бывших сражений, насколько я знаю. Очень почетно сражаться за собственную страну. Но что может быть более прекрасным, чем борьба за благо других людей»7.
Победы американского флота (особенно у Манилы) принесли выгодный мир: Испания оставляла свободной Кубу, отдавала Америке Порто-Рико и Филиппины. Войска американского генерала Леонарда Вуда на три года оккупировали Кубу, а в 1902 году по конституционной конвенции Кубинская республика стала под протекторат Америки.
Не успели американцы утвердиться на Филиппинах, как острова были охвачены волной восстания: Филиппины еще до окончания испано-американской войны объявили себя независимыми и организовали свое правительство. В 1899 году восстание вспыхнуло в Маниле, где стоял американский гарнизон, и на островах разгорелась настоящая война между американской армией и непокорными туземцами. Ход последующих событий этой первой империалистической войны, «вызванной, — по определению В.И. Ленина, — дележом добычи между двумя разбойниками»8, откровенно обнажил ее истинную сущность. Миссия американской армии ясно обозначилась как колонизаторская, маска «освободителей» стала восприниматься как издевательство. В США нарастало возмущение против действий правительства и военщины.
Марк Твен гневно писал в январе 1900 года: «Очевидно, мы не намереваемся сделать филиппинцев свободными и их острова отдать им; и, очевидно, мы не намерены повесить священников и конфисковать их собственность. А если так, то война теряет для меня всякий интерес»9.
15 июня 1898 года на массовом митинге в Бостоне была основана первая антиимпериалистическая лига в США. Затем такие же организации стали возникать в ряде городов США — в Нью-Йорке, Чикаго, Вашингтоне, Филадельфии, Лос-Анжелосе, Цинцинати. Вскоре образовалось свыше ста таких антиимпериалистических объединений. Их деятельность протекала энергично и бурно: члены лиг выступали на митингах, печатали листовки, брошюры, статьи в газетах.
Русский посол в США сообщал в Россию о том, что критические выступления членов антиимпериалистических лиг имеют «широкий и беспощадный характер», и называл ряд имен: сенатора Торнера, Хора, Морелла, Шурца, епископа Готтера и др. В середине октября 1899 года в Чикаго собрался съезд антиимпериалистических лиг страны. На нем было 160 делегатов, которые представляли 30 штатов — то есть две трети всей территории США. В своих выступлениях делегаты говорили о том, что империалистическая политика несовместима с конституцией США, честью страны, что действия американской армии позорят нацию и флаг.
На съезде в Чикаго образовалась общенациональная организация, которая стала называться «Американской антиимпериалистической лигой». По рекомендации чикагского съезда лига обратилась с воззванием к конгрессу США и ко всем гражданам, в котором требовала «немедленного прекращения войны против свободы, начатой Испанией и продолженной нами», и протестовала против «насильственного закабаления какого-либо народа». Лига приобрела большую популярность, стала массовой организацией, насчитывала свыше полумиллиона членов, имела свои издательства10 и другие средства пропаганды.
В.И. Ленин так писал о деятельности лиги:
«В Соед. Штатах империалистская война против Испании 1898-го года вызвала оппозицию «антиимпериалистов», последних могикан буржуазной демократии, которые называли войну эту «преступной», считали нарушением конституции аннексию чужих земель, объявляли «обманом шовинистов» поступок по отношению к вождю туземцев на Филиппинах, Агвинальдо (ему обещали свободу его страны, а потом высадили американские войска и аннексировали Филиппины)...»11
История захвата Филиппин — одна из позорнейших страниц истории США. Здесь было проявлено столько двуличия, лжи, обмана и насилий, что возмущение широких масс населения внешнеполитическим курсом правительства охватило всю страну. Характерен такой факт: наряду с инструкциями президента Мак-Кинли о «благожелательной ассимиляции» Филиппин, которые он посылал американским генералам на Филиппинах и которые широко рекламировал среди населения, имелись его же категорические военные предписания о «немедленной и фактической оккупации» Филиппинских островов.
Из донесений русского посла в Вашингтоне Кассини видно, что одновременно с посылкой «мирной» сенатской комиссии Мак-Кинли отдавал генералу Отису такие распоряжения: «Усмирить филиппинских инсургентов, даже если бы пришлось истребить их всех до единого»12.
Приказ президента выполнялся точно. Американские колонизаторы сеяли смерть на Филиппинах. Подавление национально-освободительного движения совершалось с невероятной жестокостью. Население острова Люсона было целиком уничтожено. Размеры совершенного злодеяния были столь чудовищны, что смутили даже прожженных американских политиканов. Представитель конгресса США, побывав на Филиппинах, официально сообщал о том, что в Северном Люсоне нет больше восстаний, потому что «там некому больше восставать». Один из участников бойни на Филиппинах писал в 1899 году: «Мы сожгли все их дома; я не знаю, сколько мужчин, женщин и детей убили ребята из Теннесси. Они не брали пленных»13.
