Первые скептические высказывания Твена по этому поводу мы находим в письме, которое он послал в маскатинский «Джорнал» в 1855 году, около двух лет после отъезда из Ганнибала. Уже тут мы видим, какое презрение он испытывал к духовенству, которое забывало об окружающей их реальной действительности, заботясь лишь о далеких странах:
«Вдова с пятью детьми, нищая, полумертвая от голода, одетая в жалкие лохмотья, пришла вчера сюда [в Сент-Луис], направляясь из Арканзаса в Иллинойс, где живут какие-то ее родственники. Мать и дети, посиневшие от холода, измученные дальней дорогой, имели полное право на сострадание и помощь. При виде их я невольно вспомнил о щедрых пожертвованиях, которые в прошлое воскресенье собрал наш священник после службы на приобретение пищи и одежды для бедных невежественных язычников где-то на краю света. И я подумал о том месте в Евангелии, где апостолы посылаются творить добрые дела в мире начиная с Иерусалима».
Это скептическое отношение Твена к деятельности церкви постепенно все более усиливается. Сперва оно находило выражение в сатирических выпадах против взятых из учебника для воскресных школ традиционных норм поведения, которые иллюстрировались нравоучительными историями, где «хороший мальчик... всегда отправлялся на небеса, а дурные мальчишки... неизбежно тонули по воскресеньям». Твен считал эти книжки «невыносимо нудными» и очень рано проникся желанием уничтожить «примерного мальчика», который в них прославлялся. Для этой цели он написал в 1863—1865 годах ряд коротких рассказов: «Рассказы для хороших мальчиков и девочек», «Рассказ о хорошем мальчике, который не преуспевал в жизни» и «Рассказ о дурном мальчике, которого бог не наказал». Джекоб, хороший мальчик, «всегда слушался своих родителей, как бы нелепы и бессмысленны ни были их требования; он постоянно сидел над учебниками и никогда не опаздывал в воскресную школу». В отличие от своих сверстников Джекоб не отлынивал от занятий, не лгал, не играл в камушки по воскресеньям, не разорял птичьих гнезд и не совал раскаленные медяки в лапки обезьяны шарманщика. Остальные ребята, не понимая причины такого странного поведения, решили, что он «тронутый».
Однако объяснялось это поведение тем, что Джекоб без памяти увлекался чтением душеспасительных книжек для воскресных школ. Они служили ему источником «величайшей отрады», и единственной его мечтой было «попасть в книжку для воскресной школы. Он хотел, чтобы его изобразили на картинках: вот он благородно отказывается солгать матери, и она рыдает от счастья; вот он стоит на крыльце и подает пенни несчастной вдове с шестью детьми, прося ее истратить эти деньги, не стесняясь, однако и не предаваясь расточительности, ибо расточительность есть грех». Джекоб знает, что «быть добродетельным — вещь опасная». Все герои книжек для воскресных школ обязательно умирают в последней главе — и он живет с постоянной мыслью о смерти. Он решает жить праведно, протянуть сколько удастся, и вызубривает наизусть свою предсмертную речь. А пока он старается творить добро, чтобы совершенствовать свою душу и, согласно душеспасительным книжкам, заслужить вечную благодарность своих ближних.
Джекоб творит добро, но пожинает лишь невзгоды. «Когда он увидел, что Джим Блек ворует яблоки, и поспешил под яблоню, чтобы прочесть ему про скверного мальчишку, который упал с яблони соседа и сломал ногу, Джим тоже упал с дерева, но упал он на Джекоба и сломал руку Джекобу, а сам остался цел и невредим». Он спешит на помощь слепцу, которого скверные мальчишки сбили с ног, а слепец бьет его палкой, приняв за одного из своих мучителей. Он приводит домой «хромую, бездомную» собаку, чтобы заслужить «вечную благодарность этой собаки», но, когда он накормил ее и собирался приласкать, «собака кинулась на него и сорвала с него всю одежду, кроме нескольких лоскутков спереди, оставив его бог знает в каком виде».
Эти несчастья приводят Джекоба в глубокое недоумение. Если верить душеспасительным книжкам, добродетель его должна быть вознаграждена, но на его долю выпадают только страдания и неблагодарность. Наибольшее недоумение вызывает у него поведение собаки. «Она была той же породы, как и все собаки, о которых рассказывалось в книжках, но вела себя она совсем по-другому». Однако его вера в эти книжки остается непоколебимой. Джекоб решает отправиться в широкий мир и зарабатывать хлеб насущный честным трудом. Посоветовавшись со своими книжками, он решает, что лучший путь для хорошего мальчика — это наняться юнгой на корабль. В качестве рекомендации он показывает капитану душеспасительную книжку с надписью: «Джекобу Блайвенсу от любящего учителя».
«Но капитан был грубым и необразованным человеком и сказал: «К черту эту дрянь! Она еще не доказывает, что он умеет мыть посуду и выносить помои, так что его услуги не требуются». Это был самый поразительный случай в жизни Джекоба. Похвальная надпись учителя на нравоучительной брошюрке всегда, казалось ему, служила залогом грядущих почестей и богатства...»
Теперь единственной надеждой Джекоба остается романтическая смерть в минуту свершения доброго дела. И действительно, следующее его приключение завершается смертью, но отнюдь не романтической, о какой он мечтал. Он пытается помешать скверным мальчишкам привязать к хвостам собак жестянки. Появляется олдермен, скверные мальчишки убегают, но олдермен хватает Джекоба и, взорвав жестянку с нитроглицерином, отправляет собак, Джекоба и себя на тот свет.
