Норма представляет собой комплексное, историческое, динамическое и противоречивое социально-языковое явление. Это объясняет сложность установления ее существенных характеристик, неоднозначность определений понятия языковой нормы и разнообразие ее трактовок, дифференциаций, классификаций и типологизаций различными исследователями (Коровушкин, 2005: 87).
В современной лингвистике можно выделить «узкий» и «широкий» подходы к определению понятия языковой нормы. В первом случае норма понимается как основной признак литературного языка, во втором — норма рассматривается как имманентное свойство всех экзистенциальных форм национального языка, включая литературный язык, территориальные диалекты, жаргоны, просторечие и т. д.
Норма, проявляющаяся в кодифицированной нормативности, существенном дифференциальном признаке литературного стандарта, — называется нормой первого уровня. Норма, проявляющаяся в некодифицированной нормативности, — существенном дифференциальном признаке языкового субстандарта как составной части социально-коммуникативной системы, — подводится под термин нормы второго уровня.
Норма первого уровня выступает в качестве нейтрального фона, на котором проявляются свойства нормы второго уровня — структурные, семантические и функциональные особенности, характерные для форм существования языка и отдельных подсистем этих форм или конкретных языковых единиц всех уровней — фонетического, грамматического и лексического, которые находятся не только вне литературного стандарта, как самой кодифицированной части литературного языка, но также и за пределами самого литературного языка (Коровушкин, 2005: 118).
2.1.1. Узкое понимание языковой нормы
Данный подход представлен в трудах ученых, рассматривающих норму как атрибут только литературного языка и не признающих существование «нелитературных» норм.
Так, например, А.И. Ефимов считает, что наличие нормативности отличает литературный язык от диалектов, жаргонов и просторечия. Литературная норма проявляется в виде (1) лексико-семантических норм, устанавливающих известный круг слов и их значений и узаконивающих их употребление для литературного языка и его стилей; (2) грамматических норм, определяющих подобным же образом морфологические структуры и синтаксические конструкции; (3) стилистических норм, нормирующих способы и приемы использования речевых средств, методы создания художественной изобразительности; и (4) орфоэпических норм, корректирующих единообразие произношения.
При этом литературная норма исторически развивается и изменяется в зависимости от внутренних законов развития языка для удовлетворения его функций как средства общения. Она призвана улавливать то новое и жизненное, что типично для всего языка, и не может предписывать ему то, что не соответствует его состоянию и тенденциям его развития. Поэтому литературная норма не может быть антиисторичной и должна отражать поступательное развитие языка, быть современной и общенародной (Ефимов 1955: 13—14).
Аналогичной позиции придерживается Г.В. Степанов. Под нормой автор понимает превращение потенциальных возможностей языка как системы выразительных средств в факт осознанных принятых образцов речевого общения в определенном языковом коллективе в тот или иной период времени. (Степанов 1966: 9).
Подобное определение встречаем у Н.Н. Семенюка: «Литературная норма — совокупность коллективных реализаций языковой системы, принятых обществом на определенном этапе его развития и осознаваемых им как правильные и образцовые» (Семенюк 1970: 555).
С.И. Ожегов рассматривает языковую норму как норму литературного языка, трактуемую с позиций культуры речи. Языковая норма — это не усредненное статистическое явление, не застывшая неподвижная категория, а исторически обусловленное проявление типичных для каждой эпохи закономерностей и тенденций развития языка, поддержанных и одобренных обществом в его языковой практике. Норма — результат отбора языковых элементов из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной оценки этих элементов (Ожегов 1974: 256, 258—260).
Р.А. Будагов также признает наличие нормы только у литературного языка как его важнейшего признака. Диалекты, просторечия, жаргоны не обладают своей собственной нормой, их функционирование оценивается в плане нормативности только по степени их отклонения от нормы литературного языка. Однако Р.А. Будагов допускает некоторую дифференциацию нормы в рамках литературного языка, где существует несколько типов норм, из которых норма письменного стиля строже нормы разговорной речи. Различные нормы литературного языка образуют разные нормы, отличающиеся степенью своей устойчивости. Кроме того, языковая норма как историческая категория значительно шире понятия кодификации языка, поскольку норма должна отражать развитие языка и быть не только императивной, но и динамической (Будагов 1967: 27—44; 1976: 126).
Ф.М. Березин и Б.Н. Головин в своих работах используют термин «норма» для выражения понятия о литературно узаконенных и общепринятых в сфере литературной речи реализаций вариативных возможностей языка. Отсюда норма литературного языка определяется ими как стабильность формы языковых единиц в процессе их функционирования, опирающаяся на авторитет образцовой литературы, науки и государства (Березин, Головин 1979: 49, 55—56).