«Антиимпериалистическая лига» усилила свою работу, присоединяя к организованному протесту все новые массы негодующего населения США. Лига требовала отвода американских войск с Филиппинских островов и предоставления народу Филиппин права на самоуправление.
Характерно, что именно эти требования звучали и в памфлетах Марка Твена 1900—1902 годов.
Захватив Филиппины, США вплотную приблизились к границам Китая, где в течение последних восьмидесяти лет американская экспансия давала себя знать в области экономики, культуры и политики. Но в Китае не менее прочно утвердились и европейские империалисты. Такое положение дел было невыгодно для США. Оставалось одно: ратовать за политику «открытых дверей», за «равные» основания для торговли всех иностранных государств на территории Китая.
В конце XIX века, проповедуя этот принцип, американские дипломаты старательно расчищали дорогу отечественным долларам. В Китае это время нарастало народное национальное движение против «заморских дьяволов» — империалистов разных национальностей. Наибольшей остроты этот протест достиг к началу XX века в северных и северо-восточных провинциях Китая. Движением этим руководили тайные религиозные общества, имевшие массовый характер, — «боксеры»14. Американские монополисты активно вмешивались во внутренние дела Китая. Вначале они поддерживали «боксеров», тем самым проявляя свое «беспристрастие», «демократизм», вызывали к себе симпатии китайцев, а главное — руками «боксеров» расправлялись со своими европейскими соперниками в Китае. Затем, когда народный протест принял угрожающие размеры, в августе 1900 года американские войска вместе с германскими и английскими фактически оккупировали Пекин и начали расправу с восставшим народом. К весне 1901 года деятельность карательных экспедиций приняла характер безудержного кровавого террора.
К этому времени и относятся гневные памфлеты Марка Твена о «цивилизации» Китая и о фантастических размерах контрибуции, наложенной на несчастную страну чужеземцами. Общая сумма контрибуции, которую должен был уплатить Китай, была гигантской — 450 миллионов таэлей. Китай фактически был отдан на разграбление интервентам. Боксерское движение было подавлено. Американские дельцы своего добились: ослабили позиции противников и укрепили собственные.
В то время как американцы вырывали из рук Испании ее добычу, заливали Китай кровью его патриотов, англичане захватывали колонии в Африке и вели бесславную, позорную войну с небольшим народом — бурами.
Спустя несколько лет, в статье «Мы американизируем Европу» (сентябрь 1906 года), Марк Твен подчеркнет поразительное сходство и единодушие в поведении «благородных» представителей «англосаксонской расы». «Когда англосакс хочет чего-либо, он идет и берет» (курсив Твена)15, и не только не стыдится своих дел, но и открыто хвастает ими. При встрече с Уинстоном Черчиллем — в то время молодым политическим деятелем, приехавшим в 1900 году в США, — Твен отозвался об Англии и США метко и выразительно: две эти страны — «kin in sin» (родня по грехам).
О возникновении англо-бурского конфликта Марк Твен рассказал в книге «По экватору». В начале 900-х годов события в Африке продолжали развиваться. Буры защищались так отважно и упорно, что вызвали симпатии честных людей всего мира, напряженно следивших за африканской трагедией.
Оценка, которую давал Марк Твен англо-бурской войне, свидетельствует о понимании им того, что английский народ не может быть агрессором, что захваты колоний ведутся только в интересах английских монополистов. Когда англичане предъявили бурам ультиматум, Марк Твен записал в своем дневнике (11 декабря 1899 г.):
«Время истекло! Сейчас раздался первый выстрел в Южной Африке. Кто-то должен пасть первым. Он уже пал. Чье сердце разбито этим убийством? Будь он бур или британец — это убийство, и совершает его Англия руками Чемберлена и его кабинета — лакеев Сесиля Родса и его Сорока Воров Североафриканской компании».
США также продолжали захватывать новые колонии и расширять «сферу влияния». Пресловутый американский принцип — «доктрина Монро» — постепенно превращался в откровенно империалистический лозунг: «Америка для США». Теодор Рузвельт, оценивая методы тогдашней американской дипломатии, заявлял, что правильный путь в международных отношениях — разговаривать мягко, имея, однако, наготове большую дубинку. Именно так он действовал в странах Южной Америки.
Зону будущего Панамского канала империалисты США (рассматривали как орудие борьбы за гегемонию США не только в странах Южной Америки, но и в водах Атлантического и Тихого океанов. Недаром Рузвельт заявил в момент начала строительства канала: «Мы начали овладевать континентом».
Несмотря на единодушный и резкий протест народа и правительства Колумбии, в 1903 году в стране была инсценирована «революция», организаторами которой были президент Теодор Рузвельт и государственный секретарь Гэй16. Марионеточная республика Панама передала США «на вечные времена» канал и права на его эксплуатацию.