В противоположность тому, что случается с юными грешниками в душеспасительных книжках, Твен показывает, как в реальной жизни эти грешники не только извлекают удовольствие из запретных развлечений, но еще и вознаграждаются за них. Дурной мальчишка в рассказе Твена ворует яблоки и мучает собаку. Однако именно его берет капитан на свой корабль, именно он в конце концов становится богачом. Хотя, несомненно, «он — самый гнусный и отъявленный негодяй в своей деревне», но он «пользуется всеобщим уважением и стал одним из законодателей штата».
Твен отнюдь не первый высмеял сладенькие истории для воскресных школ, однако он настолько превзошел всех остальных язвительностью своей сатиры, что Хоуэлс не осмелился напечатать эти рассказы в «Атлантике», опасаясь лишиться большинства своих подписчиков. «Читатели не потерпели бы ничего подобного», — вспоминал Твен позднее. Рассказы были напечатаны журналами западных штатов.
Эти ранние рассказы были — в какой-то мере, конечно, — эскизом «Приключений Тома Сойера» — развернутой повестью о дурном мальчишке, который в конце концов становится богачом. Том таскает сласти, обманывает тетю Полли, прогуливает занятия и избивает примерного мальчика их городка. В знаменитой сцене побелки забора Том присваивает сокровища своих товарищей и ловко заставляет их выполнить за него скучную работу, открыв «великий закон человеческих поступков... Чтобы заставить взрослого или ребенка пожелать чего-нибудь, надо только сделать желанный предмет труднодоступным». Хуже того, на следующее утро юный грешник выменивает в воскресной школе неправедно нажитые богатства — лакрицу, рыболовные крючки и прочее — на синие и желтые билетики, свидетельствующие, что он выучил наизусть две тысячи стихов из священного писания и имеет право требовать в награду библию. Том продолжает грешить, извлекает из этого массу удовольствия и в завершение всего получает двенадцать тысяч долларов — половину клада.
В насмешках Твена над нудными душеспасительными книжками отражается его ненависть к ханжески-самодовольному соблюдению дня субботнего. В наброске о «новой нелепой» спиритуалистической религии, появившейся в Сан-Франциско, он так описывает скучную службу в пресвитерианской церкви:
«Утром в воскресенье мы надеваем лучшие свои костюмы... и входим в церковь; мы встаем, когда священник читает молитву, склоняем головы и впиваемся глазами в прислоненный к спинке передней скамьи молитвенник, мы снова встаем, когда наш наемный хор начинает петь, и смотрим в молитвенник, проверяя текст, чтобы они чего-нибудь не пропустили; мы сидим торжественно и молча, пока священник произносит свою проповедь и исподтишка считаем шиньоны и шляпки, а также ловим мух; мы хватаем свои цилиндры и шляпки, когда священник начинает произносить благословение; когда оно заканчивается, мы, как говорится, пулей вылетаем на улицу».
Биение жизни давно покинуло пресвитерианский день субботний, когда благонравные прихожане машинально совершают требуемые обряды и на словах служат вере, которая обещала «бесчисленным множествам адский огонь и свела число избранных, чье спасение предопределено, к такой жалкой кучке, что ее и спасать-то не стоит».
Эта ненависть Твена к «дню господнему» нашла свое яркое выражение в «Простаках за границей», особенно в первоначальных письмах в газету «Альта Калифорния», позднее переработанных для включения в эту книгу. Там Твен описывает, как в числе других пассажиров он отправился на пароходе «Квакер-Сити» в паломничество по Святой земле. Паломники отказались выйти в море из-за бури, а также из-за того, что «начинать увеселительную прогулку в воскресенье не подобало». Поэтому первый день поездки был проведен «в молитве и богослужении». Далее он бичует фанатизм паломников, готовых принести в жертву что угодно, лишь бы не нарушить день субботний.
«На наших клячах мы могли добраться до Дамаска в три дня. А нам непременно надо было проделать этот путь меньше чем за два. Это было необходимо потому, что трое наших паломников свято соблюдают день субботний. Мы все рады были не нарушать день субботний, но бывают случаи, когда придерживаться буквы священного закона, дух которого неизменно справедлив, просто грешно, и такой случай был на сей раз. Мы заклинали пощадить усталых замученных лошадей, убеждали, что они верой и правдой служат нам и вправе ожидать от нас взамен доброго отношения и сострадания к их тяжкой доле. Но разве тому, кто превыше всего гордится своей праведностью, ведома жалость? Что значили еще несколько долгих часов труда для измученных животных по сравнению с опасностью, грозившей душам наших праведников!.. Мы говорили, что спаситель, который жалел всякую бессловесную тварь и учил, что вола следует вытащить из трясины даже в день субботний, не одобрил бы этот ненужный и непосильный переход. Мы говорили, что наше путешествие утомительно, что в такой палящий зной оно просто опасно даже при обычных переходах, а если мы будем упорствовать и не посчитаемся со своими силами, некоторые из нас могут пасть жертвой местной лихорадки. Но паломники оставались непреклонны — они должны спешить во что бы то ни стало. Пусть умирают люди и лошади, но на будущей неделе они должны ступить на священную землю, не запятнав себя нарушением субботы. Итак, они готовы были погрешить против духа религиозного закона, лишь бы не нарушить его буквы».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