Ю.А. Бельчиков рассматривает норму как многоплановое фундаментальное понятие теории литературного языка. В сфере литературного языка нормы формируют систему, обеспечивающую его функционирование как единого коммуникативного целого, и носят общеобязательный, хотя и относительно постоянный, исторически изменяющийся характер, обеспечивающий их преемственность. Динамический характер литературной нормы проявляется в гибкости при нормализации языковых фактов с учетом потенциальных возможностей языковой системы для их речевых реализаций и актуализации новообразований (Бельчиков 1988: 9—15).
2.1.2. Широкое понимание языковой нормы
Большинство лингвистов выделяют языковые нормы вообще и нормы литературного языка в частности. Нормы литературного языка, в свою очередь, противопоставляются нормам территориальных диалектов, просторечия и прочих форм существования языка.
Одним из первых ученых, допускавших социальную дифференциацию нормы, является В.М. Жирмунский. Он признает существование норм других разновидностей языка, помимо его литературной формы. В этой связи В.М. Жирмунский различает общенациональную и социальную нормы общенародного языка, а в рамках последнего — норму литературного языка в ее разговорной форме, которая может быть окрашена некоторыми особенностями таких социальных вариантов языка, как местные диалекты и полудиалекты (Жирмунский 1968: 29).
К.С. Горбачевич утверждает, что такие формы как кодифицированный литературный язык и разговорная речь обладают своими особыми, несовпадающими системами норм, которые не могут быть сведены к единой, общей и универсальной, абстрактной норме литературного языка. Нормы литературного языка создаются с участием не только узуса, но и сознательного и целенаправленного вмешательства в их становление со стороны языкового коллектива. Они характеризуются многогранной функционально-стилистической дифференциацией, осознанностью и обязательностью следования им. Диалекты, по его мнению, также обладают своими собственными нормами, которые определяются только узусом, обычаем (Горбачевич 1971: 7, 8, 19, 22).
А.А. Касаткин, определяя норму, исходит из понятия нормативности как имманентного качества языка. Нормативностью, по его мнению, обладают любые языковые формы, включая местные диалекты и говоры, поскольку без этого качества они не могут выполнять никаких языковых функций. Языковая норма как диалектическое единство устойчивости и изменчивости начинает складываться и формулироваться на основе фундаментального свойства языка — нормативности в определенный период истории общества (языкового коллектива) как социально осознанная категория, как общепринятый стандарт, как образец, следование которому в глазах общества становится обязательным (Касаткин 1973: 4—5).
В.И. Кодухов считает, что любой язык функционирует в качестве конкретно-исторической социальной нормы в конкретных формах своего существования. Языковая норма предполагает сосуществование как системных, так и асистемных фактов, что означает признание вариативности системных реализаций и возникновение асистемных. Таким вариантным проявлениям языковой нормы свойственны вторичные отличительные признаки — стилистические, территориальные и социальные. Отсюда, языковая норма — это совокупность наиболее устойчивых, традиционных элементов системы языка, исторически отобранных и закрепленных общественной языковой практикой; при этом язык образует систему разных видов и типов нормы как форм существования и функционирования языка, в которой основными типами языковой нормы являются узус, литературный язык, стиль языка (Кодухов 1974: 171—173).
К.А. Долинин выделяет сложную иерархию норм речевой деятельности, которые различаются степенью обязательности и широтой применения. Эта иерархия может быть представлена по убыванию названных признаков в следующей последовательности: 1) самая широкая языковая норма национального языка во всем многообразии как форм его существования, так и потенциальных возможностей его проявлений как языковой системы; 2) более узкая языковая норма как совокупность обычных реализаций, возможностей, предоставляемых системой; 3) еще более узкая литературная норма, отличающаяся от предыдущей большей стабильностью и обработанностью, ограниченностью своей вариативности, осознанностью и оценочностью в терминах и понятиях «образцовости — необразцовости». Кроме того, в рамках перечисленных выше норм действуют еще «жанровые нормы», которые детерминируются всей совокупностью параметров ситуации общения и, в конечном счете, ролевой структурой коммуникации (Долинин 1978: 301—304).
В.Д. Девкин отмечает, что язык регламентируется целым рядом норм: общенациональной нормой и частными нормами. К последним относятся нормы отдельных функциональных стилей и специальных сфер использования языка. Здесь обиходная сфера обладает различными вариантами норм, которые, как правило, обязательны и известны всем носителям этого языка. Нормы специальных сфер имеют более узкий состав своих носителей (Девкин 1979: 65—70).
И. Рипка в своих работах обращает внимание на то, что территориальные диалекты имеют свою «идеальную» норму (Рипка, 1980: 55).
В.А. Ицкович понимает под нормой комплекс объективно существующих в данном языке, в данное время и в данном языковом коллективе языковых средств и закономерностей их реализации, закрепленных в речевой практике. Этот комплекс представлен в форме матриц фонем и их вариантов, законов их сочетаемости, в виде значений морфем и слов, моделей словообразования и словоизменения, моделей синтаксических единиц — словосочетаний, предложений, а также реального наполнения этих моделей. Автор признает существование не только кодифицированных норм литературного языка, но и наличие норм у других вариантов языка (Ицкович 1982: 8—15).