В 1904 году американскими войсками были захвачены земли Сан-Доминго, через три года — оккупирован Гондурас; финансовому контролю США были подчинены Венесуэла и Никарагуа.
Доллар овладел континентом.
История развития общественной мысли и литературы США конца XIX и начала XX века дает право говорить, что в области идеологии шла та же интенсивная и непрекращающаяся борьба между защитниками агрессий и прогрессивными силами страны, что и в политике, экономике. На рубеже двух столетий американская литература представляла собою враждебные друг другу станы. Мерилом принадлежности к тому или другому лагерю являлось отношение писателей к господствующему классу и его антинародной деятельности.
Откровенно империалистическая внутренняя и внешняя политика буржуазии вызвала к жизни апологетическую литературу и журналистику. В 1902 году одна из самых крупных столичных газет, «Нью-йоркский дневник», на первой странице так изобразила приезд Пир-понта Моргана из Европы в Америку: небоскребы Нью-Йорка в сорок этажей и «дядя Сэм» в его традиционном костюме кланяются банкиру в пояс, а статуя Свободы с улыбкой протягивает свой факел, чтобы «хозяин» прикурил сигару. Надпись «Добро пожаловать» украшала этот лакейский рисунок.
Реакционная буржуазная литература эпохи империализма унаследовала от «нежного» реализма средства приукрашения действительности (образ «гармонической» Америки, идею о «несокрушимости» американского оптимизма, всегда преуспевающего героя, традиционно-счастливые развязки драматических положений). Но перед нею была поставлена новая задача: оправдать империалистическую экспансию.
Буржуазные реакционные ученые стройным хором славословили монополистов. Политэконом Генри К. Кэри твердил о гармонии экономических интересов хозяина и рабочего. Видный экономист Фрэнсис А. Уокер выдвигал «научные» доказательства того, что капитал — результат бережливости капиталиста, а проценты на капитал — естественное поощрение «за воздержание», проявленное накопителем. Американский социолог Уильям Грэхем Самнер, занимавший ведущее место в буржуазной социологии США, объявил, что бедность — «естественное состояние слабых и неспособных», как и богатство — удел деловитых и сильных. Американские магнаты капитала с восторгом подхватили «теорию» Самнера. Джеймс Хилл — железнодорожный «король» — заявил, что богатства железнодорожных компаний созданы на основании биологического закона о выживании наиболее приспособленных. Рокфеллер, расстреливавший бастовавших рабочих, выступал с проповедями в воскресных школах и поучал с кафедры: «Рост крупной фирмы — это выживание наиболее приспособленных... Роза, которую называют красою Америки, может быть выращена и достичь блеска и красоты, радующих взор, лишь ценою принесения в жертву маленьких почек, растущих вокруг нее. И эго вовсе не плохая сторона деловой жизни. Это есть лишь осуществление закона природы, божественного закона»17.
Реакционная доктрина, переносящая законы биологии на общественную жизнь, имела непосредственное отношение к некоторым формам развития реакционной буржуазной литературы — к «литературе красной крови» и к «деловой повести».
Создатели агрессивного «исторического» романа обращались к прошлому — временам пионерства — и уподобляли народные движения пионеров на Запад современным империалистическим агрессиям. Для этого привлекались расистские теории о «наибольшей пригодности американцев к господству», о том, что у них была и есть «красная», «бурно кипящая кровь», и поэтому «пространства штатов им тесны». Эта реакционная литература устанавливала идеал «стопроцентного американца» — расиста и захватчика, выдавала за «национальное» и «американское» всякое проявление насилия. «Литература красной крови» была мутным потоком бульварного чтива; в ней превозносился «сильный» человек, преследующий обычно три цели: достичь богатства, власти и успеха у женщин. Среди представителей этой литературы выделялся Стюарт Уайт, создававший «героику» бизнесменства в своих романах «Завоеватели лесов», «Компаньон», «В стране молчания» и других. Стюарт Уайт — верный слуга империалистов — спустя некоторое время принялся за колониальные сюжеты; его герои в качестве «культуртрегеров» стали одерживать победы над дикими племенами Африки, населением Тихоокеанских островов. Романы Уайта — стандарт, характерный для реакционной «экзотики», которая в начале XX века стала наводнять книжный рынок, заполнять страницы журналов и массовых газет.
К 900-м годам в Америке создаются крупнейшие журнально-издательские тресты, поглощавшие мелкие издательские фирмы (одной из жертв и была фирма Уэбстера, принадлежавшая Марку Твену).
В.И. Ленин указывает, что «монополия, раз она сложилась и ворочает миллиардами, с абсолютной неизбежностью пронизывает все стороны общественной жизни»18.
Этот ленинский закон можно проследить и в сфере американской литературы. Буржуазная пресса крепко сращивалась с монополиями, служила их интересам и сама становилась средством сказочного обогащения дельцов. Издание «боевиков» (бестселлеров), рассчитанных на внедрение реакционных идей и пошлых вкусов, способствовало накоплению миллионных состояний. «Король желтой прессы» Джон Херст нажил колоссальные прибыли, сделав нью-йоркскую газету «Морнинг джорнэл» центовым изданием. Херстовская пресса вела систематическую пропаганду империалистических идей, была связана с крупными монополиями, имеющими заокеанские интересы; другие же газеты и журналы, отражавшие интересы промышленников, превозносили напористость бизнесмена в его каждодневных делах.
В недрах журнала «Субботняя вечерняя почта» родилась «деловая повесть». Редактор этого журнала Джордж Лорример приобрел известность и нажил огромное состояние, напечатав в своем журнале повесть под названием «Письма купца, создавшего самого себя, к своему сыну» (1902). Это было беззастенчивое прославление власти доллара, апофеоз «сильного» бизнесмена в его безудержном рвении к наживе, точная рецептура преуспевания. Старый чикагский «мясной король» Джон Грэхем (его прототипом был чикагский миллионер Армор) поучал своего сына Пирпонта, как «сколотить» состояние. «Искусство» бизнеса раскрыто в повести с предельным цинизмом. «Письма» Лорримера положили начало бесчисленному количеству низкопробных изданий на эту же тему.
Селлерсизм, дважды сатирически описанный Твеном, был неистребим в американской действительности. Он снова возникал в литературе, но уже не как объект сатирического осмеяния, а как нечто положительное, в виде непреложного закона американской жизни.
Темы «удачи», «успеха» обстоятельно разрабатывал и «великосветский роман», героями которого были «тоскующие» космополиты, американо-европейские авантюристы-дипломаты, шпионы, идеализованные богачи из мира артистической богемы, которые изображались как «хорошие ребята», веселые и удачливые. Модным романистом такого типа был Ричард Гардинг Дэвис — писатель и журналист, который признавался, что пишет «не потому, что мне есть что сказать», а «только ради денег». Его роман — яркий пример оскудения буржуазной литературы. Апологет империализма, Дэвис воспел в своем нашумевшем романе «Солдаты фортуны» (1897) молодого американского буржуа, с оружием в руках защищающего концессии в колониях.
На помощь идеологам американского империализма приходили их заокеанские собратья. В 1899 году Редиард Киплинг выразил свое удовлетворение тем, что Америка, как и Англия, вступила в борьбу за передел мира, и напечатал в нью-йоркском «Журнале МакКлюра» стихи «Бремя белых». Захват колоний он представлял как подвиг «белой расы», предначертанный историей:
Несите бремя белых —
И лучших сыновей
На тяжкий труд пошлите
За тридевять морей.
Киплинговские стихи помогли обмануть общественное мнение. Желтая пресса охотно подхватила звучные, легко, как лозунг, запоминающиеся киплинговские строчки; «Несите бремя белых, сумейте все стерпеть». Стихи эти не сходили с уст ораторов на банкетах и митингах, их цитировали конгрессмены на заседаниях, ими пестрели газеты. «Журнал Мак-Клюра» напечатал еще одно реакционное произведение Киплинга — повесть «Ким».
Киплингу вторил Лоренс Лоуэлл; в статье «Колониальная экспансия Соединенных Штатов», напечатанной в 1899 году в журнале «Атлантический ежемесячник», он требовал от американцев не забывать, что «англосаксы — это раса, которой присуща экспансия». Поэт-декадент Ричард Хови писал по поводу агрессий на Филиппинах: «Война — велика, велика и прекрасна» («Призыв горнов»). В подражание Киплингу, создавались воинственные баллады. Через два-три года на эту тему появилась целая литература — романы, поэмы, рассказы.
В 1901 году южанин Томас Диксон выпустил махрово-реакционный расистский роман «Шкура леопарда», назвав его «романом о бремени белого человека». По Диксону, южные плантаторы-рабовладельцы, строившие свое благоденствие на крови негров-рабов, тоже несли «бремя белых» цивилизаторов. Действие первой части романа протекает на юге Америки после Гражданской войны. Диксон описывает негров как людей, «катастрофически деградировавших», с тех пор как они остались без надзора хозяев. Диксон открыто требовал восстановить рабство негров и с восхищением описывал организацию ку-клукс-клана. Это «англосаксонское рыцарство» (так называются куклуксклановцы в романе) сжигает на кострах негров и борется за восстановление «расового абсолютизма англосаксов». Вторая часть романа, по мысли автора, должна связать «славное» прошлое рабовладельческого Юга с настоящим империалистической Америки. Диксон превозносил войны в колониях и давал картины судов Линча над неграми в США. Погромщики убивают негров за участие в политической жизни страны, в щепы разносят помещения негритянских газет, объявляют уголовными преступниками прогрессивно настроенных людей. В сюжете романа дана целая «программа» деятельности ку-клукс-клановских организаций. Недаром прогрессивная печать называла роман Диксона «учебником погромов и диверсий». Книга Диксона в буквальном смысле слова способствовала росту линчеваний в стране: было зафиксировано, что с каждым новым тиражом романа «Шкура леопарда» поднималась вверх волна линчеваний. Страна превращалась, по горькому определению Марка Твена, в «Соединенные Линчующие Штаты».