Т.М. Беляева и В.А. Хомяков отмечают, что nonstandard English так же логичен и избирателен как standard English и является нормой (Беляева, Хомяков, 1985: 17).
Г. Туманян рассматривает норму, нормализацию и кодификацию с социолингвистических позиций в связи со своим представлением о языке как системе социолингвистических систем. Неосознанные нормы, по мнению исследователя, свойственны диалектам и другим необработанным формам речи. Однако нормализация литературного языка и его нормы складывается только в условиях определенной языковой ситуации, определенного языкового окружения, взаимодействия и взаимовлияния всех экзистенциальных форм языка. Здесь нормированность и кодифицированность, а также функциональная поливалентность выступают в качестве основных признаков литературного языка национального периода.
В этой связи автор подчеркивает, что предлагаемая им трактовка нормы по отношению к языку как архисистеме базируется на положении о том, что норма является признаком как литературного языка, так и всех остальных форм языкового существования. Другими словами, норма архисистемы языка, как единая общность, складывается из норм соответствующих экзистенциальных форм конкретного языка. Это свидетельствует о наличии этнического единства и принадлежности к данному языковому коллективу представителей всех социальных слоев единого народа, образующего данную нацию. При этом меньшая часть нормы общенародного языка создается искусственно, а ее большая часть — как результат естественного саморазвития. Носителем искусственной нормы выступает стандартный литературный язык, а носителями естественной нормы — остальные страты языка. Здесь территориальные, социальные диалекты и просторечие, а также, частично, и городское междиалектное койне квалифицируются исследователем как экзистенциальные формы или частные системы в рамках языковой архисистемы, которые возникли произвольно и совместно с естественно образованной нормой (Туманян 1985: 205—213).
Н.Б. Мечковская считает, что в диалектах, просторечии и арго также есть свой узус (частные нормы, в отличие от общепринятой нормы литературного языка), свои представления о «должном». Это свидетельствует о том, что природа языковых норм в литературном языке и в противопоставленных ему диалектах, просторечии, разговорной речи и арго сходна в своих основных чертах. При этом между этими нормами существуют «пограничные зоны», в которых они взаимодействуют и взаимопроникают. Нормы литературного языка, как национально-историческое явление, кодифицируются в грамматиках, словарях и справочниках по культуре речи, что делает их более определенными, устойчивыми и дифференцированными, чем конкурирующие нормы просторечия, арго, территориальных и социальных диалектов (Мечковская 1994; 35, 39, 42).
В.И. Беликов и Л.П. Крысин дают одно из самых широких социолингвистических толкований языковой нормы, понимая под ней совокупность правил выбора и употребления языковых средств (в данном обществе и в данную эпоху). Здесь авторы признают существование не только литературной нормы, или нормы литературного языка, но и норм других подсистем (субкодов) национального языка — диалектов, просторечия, жаргонов (Беликов, Крысин 2001: 39—42).
Таким образом, при первом подходе норма рассматривается как отличительный признак литературного языка, а все другие формы языка представлены как отклонения от кодифицированной литературной нормы. При втором подходе норма является достаточно сложной социолингвистической категорией, присущей всем формам существования национального языка.
Второй подход имеет ряд преимуществ. Прежде всего, в центре внимания ученых оказывается не только литературный язык, но и такие формы языка как просторечие, территориальные и социальные диалекты. Кроме того, в данных лингвистических концепциях подчеркнуто наличие традиционности, системности, своего рода нормативности у нелитературных форм языка.
На наш взгляд, второй подход может быть применим при социолингвистических исследованиях, например, при изучении особенностей речи носителей территориальных диалектов, просторечия. Носитель просторечия не воспринимает свою речь как отклонение от литературных норм, для него это единственная форма родного языка, которой он владеет (Туманян 1985: 169).
Специфика настоящей работы такова, что предметом нашего исследования являются диалектные особенности в речи персонажей художественного произведения. В диалогах литературных героев проявляется не разговорность как таковая, а лишь сигналы разговорности. Сквозь призму высказываний персонажей, их речевую характеристику выражается авторский замысел и создается именно та тональность, которую автор намерен донести до читателя (Макарова, 2006: 119). В художественных произведениях автор сознательно вводит отклонения от литературной нормы для создания определенного коммуникативного эффекта.
Таким образом, в нашей работе мы будем придерживаться первого подхода и рассматривать грамматические особенности в речи персонажей как отклонения от языкового стандарта, что, на наш взгляд, позволит выявить причины, побудившие автора отступить от норм литературного языка и тем самым раскрыть стилистическую характеристику нестандартных элементов в тексте произведения.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