Прославление «делания денег» как смысла жизни поддерживала и укрепляла американская реакционная философия — школы «прагматистов», «персоналистов», «инструменталистов», «интуитивистов». В американской философии второй половины XIX века были сильны идеалистические течения. В борьбе с материализмом окрепли сторонники «абсолютного» идеализма, исключавшие из своих теорий всякие элементы диалектики. Философский идеализм стал развиваться в специфической для США форме: в него была привнесена большая доля грубого механицизма, детерминизма и утилитаризма. В 80-х годах XIX века на этой основе зародилась теория прагматизма. Философы-прагматисты ставили знак равенства между истиной и выгодой (практической полезностью). «Истиной» становилась религия, которая нужна была эксплуататорским классам, «истиной» была агрессия — как явление «полезное», практически «необходимое». Отбросив понятие истины как отражение объективной действительности (материалистическая трактовка), прагматисты широко открыли двери самым реакционным идеалистическим идеям, оказались опорой мракобесия и реакции. Философия становилась служанкой узкого практицизма, делового «успеха». «Век машинизма» требовал выработки соответствующих идеологических стандартов, родились идеи преклонения перед машиной, возникли новые философские школки — разновидности прагматизма: «инструментализм» и другие. «Человек-машина», эта реакционнейшая идея, лишающая человека права на самостоятельность мышления, активность действия, на участие в социально-политической жизни, принесла немало бед в истории культурного развития страны.
Идеологам империализма в философии, социологии, литературе противостояли прогрессивно мыслящие ученые, литераторы, чьи воззрения отражали народные чаяния и надежды.
В 90-х и 900-х годах, выступая с позиций «веритизма» (истинности), капитализм критиковали Фрэнк Норрис, Стивн Крейн, Гэмлин Гарленд. Они боролись с оппортунистическими, слащаво-сентиментальными традициями «нежного» реализма, с «литературой красной крови», оправдывающей агрессии, создавали оппозиционные обличительные романы, выражающие ненависть народа к монополистическим формам капитализма; но с другой стороны — декадентские тенденции пагубно влияли на творческие способности этих писателей19.
Из трех названных романистов самым последовательным критиком официального буржуазного оптимизма, непримиримым врагом монополий, писателем, в творчестве которого ведущим началом стали реалистические тенденции, был Норрис.
Фрэнк Норрис (1870—1902) — редактор сан-францисского журнала «Волна», газетный репортер во время испано-американской и англо-бурской войн, романист и теоретик — сыграл видную роль в литературном развитии страны. За свою короткую жизнь он успел напечатать несколько романов и повестей, среди которых центральное место занимает незаконченная «Трилогия о пшенице» и сборник теоретических статей, изданных после смерти автора под названием «Ответственность романиста» (1903).
Норрис сходился с Марком Твеном в основном, коренном вопросе эстетики: литература должна быть народной. «Искусство, которое не было в конце концов понято народом, не переживет и никогда не переживало даже одного поколения»20, — утверждал Норрис и требовал от писателя «жить если не среди народа, то в народе».
Одновременно, в почти сходных выражениях, Фрэнк Норрис и Марк Твен нападали на «лживую и убогую» буржуазную цивилизацию, указывали на ее антинародную сущность.
«Народ имеет право на истину, — утверждал Норрис, — так же, как он имеет право на жизнь, свободу и стремление к счастью. Несправедливо, что его эксплуатируют и обманывают, прививая ему ложный взгляд на жизнь... ложные чувства, ложную мораль, ложное миросозерцание, ложные эмоции, ложный героизм, ложные представления о самопожертвовании, ложные взгляды на религию, на долг, на поведение и манеры»21.
В «Спруте» и «Омуте» Норрис рассказал о затяжной и ожесточенной борьбе фермеров Запада с чикагским железнодорожным трестом, о спекуляциях хлебом на бирже, о разрушении фермерского быта. Как писатель-реалист, Норрис остался верен жизненной правде; из множества социальных противоречий своего времени он выделил наиболее типичный конфликт социальной и экономической жизни США — борьбу народа с монополиями в период вступления США в империалистическую стадию своего развития. Но Норрис иногда подменял социальный смысл явлений фетишизацией вещей, что приводило его к символизму: спекулянтам-биржевикам в романе мстят не разоренные ими люди, а сама пшеница, как символ вечной жизни и труда. «Спруту» — монополии с тысячью щупалец — противопоставлены побеждающие «вечные законы пшеницы». В этом отношении натурализм сослужил плохую службу Норрису: увел его в область абстракций от живой реальной жизни с ее социальными, специфически американскими конфликтами.
Если Норрис отобразил в своем творчестве сопротивление, которое оказывали фермеры американским монополистам в США, то Марк Твен обрушил свою обличительную сатиру на такие типичные проявления американского империализма конца века, как агрессии и бесчинства монополистов в колониях. Характерно, что именно в это время у Марка Твена развивается, достигает великолепной силы и мощи его публицистика. Никто из всех прогрессивных американских писателей того времени не мог подняться до уровня Твена-памфлетиста, Твена-антиимпериалиста, которого на рубеже двух столетий заслуженно называли «американским Вольтером» и «совестью родины».
Младшими современниками Марка Твена были Джек Лондон и Теодор Драйзер. Хотя каждый из трех писателей боролся в одиночку и между ними не было личной связи, они вместе составляли глазную опору прогрессивной американской литературы.
В начале последнего десятилетия жизни Марка Твена выступил в печати со своим первым романом «Сестра Керри» (1900) Теодор Драйзер. Объективно его роман был направлен против «деловой повести» и казенного оптимизма «нежной» литературы. Драйзер стремился «сказать правду, как она есть». Потогонная фабричная система, нищенское существование рабочих, унижения, разочарования и... жизненный «успех» как редчайшее исключение — вот о чем повествует Драйзер, правдиво описывая американскую действительность.
Спустя двадцатилетие Драйзер-публицист с математической точностью определит возможности «успеха» для всех Селлерсов, мечтающих в США о внезапном обогащении. «...Он все еще надеется, простофиля, стать со временем в ряды титанов бизнеса и искренне верит, что у него имеется на это шанс. Что ж, шанс и в самом деле имеется — один на сто двадцать пять миллионов!»22
Судьба опустившегося до положения бродяги Герствуда в романе «Сестра Керри» Символична. Выпив всю чашу горестных унижений, Герствуд отравляет себя газом в жалкой конурке ночлежки. Таков реальный путь «среднего человека» в США, таковы жизненные успехи бесчисленных Селлерсов начала XX века.
Есть незримая, но крепкая преемственная связь между Марком Твеном и Драйзером. Оба пишут об одном и том же. Но прошедшие десятилетия внесли существенную разницу в литературную окраску однородного материала: то, что Марком Твеном описывалось в комических тонах, у Драйзера дано как социальная трагедия.
Критическую тенденцию прогрессивной литературы поддержали «выгребатели грязи», обличительная кампания которых имела большой резонанс среди населения. Книги, газеты и журнальные статьи Линкольна Стефенса, Иды Тарбель, Давида Филипса и других рассказывали о преступлениях и беззакониях, чинимых над трудящимися в США, о продажной прессе — враге рабочих, о чудовищных условиях труда на чикагских скотобойнях (роман Эптона Синклера «Джунгли»). Но, хотя эти разоблачения вызывали сенсацию, критика «выгребателей грязи» была ограниченной. Обычно говорилось лишь об отдельных фактах, а система общественного и государственного устройства не затрагивалась. Эмпирический подход к материалу требовал натуралистичности изображения, и это еще больше снижало результативность критики. Эптон Синклер признавался, что его нашумевший роман «Джунгли» (1906) не достиг цели: автор «метил в сердце, а попал в желудок». Действительно, роман был написан так, что внимание читателя приковывалось не к горестным судьбам беспощадно эксплуатируемых людей, а к тому факту, что на консервных заводах Чикаго в мясорубки попадает человеческое тело. Натурализм не только затемнял, но и искажал объективный смысл фактов.
С гораздо более верными, реалистическими обобщениями выступил Джек Лондон. В годы своего сближения с рабочим движением (1898—1910) он создал самые лучшие свои произведения: романы «Железная пята» и «Мартин Иден»; публицистику — «Борьба классов», «Что значит для меня жизнь», «Революция». В них он показал гибельность буржуазного индивидуализма («Мартин Иден»), грядущие пролетарские революции, выразил свои надежды на будущее («я верю в рабочий класс»). Но даже в своих лучших произведениях Лондон не освободился до конца от романтического индивидуализма, и это помешало ему глубже всмотреться в окружавшую его действительность.
Огромное воздействие на прогрессивную литературу США эпохи империализма оказала русская литература — произведения Льва Толстого, Чехова, Горького.
Джек Лондон, Теодор Драйзер и другие писатели, испытывая ее благотворное влияние, крепли для борьбы. Джек Лондон поместил в книге «Революция» полную пафоса статью о романе А.М. Горького «Фома Гордеев».
Во время своего пребывания в Америке в 1906 году А.М. Горький оказал большое влияние не только на американских литераторов, но и на широкие круги читателей. Когда в августе 1906 года в американском журнале «Аппельтон Мэгезин» появились впервые очерки Горького «Город Желтого Дьявола», они вызвали огромный поток читательских откликов. Сам Горький точно охарактеризовал, кто и как в Америке воспринял его памфлет: в одном из писем в Россию в августе 1906 года он говорит, что сенаторы пишут возражения, а рабочие хохочут. В конце 1906 года «Аппельтон Мэгезин» начал печатать «Мать» Горького, а в 1907 году повесть вышла в Нью-Йорке отдельным изданием, вызвав большой интерес у американских читателей и литераторов.
«Я здесь очень читаюсь, — писал Горький из Америки, — «Фома» на днях вышел 17-м изданием — по 5 т.[ысяч] завод. Это — очень! Беллами разошелся здесь всего в 6 т.! «Джунгли» Эптона Синклера — всего 3! Я нашумел на всю Америку!»23
Одним из известных буржуазных журналов того времени был «Североамериканское обозрение»; в нем печатались статьи о Тургеневе, о Л.Н. Толстом; в этом журнале Джек Лондон напечатал свою рецензию о романе Горького «Фома Гордеев» (1901); здесь же появился ряд самых уничтожающих антиимпериалистических памфлетов Марка Твена. Журнал пользовался большой популярностью, хотя и обладал малым тиражом.
Очень характерно то обстоятельство, что отношение к русской литературе углубляло и подчеркивало идейную борьбу в американской литературе. Так, Амброз Бирс, ненавидевший революционеров, охотно подхватывал клеветнические вымыслы реакционной буржуазной печати об А.М. Горьком и высокомерно отзывался о великом русском писателе — как о «мужике» в литературе и «анархисте». Гоуэлс, все больше уклонявшийся вправо, утверждавший, что «зло, которое причиняет один класс другому, почти незначительно», воспринимал от «любимого реалиста» Л. Толстого не ненависть к миру эксплуататоров, а теорию «непротивления злу».
В то же время семидесятилетний Марк Твен на массовом митинге, устроенном в честь русского революционного писателя А.М. Горького, заявил: «Мои симпатии, конечно, на стороне русской революции. Это само собою разумеется...»
Идеологическая борьба захватила людей, стоящих на разных общественных позициях. Сложным было творчество видного новеллиста начала XX века О. Генри (1862—1910). Вступив в литературу в самый бурный, последний год XIX века, О. Генри уходит из нее одновременно с Марком Твеном.
Поденщик в буржуазной прессе, О. Генри вынужден был приспособляться к узаконенным литературным стандартам «нежной традиции» и делать обязательными «счастливые концы» в своих рассказах. Писатель остро страдал от того, что издатели газет и журналов держали его в кругу ненавистных ему литературных штампов — юмористических развлекательных рассказов с интригующей концовкой; мечтал о серьезном произведении «без жаргона, простом по своему плану, драматическом... настоящем рассказе». «Все, что я писал до сих пор, просто баловство, проба, по сравнению с тем, что я напишу через год», — говорил он перед смертью.
О. Генри вознаграждал себя пародированием буржуазных канонов в литературе. В рассказе «Обед у...» писатель пародирует «романы из великосветской жизни» и с горечью признается: «абсолютно оригинальная концепция беллетристического произведения — вещь невозможная в наши дни»; «Рождественский рассказ» и «Хватит на год» — пародия на сентиментально-мелодраматический «рождественский» рассказ диккенсовского типа; «Тайна улицы Пешо» — пародия на детективно-авантюрные рассказы с побегами, зловещими убийцами, идиотизмом сыщиков, «великосветскими» отравительницами, переодеваниями и преследованиями. В «Яблоке сфинкса» О. Генри пародирует различные виды газетного рассказа: сентиментально-романтическую манеру (смерть от «разбитого сердца», одинокая могила), «чисто американскую» развязную манеру с обилием жаргонов, псевдогероическую и другие. В «Пленнике Зомбалы» и «Пока ждет автомобиль» О. Генри издевается над «слюнявой чепухой» обывательско-романтических вкусов, в рассказах «Факты, факты и факты», «Поэт и крестьянин» — над тупостью и бескультурьем редакторов буржуазных газет. В ряде рассказов он нападает на литераторов, работающих для рекламы товаров («История калифа», «Обед у...»).
Литературные пародии О. Генри никем еще не оценены, а они имеют большое значение в творчестве писателя. О. Генри предстает здесь в качестве строгого критика литературных штампов в буржуазной американской литературе; его литературные пародии являются формой борьбы писателя за реалистический стиль, к которому он тяготел.
О. Генри может дать точный реалистический портрет президента США Кливленда, как труса, демагога и хамелеона («Моментальный снимок с президента»), нарисовать «всеми уважаемого банкира» Акулу Додсона — убийцу и спекулянта — «во всей красе» его звериного, зоологического эгоизма («Пути, которые мы избираем»), изобразить предвыборную кампанию в гротескно-сатирическом духе («Грязные носки, или Политическая интрига»), — и в то же время напомнить читателю, что он далек от политики и «не собирается лечить общественные язвы». В книге «Короли и капуста» писатель создает, по его словам, «трагический водевиль», «комедию, сшитую из пестрых лоскутьев», на тему о взаимоотношениях американских дельцов и марионеточных правительств в странах Южной Америки. Суть этих взаимоотношений так верно и точно определена, что кажется — эта ироническая книга написана в наше время, на рукописи еще не просохли чернила.
У О. Генри своя неповторимая манера, отличающая его среди современников: его юмор всегда с грустинкой, смешное идет рядом с трагическим, горечь неотделима от мягко-лирического, повседневное предстает в необычайном и неожиданном виде, он умеет создавать комически-причудливые положения для своих героев; его новеллы остроумны и занимательны по сюжетам, а самое главное — в них всегда кроется жизненная правда и чувствуется глубокая человечность писателя. Сохраняя анекдотичность ситуаций в разнообразных приключениях незадачливых жуликов и другого мелкого городского люда, О. Генри умеет показать человеческое у тех, кто опустился на социальное дно. Грабители почтовой кареты спасают от самоубийства маленькую отчаявшуюся девочку, вор-взломщик отдает награбленные деньги голодной женщине. Такие люди, прожив жалкую, пустую жизнь, могут стать героями, способными на самопожертвование («Последний лист»). Вот почему под пером О. Генри самая невероятная ситуация — убийца заменяет матери убитого им сына («Отъявленный мошенник») — становится естественной и убедительной.
Сердечность творчества О. Генри делала его другом простых людей. Его популярность в народе еще раз доказывала то, что на рубеже двух столетий удельный вес художественной литературы был чрезвычайно велик. Острота исторического момента требовала определенности в идеях, общественных позициях, форме выражения идей.
Вследствие резкой идеологической размежевки литературы США этого периода в оппозиции по отношению к правящей буржуазной верхушке оказались все наиболее талантливые и выдающиеся писатели. Первым среди них был Марк Твен.
Примечания
1. В.И. Ленин, Сочинения, т. 23, стр. 31.
2. Л.Н. Толстой, Полн. собр. соч., т. 36, М.—Л. 1936, стр. 326.
3. У.З. Фостер, Очерк политической истории Америки, стр. 447.
4. Цит. по книге: В. Перло, Американский империализм, М. 1951, стр. 11.
5. Еще в 1895 г. Марк Твен занес в «Notebook» гневную фразу: «Человек, выдумавший протекционизм, должен быть отправлен в ад».
6. «Messages and Documents», v. I, p. 347.
7. A. Paine, Mark Twain, v. III, p. 1064.
8. В.И. Ленин, Сочинения, т. 23, стр. 270.
9. «Mark Twain's Letters», v. II, p. 694.
10. Марк Твен печатал свои памфлеты в издательствах лиги.
11. В.И. Ленин, Сочинения, т. 22, стр. 274.
12. Цит. по книге: А. Губер, Филиппинская республика 1898 г. и американский империализм, М. 1948, стр. 293.
13. M. Storey and M.P. Lichauco, The Conquest of Philippines by the United States 1898—1925, N.Y. & L. 1926, p. 129.
14. Символом этих организаций был сжатый кулак.
15. «The Autobiography pf Mark Twain», Edited by Ch. Neider, N.Y. 1959, p. 347.
16. Не обошлось без политических курьезов, раскрывающих беззастенчивые методы американских колонизаторов. Руководство «мятежом» осуществлялось в Вашингтоне помощником государственного секретаря Люмисом. В назначенный день, не получив из Панамы желанных донесений, сгорая от нетерпения, Люмис дал телеграмму американскому вице-консулу в Панаме: «Сообщают о восстании на перешейке. Информируйте департамент быстро и подробно». В ответ вице-консул Эрман невозмутимо доносил: «Восстание еще не произошло. Сообщают, что оно произойдет вечером». Действительно, через несколько часов «революция» отделила от Колумбийской республики Панаму (зону строящегося канала).
17. Цит. по книге: W.J. Ghent, Our Benevolent Feudalism, N.Y. 1902, p. 29.
18. В.И. Ленин, Сочинения, т. 22, стр. 225.
19. Пессимизм и социальная бесперспективность повели по неверному пути Гэмлина Гарленда. В поисках «выхода» Гарленд в последние годы жизни сильно поправел, высказывал консервативные идеи, восхвалял дела фашиста Муссолини.
20. F. Norris, The Responsibilities of the Novelist, N.Y. 1903, p. 7.
21. F. Norris, The Responsibilities of the Novelist, p. 11.
22. Т. Драйзер, Собр. соч., т. 11, стр. 100.
23. «Литература и есть область правды». Из писем А.М. Горького, «Правда», 18 октября 1954 г.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
